Елена Саринова - Мир оранжевой акварелью Страница 19

— Запустить колесо.

— А, если…

— А, хочешь, я покажу тебе свой народ?

— Весь?

— Нет. Я покажу, как мы жили здесь до прихода чужих.

— А, покажите, — а, почему бы и нет?

— Дай мне руку, — подал дух свою широкую ладонь. А, почему бы и…

И мир, вдруг, взорвался яркими красками. А уже через миг их фонтан, обвалившись в воды озера, явил совершенно иной пейзаж. Хотя, берег и лес в нем присутствовали. Только на небе сейчас было солнце. А вместо мельницы с колесом, белокаменный, остроконечный храм… И люди, выходящие из него. Светловолосые, в просторных одеждах. Одни покидали распахнутые настежь двери поодиночке. Другие — целыми семьями. Но, все шли прочь, вдоль берега озера. Туда, где среди дубов виднелись высокие дома с круглыми крышами. А над озером кружили большие птицы, отражаясь вместе с облаками в воде. Птицы были похожи на аистов, но с опереньем пестрым и массивными клювами. Одна из них пролетела так низко, что я непроизвольно втянула голову в плечи. А потом вновь задрала ее к небу. И как же ярко светит солнце. Оно…

— Зоя!.. Зоя!!!

— Чтоб мне… провалиться. А-а-а!!!

Мокрые волосы. Мокрая ночная сорочка, прилипшая к телу. И рядом на песке — мокрый насупленный Зача. В очередной раз сплюнув в траву, поинтересовался:

— Какой хоб тебя сюда понес? Одну ночью на это озеро? Уж если… хотя, — прикинул в уме и снова ожесточенно сплюнул.

Я в ответ тоскливо заныла:

— Я не знаю. А, чего ты так орал то? Ты меня еще сильней напугал.

— Чего орал?.. Да как не заорать, когда… ты торчишь над водой посреди озера, задрав голову к луне?.. Зоя…

— У-у.

— Я сам за тебя испугался. Ты не замерзла?

— Я не знаю, — прихлопнула я ладошки к лицу. — Нет.

— Нет?.. Вставай. Пошли домой, — и, поднявшись, сдернул с песка меня.

Какое-то время мы шли по тропинке совершенно молча. Я — не разбирая в темноте пути и Зача, обхватив меня рукой за плечи. Хотя, его сопение было слишком красноречиво. Наконец, я не выдержала, заступив мужчине дорогу:

— Скажи, тебе Арс про меня рассказывал?

— Что ты имеешь в виду? — отвел он в сторону взгляд.

— Мои странности. Ведь ты же называл меня «сумасшедшей». Значит, он тебе про меня рассказывал. Но, Зача, со мной такое — впервые. Я и сама…

— Зоя…

— Я сама очень сильно сейчас…

— Зоя! — обхватил Зача ладошками мое лицо. — Зоя, я тебя сумасшедшей называл, потому что ты смешная и… славная. А твой… сомнамбулизм мы вылечим. У меня лекарь в Радужном Роге есть знакомый.

— Это не лечится. Я такой родилась, — дернула я зажатой головой. — Так что…

— Как это, «не лечится»?

— Так это. Я — не лунатичка, а баголи. Предсказательница. И Зача, лучше сразу мне скажи: «Пошла прочь». Иначе потом только хуже…

— Замолчи.

— Что?

— Замолчи… сумасшедшая. Подумаешь, не лечится. Я тебя тогда сам держать буду. Чтоб ты не ходила, где нельзя.

— Привязывать к кровати?

— Ага, — качнул мужчина головой. — И дверь на ключ запирать.

— А, знаешь, что?

— Пошел ты сам? — прищурился на меня Зача и, склонившись, чмокнул в мокрый нос.

— Примерно, так. Тоже мне, лекарь-экспериментатор.

— А, если, не привязывать, а по-другому тебя держать?

— О, это тоже — весьма сомнительное лечение.

