Три мести Киоре 2 (СИ) - Корнеева Наталия Страница 19

Увидев Дорана, наводившего на нее револьвер, Киоре уже знала: неправда. Покорно вздохнув, не стала в панике убегать, только подняла на фантома равнодушный взгляд.

— Так я прав? Ты не любила меня? — спрашивал он, четко, твердо, с выверенными паузами между вопросами, как будто лекарь отмерял безнадежно больному пациенту капли микстур. — Лгала. Обманывала. Ради мести? Когда-нибудь ты была искренней? Нет… Ты, как Эши, соткана из лжи. Ты можешь только врать!

Доран Хайдрейк никогда не опускался до столь патетичных монологов, и уж тем более никогда его рука не дрогнула бы перед выстрелом в предателя. Пуля вонзилась в землю у самой туфельки, а Киоре даже не шелохнулась. Прикрываясь маской герцога, используя его голос и образ, с ней говорили страхи. Ей оставалось только смеяться и плакать, утирая слезы в ожидании вспышки спасительного пламени.

Руна загорелась, вырывая ее из тьмы подсознания.

Киоре разжала пальцы, отметив, что как-то придется объяснять старой графине испорченную обивку. Она медленно села, разгладила юбку и, прислушавшись, с удивлением выглянула в окошко: цокот копыт по булыжнику ни с чем не спутать! Она вернулась в Тоноль.

Серые домишки столицы набросили на Киоре покрывало тоски. Люди, как и прежде, спешили по делам и, может быть, даже те же самые. Пробки. Шум. Гомон. Брюзжание. Свист кнутов. Ржание лошадей. Брань. Отдельные звуки сплетались в единую канву суматохи и сумасшествия. Столица разинула пасть и заглотила еще одних путников, которые не смогли вырваться из ее утробы, вернулись, и Киоре ощутила прилив сил: вся атмосфера города с затхлыми улицами заставляла собраться, сжаться подобно пружине, чтобы работать на износ. И это так бодрило!

Ее небольшой домик стоял на той же улице, также неаккуратно были пострижены кусты вокруг него. Также курил мальчишка-газетчик самокрутку, прислонившись к фонарю. Она вышла из кареты, чуть не начав по привычке хромать. Тари мгновенно распахнула дверь, как будто знала, как будто чувствовала, и ее лицо озарила счастливая улыбка.

— Я вернулась, — кивнула Киоре, закрывая дверь в дом. — Надеюсь, тебе никто не докучал? — служанка нахмурилась: если и докучал кто, так она не помнила…

И понеслась, закрутилась фальшивая жизнь, в которой она не имела права оступиться.

Стоило ей вымыться, одеться и поправить грим, как прибыла старая графиня.

— Пройдись! — приказала она, и Киоре подчинилась. — Это чудо, это истинное чудо! Я даже не верю своим глазам! Ниира, дорогая, как я за тебя рада! Как рада!.. Ты заслужила это чудо! Ох, Тари, принеси мне нюхательную соль!

Покачнувшись, старая графиня привалилась к стене, а из глаз ее капали мелкие слезы, которые она смахивала самым кончиком пальца, чтобы не размазать косметику.

Нюхательная соль пригодилась и Афранье, прибывшей следом.

— Ниира! — взвизгнула она. — Потрясающе! Как я за тебя рада! О, эта весть прогремит на весь свет!

Единственный, кто не спешил к ней — жених. Он прислал со старым слугой открытку, в которой приглашал на званый вечер в императорский дворец.

Поздним вечером, проводив и старую графиню, и Афранью, Киоре заметила на столике в коридоре конверт.

— Тари?.. — она указала на находку, и служанка качнула головой.

Обратного адреса на конверте не было, как не было вообще никаких пометок — на капле сургуча никто не оставил оттиска печати.

Киоре вскрыла послание и рассмеялась: маленький листок сообщал, что первосвященник ждет ее в собственном доме как можно скорее, чтобы поговорить о спасении души, ведь он все-таки невольно уловил слухи о падении баронеты, и это не могло его не расстраивать. Продравшись сквозь витиеватые выражения, больше пышные и помпезные, нежели полезные, Киоре усмехнулась.

Центр круга, внутри которого она бежала, приближался.

Поднявшись в спальню и переодевшись ко сну, она принюхалась: запахло степью, и воздух возле окна дрогнул, чтобы из марева на пол рухнула Мешагиль.

— Ох… — простонала она, потирая бок и садясь на пятки. — Ненавижу ходить путями Силы!

