Осколки тени и света (СИ) - Вересень Мара Страница 19

Север приоткрыл глаз и с осуждением посмотрел сначала на шипастую дубинку, причинившую эстетический ущерб и моральные страдания в довесок к хроническому недосыпу, затем на ловца, который ее туда пристроил. Ну и на занятный груз в его руке заодно. Мелкий, тонкокостный и бледноглазый «стервь» как-то сразу понравился. Как стол. Злой был потому что. Но не злобный. Едва ногами до пола доставал и висел потрепанным мышом, а смотрел так, будто снисходительно позволил себя таким кандибобером волочь.

Кто такие кандибоберы, Север знать не знал, но словечко, услышанное от кухарки-хоббитянки, совершенно чумовой тетки, прилипло. Он вообще тут много новых слов узнал. О себе, в основном. Но о себе было не так занятно.

– И зачем мне?

– Ты ж эта, дежурный по внешке сегодня… Разбирайся.

Про дежурство Север забыл. Карий не дергал, видел, наверное, что некромант сам, как кукла, в шатер шел.

– Он в контуре дыру провертел и пролез ужом. Я обход дела как раз, не окажись рядом, ловили бы потом на складе или в оружейке и не факт, что быстро поймали бы. Увертливый, паразит. Главгад прознает, что я его в питомник не сдал, в разнос пойдет. А мне жалко же.

– Карий, а ты представь, еслияв разнос пойду? Будет жалко всех. И долго.

– Так что? В питомник? Испортят. Задурят голову своими светными сентенциями…

Север даже проснулся. Услышать от полуорка что-то вроде «сентенций» было как вот той же дубинкой по полировке.

Мальчишка в руке Кария висел кульком и бросал алчные взгляды на стол, где лежала дубинка и стояла накрытая салфеткой тарелка с нетронутым ужином. Сглотнул голодную слюну, зыркнул протлевшими красными точками в потемневших глазах и уставился в пол.

– Карий, я каким местом на няньку похож? Я некромант, поднимаю трупы, упокаиваю трупы…

– Ты ж сам на той неделе нудел, что был бы у тебя ученик, ты бы его изводил, а не окружающих.

– Добрая душа…

– А этот точно вашего некромантского разлива, – продолжал ловец. – Контур же провертел и кусается.

– Мой бы не провертел.

– Так тебя в лагере не было сколько! Что, берешь? Или светену надзирающему сдать?

Север смотрел на мальчишку, мальчишка на него. С вызовом. Колючий. Живой. Живой настолько, что это не отталкивало, наоборот. Прямо как госпожа Малена Арденн, которая теперь Пешта, а вполне могла бы быть Холин, если бы он, как лопух, все не… проворонил. Проворонил – точное слово, поскольку зануда и ведьмак Пешта, воронья суть, с которым они в одно время учились, цапнул блестяшку первым. На момент знакомства у Малены были серьезные проблемы с законом. Собственных связей Севера было бы не достаточно, пришлось бы просить отца… Теперь иногда жаль, что не попросил. Только это дело прошлое. Настоящее нагло тлело глазами, изображая максимальную независимость, насколько это вообще было возможно, находясь в подвешенном состоянии.

В конце концов он действительно говорил про ученика. В шутку. Но в каждой шутке есть доля. А чего именно, каждый решает сам.

«Стервь» был похож на оставленное мастером-оружейником горнило: верхние угли черные, но если сковырнуть… Вкусно. Странно. Красиво. Север любил красивое. И странное. Цветы, например. А от парня, помимо раскаленного в огне железа, еще и лавандой пахло.

– Не надо надзирающему. А то и правда испортят. Себе возьму.

3. Ине

3. Ине

Как-то так получалось, что попадал он всегда ногами, но по самые брови. Этот раз – не исключение. Могильник был свежий, однако упокоение, читанное вкривь и вкось каким-то особо одаренным недомагом, заставило тела разложиться, но не улечься, как следует. Земля просела, и Ине обеими ходилками туда влез. Что там влез – влетел. Хорошо, что не-мертвое, перепутавшись костяками само собой свои куски не собирает и довольствуется тем, что осталось.