— А если… — коснулся он губами моих. — Ты ведь даже не знаешь, от чего… — и повторил «процедуру».

— Зача… Да, Зача…

— Зоя, что?

— Ни-чего…

Звезды в небе казались сейчас такими близкими, а в промежутках между его поцелуями я иногда замечала луну. И все это небесное кружево качалось вместе со мной, запрокинувшей голову в траву. Прохладную, щекочущую голые плечи и раскинутые в стороны руки. И, наверное, мне было хорошо в этом сплетенье земли и неба, шепота и обжигающего мужского дыхания. Наверное, до такой степени, что сейчас…

— О-ой… Моя… голова, — хотя, уместнее было сказать: «Мой огромный гулкий, пустой чугунок». Я приподняла его с… это что? Груди Зачи. И попыталась сглотнуть слюну. Вкусовые ощущения нахлынули вместе с памятью. «Чугунок» рухнул на прежнее место. И громко «завибрировал». — О-о-о…

Мужская грудь насмешливо «хрюкнула»:

— Что, плохо?

— Угу… Зача, мы ночью с тобой… пили?

— Так точно, — доложила «грудь». — После того, как еще раз искупались.

— Ну, это я помню, — предприняла я повторную попытку сесть. — И мне очень… стыдно.

— За что?

— За все. Особенно, за бутыль вина с кухни. Зача…

— Да, Зоя? — не проникся моим раскаянием наглец.

— Как я теперь в глаза Дрине буду смотреть?

— Сосредоточенно. Если сможешь, конечно. А вообще, я сам перед ней извинюсь, если тебя это так волнует.

— Волнует, не то слово, — малодушно скривилась я. — О-о…

— Зоя, что еще?

— Мои… волосы.

— И их я тебе тоже сам расчешу… Зоя, ты теперь — моя женщина. Это так?

— Ну-у… Спину свою покажи… Угу. Твоя.

— Это что, признак какой-то? Знак у меня на ней?

— Нет. Их отсутствие.

— Нет, — плюхнувшись обратно на кровать, засмеялся Зача. — Ты точно, сумасшедшая… Моя сумасшедшая…

Глава 6

Лестница со второго этажа, скрипя каждой своей узкой ступенью, все же закончилась. Хоть я и спускалась по ней старательно тихо: раз… два… три… четыре…

— Зоя…

— Угу, — шесть… семь… восемь…

— Зоя, не трусь.

— Угу-угу, — девять… десять… — А-ай!

— Ну, доброе утро… дочка, — вот в этом месте она как раз закончилась.

Зача, опустив меня на доски пола, громко выдохнул:

— И мы тоже всем вам рады: тетушка Люса, Дрина, Ида.

— Какая я тебе «тетушка»? Да ты, бесстыдник, понятия не имеешь, что такое «доброе имя» для дев…

— Да, Зоя — теперь моя. И, пусть, не девушка, а женщина. Я это могу всем заявить.

— Что «заявить»? — с прищуром уточнила Люса. Да мне и самой стало интересно. Однако мужчина удивил нас всех оптом:

— То, что, намерен на ней жениться. В первом же порту… Зоя, — развернулся он ко мне и ухватил за руки. — Я на тебе женюсь.

— Как это? — а ведь могла б и что-нибудь по уместнее изречь. — Зача, ты в своем уме? — уж лучше б вовсе промолчала.

— И в твердой памяти. Хоть сейчас завещание пиши.

— Тогда садись и пиши нам всем расписку о намереньях. Чтоб потом от своих слов не от…

— Люса! Да вы оба одинаковы. И-и… — отважно обвела я всех глазами, замкнув «круг» на своем потенциальном муже. — Я тебе благодарна, но, спасать так мое «доброе имя» не надо. Дрина, если мы оскорбили твой дом, прости. А ты, Люса, если меня больше не любишь… не лю-ббишь… то… — и, громко всхлипнув, дезертировала на грудь прижавшего меня Зачи.