— Или же ты просто слаба, чтобы ими пользоваться, — пожала плечами Киоре: в конце концов сила провидцев заключена в другом. — Зачем ты здесь?

— Я почувствовала твою боль, — и глаза колдуньи заволокла знакомая пелена, означавшая, что она видела. — Сильную. Голодную.

— Голодная боль? — заинтересовалась Киоре, присев на кровать. — Любите вы образность, — уже мягче улыбнулась, гадая, что почувствовала Мешагиль.

— Эта боль питается тобой. Ты пользовалась амулетом наследницы колдуний?

— Да, — не стала скрывать Киоре, поняв, что речь шла о руне. — Меня преследуют видения, — пожаловалась она, сцепив руки в замок.

Жаловаться, как и просто сетовать на что-то, она не привыкла. Привыкла терпеть, сцепив зубы, преодолевать себя и бежать, бежать вперед. Мешагиль кивала каким-то своим мыслям, соединив кончики пальцев, и перья плавно качались, переливались под светом газовой лампы.

— Это голодная боль. Она так жрет тебя, — ответила, ничего не объяснив, колдунья. — Если ты поддашься, если хоть раз забудешь руну, она поглотит тебя, не выпустит, одурманит страхами.

Мешагиль задумалась, склонив голову к плечу, и чуть нахмурились тонкие брови. Огромные глаза ее смотрели в самую душу, сквозь тело, и впервые у Киоре подвело живот от страха, беспричинного и смутного.

— Ты не знаешь. Ты жила среди нас, но не с нами. Кузнец — это образ из гадания, но очень правильный. Сейчас… Сейчас мне открылись те развязки твоего жизненного пути, которые ты оборвала, сделав невозможными.

Мешагиль застыла, глаза ее были пусты, но речь лилась спокойно, размеренно.

— Человек рождается с набором ключевых… точек, наверное, — она пожевала губу, но продолжила говорить. — Пусть будут точки. Они предопределены историей, всем жизненным ходом до рождения человека, и точек этих — тьма тьмущая… А теперь представь нить, которая бежит от точки к точке, порой закручиваясь в петли, порой перескакивая через точки и обходя их, порой разветвляясь. Нить — это судьба. И чем моложе человек, тем больше у него возможностей изменить свою жизнь, уйти от одного пути к другому. И чем старше человек, тем меньше у него выбора, тем больше он связан с окружающими и жизненным ходом. Старики так вовсе покорно идут к последней точке, за которой жизнь обрывается, их путь единственен.

Мешагиль посмотрела на Киоре, впитывавшую очередные образы, без которых колдуны не то что говорить — жить не могли. Образы для них были всем, ведь слова жители хааната считали слабыми, беспомощными в том, что касалось описания истин. Оттого всё, что чувствовали и видели, они заключали в сложный кокон образов и ощущений, силясь описать истину всеми способами, доступными телам.

— Кузнецы тоже рождаются с предопределенными точками, только вот с возрастом путей их судьбы меньше не становится. Вы в любой момент можете повернуть нить, как пожелаете, соединить несоединимые пути. Достаточно лишь хотеть и видеть цель.

— Я поняла тебя, Мешагиль Трехглазая, — прикрыла глаза Киоре.

— Не торопись. Я всё тебе расскажу, ведь затем и пришла путем Силы. Хочешь знать, какой могла быть твоя жизнь?

Киоре облизнула пересохшие губы и кивнула, но в то же время ощутила, что ничего хорошего не услышит.

— Большинство путей вело тебя к гибели. Ты могла умереть в сером доме, избитой женщиной с тяжелой рукой и красным лицом.

Киоре кивнула: в монастыре была одна дама, любившая выпивать в своей келье. Отличалась она совсем не кротким нравом.

— Тебя мог убить насильник в городе, куда ты прибыла водой. Следующей точкой твоей судьбы стала встреча с кидо-та, она горит ярко, светится так, что слепит даже меня. Если бы ты не поехала с ним сюда много лет назад, то соединила бы жизнь с колдуном свободным, что ветер, и уже нянчила бы троих детей. Ты была бы счастлива, жила бы в хаанате, благодаря кидо-та за судьбу. Нравится?

Киоре не дышала. Она сидела, закрыв глаза, впилась ногтями в ладони, лишь бы не слышать. Она могла быть счастливой, влюбленной женщиной, матерью, полноценным человеком, а не вылепленным подобием Эши…