Яму придурки рыли на краю кладбища, то ли поленившись хоронить каждого отдельно, то ли в поселке действительно мор, и так они надеялись скрыть умерших от болезни. Мол, если вдруг встанет – оно само, а мы пушистые. В процессе свернули один из опорных знаков, испоганив хороший, крепкий контур. И когда свежее, среагировав на скачущий некрофон, зашевелилось, старое тоже лежать не стало.

– Это как в казарме, – объяснял ему когда-то наставник. – Один зашебуршился и другие уже не спят. Может сразу и не вскочат, но и обратно уже не заснут. Ты бы стал спать, когда у тебя над головой половником стучат?

А так хорошо вечер начинался, светлый, спокойный, свежий. Дождь вчера прошел и вроде опять собирался, но это даже хорошо. Раз дождь идет, значит магический фон в этом месте без пиков. Ине рассчитывал проверить кладбище, к ночи добраться до Эр-Дай и переночевать в «Трех утках». Остановился, отправил со служебного магфона короткое сообщение старшему отряда зачистки в Эр-Сале, что будет на месте по графику, после того как разведает, действительно ли в Эр-Дай черный мор или насвистели. Тут земля и поехала.

Упокаивать пришлось на чистой силе и резерве, из-за грани не потянуть, потому что взбудораженное кладбище встанет от малейшего чиха, печати он еще раньше потратил, а кровью плескать, когда по пуп в каше из земли, костей и прочей органике на крайней стадии разложения… Он себе не враг.

Как из ямы лез – отдельный разговор. Второй рюкзак так там и остался, вместе со сменой одежды, запасом бодрящего зелья, бытовыми печатями и всякими прочими нужностями, которые Ине, если в поселке чисто, собирался обменять на другие нужности. Золотко только и спасла. Рыл ступеньки и выползал.

Вымотался так, что когда вылез, чуть не уснул прямо там же. Ладно, уснул, ненадолго совсем, и вонища не помешала. Во сне пришла бабка, стращала немытыми пятками, да так, что только от ее брюзжания и проснулся. Увидела, бы его такого красавца, отобрала бы фамильную дубинку и в корыто со щелоком головой натыкала.

Чистился, чем придется. В поселок бы его в таком виде просто не пустили, приняв за умертвие, а до ближайшего водоема – пилить и пилить. Бытовая магия Ине давалась так себе и то только та, что с огнем связана. Второй дар и второе проклятие. Нет бы воду умел призывать.

Хотя от драконьего огня даже водный маг не спасет.

Они не очень то шиковали, хорошей земли в Дейме мало, но когда начался черный мор и Драгония, вопреки договору, отправила карателей… Драконья полусотня «Алые крылья» и так стояла лагерем на границе между Нар-Кемен и Деймом, а с прибывшими «Неумолимыми» они меньше чем за пару часов превратили мятежную провинцию в выжженную пустошь, несмотря на то, что там еще оставались мирные жители. Ну, как оставались – прятались.

Вечно-не-мертвые, объявившие Дейм своей территорией, любили эксперименты. Особенно вечный Эйш. Ине что угодно на доску бы поставил, что именно эта не-мертваяличина с алмазными когтями мор создала. От Тен-Морнов в итоге остался только он, Ине, и бабка. Отца забрали вечные. И они с матерью в степь сбежали через гиблую пустошь. Мать рожала прямо там, в пустоши. Тяжело. Крови много потеряла. Слаба была, нести было некому, пока могла – шла. Не дошла.

Он родился в день черного солнца, когда вечные некрархи призывали тьму. Бабка рассказывала, что почувствовала, как мир дрогнул, когда Хранящая отозвалась. Мир дрогнул, а у матери воды отошли. Такая вот несуразица.

Имя ему тоже дали несуразное. Перевернутое. Инне’кайт.

– Это потому, что ты ногами вперед родился, а не головой, как приличные младенцы, – объясняла бабка, – потому слова местами переставили.

Видимо, она и переставила. Должно было быть Кайтинн,кайт’инне– тот, кто не один, в том смысле, что другие такие же есть, а вышла чушь какая-то. Не то крайний, не то лишний, но и не один тоже.

Ине никогда один не был, потому что он таким родился. Почти как оборотень, только немного иначе. И таких больше не было. Тен-Морны – последние, в ком еще оставалась первая кровь. Вот Ине как последний мужчина рода за всех и встрял. За всех Тен-Морнов, кто жил до него. Вся их память была теперь памятью Ине помимо его собственной.