Элизабет Нокс - Искушение винодела Страница 19

— Время покажет.

1824

VIN TRANQUILLE[19]

Собран, сняв шляпу, стоял за спиной дворецкого у входа в один из многих залов шато-темных и длинных. Граф просил прийти, когда будет удобно, после дневных трудов, однако имелось в виду, что Собран должен явиться к шести вечера — как раз когда дома у него накрывают на стол, а в замке еще нет.

Дворецкий открыл одну дверь. В проем Собран увидел графа и трех дам: племянницу графа, ее служанку и няню. Все четверо склонились над темноволосым мальчиком в белом бархатном костюмчике — слушали его, улыбаясь. Потом, когда няня взяла его за руку, ребенок подставил щечку сначала дяде, потом матери, чтобы его поцеловали. Все засмеялись, стоило ему подставить щечку служанке — та поцеловала его, присев затем в реверансе.

Дворецкий открыл вторую дверь — дамы с ребенком покинули помещение, пройдя мимо винодела, который стоял, опустив глаза.

Граф пригласил Собрана войти и велел сесть в кресло у камина. Налил ему бокал вина Вино было отменное, и Собран надеялся, что граф не спросит мнения винодела о напитке. Тогда придется описывать свои вкусовые ощущения. В таких случаях граф говорил: «Что ты чувствуешь?» В эту игру они играли еще с отцом Собрана, а затем и с самим Собраном, когда мальчик стал сопровождать Жодо-старшего всякий раз, стоило тому отправиться в замок по делу. Граф позволял Жодо-младшему верить, будто у него неплохо получается; Арман Вюйи внимательно слушал причудливые описания будущего винодела. Но однажды отец по пути домой велел сыну «больше не выставлять себя на посмешище». Разве не видно, говорил он, ведь граф забавляется с неопытным простолюдином?

На сей раз граф не стал затевать игры. Он только сказал:

— Пять лет назад ты пришел бы сюда, не умывшись, чтобы показать, как усердно трудишься на винограднике.

— Надеюсь, я приходил не очень уж грязным?..

— Грязным, грязным, — Граф помолчал, затем продолжил: — Я прожил много дольше, чем ожидал. Каждую ночь забираюсь в кровать с мыслью: Вот прошел еще один день. Бог словно забыл обо мне, пропустил. Но зимой Он пройдет с бичом по-новой, и меня сметет первым же ударом. Мне семьдесят семь лет. Ты знаешь, что я дружил с Лазаром Карно?[20] Я и он исповедались у отца Леси — после того, как Карно проголосовал за казнь короля. Карно не любил политику, ему больше нравилось заниматься семьей. Я помогал ему воссоединиться с ними, когда угроза его жизни миновала и закончилось изгнание, потому как, знаешь ли, он считал, будто оказался полезен для меня в дни республики. — Граф вздохнул. — А еще я знавал Андре Шенье[21]. Слыхал о таком?

— Шенье? Поэт?

— Лет десять назад отец Леси сказал мне, что твой брат Леон — ученый, но чтец из вас двоих — ты.

— Бедный Леон, — рассмеялся Собран.

— Ах да, бедный мальчик, которого никто не любил за его правильность. Как он сейчас?

— Трудится в поте лица, расчищает землю, разводит скот. Или же пытается — другие предпочитают охоту, силки, капканы, никак не земледелие.

— Я слышал, твой погреб готов.

— Уже да.

— Хо! — Ответ Собрана пришелся графу столь по душе, что он сам взялся за кочергу и поворошил в камине угли.

Вошла племянница графа, зажгла еще свечей и поставила их на стол у незаконченного каминного экрана с изображением сцены охоты. Вышивка стояла прямо позади графского кресла. Женщина села на стул и, поместив у себя на коленях корзину с вышивальными принадлежностями, стала подбирать зеленые нити для растений.

— Дает ли снова урожай виноградник Кальмана?

— Три сезона он провел в спячке, мсье. Четвертый сезон мы лишили его пыльцы — как только началось цветение, стали мыть его, постоянно меняя ветошь. Мои дочери все лето проходили без юбок. А еще прививали к винограду Кальмана лозу гаме. Я не могу его забросить, но предпочел бы не смешивать урожаи.

— Тогда отжимай свой виноград с южного склона отдельно.

— Я не могу себе этого позволить, мсье.

— Хорошо, но не забывай.

— У меня есть еще двадцать бутылок урожая тысяча восемьсот шестого, чтобы освежать память.

— Ты ожидаешь от меня какого-то предложения? Я прав?

Собран пожал плечами. Его взгляд пересекся с взглядом графской племянницы — взглядом далеко не спокойным и мирным. Вновь посмотрев на графа, Собран заметил — тот улыбается, потому что понял, куда сместилось внимание гостя.

— Имеется дело, — заговорил граф, — о котором я бы хотел с тобой поговорить. Есть нечто такое, о чем тебе следует помнить и чем тебе следует заняться уже самому, когда и если настанет время. У моей племянницы сейчас все бумаги по делу о смертях тех двух девушек — Женевьевы Лизе и Мари Пеле. Копии всех документов. Если случится новое убийство, ты должен будешь заняться им.

— Да, мсье, займусь.

— Но это если Аврора вновь не выйдет замуж, и тогда вся тяжесть этой ноши ляжет на плечи ее супруга. Или же на плечи Поля, когда тот достаточно повзрослеет.

Поль был тем самым мальчиком в белом бархатном костюмчике. Собран сказал:

— Вы прочите уж больно долгий путь этому убийце.

— Вовсе нет. Я только надеюсь, что однажды кто-то другой, кроме священника, услышит его исповедь — либо как признание, либо же как хвастовство. Как это ни прискорбно, но я убежден: будет новое убийство, потому что злодей переживет меня. Никто не знает, кто он, а я так не узнаю и вовсе. Однако если за дело возьмешься ты, я хотя бы смогу надеяться на торжество справедливости.

— Мсье, вы переоцениваете мой ум.

— Скажи спасибо, что я обратился к тебе с этим, нахальный мальчишка, А подряжаю я тебя вовсе не из-за ума — мне нужен твой характер. Ума на всю провинцию хватит у моей Авроры. — Граф обернулся, насколько позволяли закосневшие мышцы шеи, и позвал племянницу: — Будет тебе возиться с этой мелочной ерундой. Подойди.

Смахнув клубки нитей в корзинку, Аврора поставила ее на пол. Поднялась, отодвинула подальше столик, стоявший между кресел мужчин. В этот момент Собран встал со своего места, чтобы подвинуть кресло даме. Вышла нелепая пародия на танец, когда гость и хозяйка неловко попытались обойти друг друга.

— Дядя, не позволяй Полю двигать этот стол к камину, — Аврора села и, кивнув в знак благодарности Собрану, проговорила: — Столешница покрыта воском. Пчелиным воском. — Она указала на стол, под которым сохранились листья папоротника, цветы, пчелы, бабочки — будто плоды в холодной закуске. — Дядя этот стол терпеть не может, говорит, он похож на памятник смерти в образе летнего солнцестояния. Воск уже старый, твердый, но Поль сдвигает стол к огню, надеясь, что покрытие растает и насекомые воскреснут. Все не теряет надежды, упрямец. Даже когда мы приходим на кладбище навестить могилу его отца, он не грустит, не размышляет ни над чем, как примерный сын, а прямо командует: «Вставай, отец! Я пришел к тебе!»