Мария Сакрытина - Клятва Страница 2

Её чистота особенно чётко ощущалась в контрасте с двумя расфуфыренными девицами, похожими на самоварных баб больше, чем на леди. Они воронами кружили вокруг и примерно также периодически каркали что-то на высоком мальтийском, морща длинные носы и кривя тонкие, совершенно одинаковые у обеих губы.

У меня в руках было блюдо с чем-то жёлтым, липким и вонючим. Его предполагалось отнести лакеям, чтобы те подали это, кхе-кхе, угощение в беседку у фонтана, где Его Высочество принимал гостя-графа. Чтобы, наверное, эти же расфуфыренные самоварные бабы и сожрали – судя по шику их нарядов, «вороны» приходились графу родственниками. Будущие леди, наверное. И без всякого смущения доводили до слёз девочку в серебристом платье – воплощение Великой Матери, какой я её себе представлял, разве что намного младше.

Кощунствовали, в общем, барышни.

Испортить их роскошные платья мне хотелось даже больше, чем врезать. Так, чтобы сами и не старались походить на стоящее перед ними воплощение чистоты и святости. В общем, особенно не таясь, я взял с подноса сразу три жёлтых «нечто» и трясущимися от ярости руками прицелился…

Вонючая гадость отлично смотрелась, прилипшая к их шляпкам, шалькам и огромным вульгарным розам. Право же, даже по цвету сочеталась – обе были наряжены в ярко-жёлтое с коричневыми оборками. Прямо даже не знаю, чем в итоге остались недовольны? Сразу в слёзы – какие мы нежные! – ножками затопали, «крыльями»-рукавами замахали. Получили ещё порцию липкого и перешли в стратегическое отступление, точнее в их случае – бегство.

Я кинул им ещё вдогонку для острастки, и только тут заметил, что девочка в серебристом стоит совсем рядом. У неё глаза были синие-синие – как почти у всех северян, но эти тогда мне показались глазами небожителя. Такие яркие, такие синие…

И улыбалась она – робко так. Чёрный блестящий локон из причёски выбился – почему-то очень захотелось его потрогать, погладить, может, заправить ей за ухо.

А девочка, всё улыбаясь, протянула руку к оставшемуся на подносе жёлтому-гадкому и тихо спросила:

- Можно?

По-моему, я покраснел. Я редко краснею, не то, что некоторые – сразу в краску. И смущаюсь вообще-то тоже редко. Но тогда мне почему-то очень захотелось провалиться под землю и одновременно быть рядом с этой невинной чистотой на Небесах.

- Мои любимые, - аккуратно откусывая кусочек, сообщила девочка-видение. Взяла ещё, протянула мне. – А ты? Хочешь?

Я шумно сглотнул и заворожённо взял жёлтую липкую загогулину. Даже откусил, но тут же сплюнул.

- Гадость!

А девочка засмеялась – звонко и весело, как серебряные тарелочки в храме Матери, отзванивающие время молитвы.

Оказывается, она жила в этом замке постоянно. Я на мгновение даже позавидовал принцу – вот эти богачи, а! Всё им можно, даже небожителей у себя селить.

Она щебетала и щебетала – в основном всё про принца, глядя на меня сияющими синими глазищами. И улыбалась – не как накрашенные девки с Оградной улицы, и не как только что улетевшие «вороны», а как статуя Великой Матери в храме – немного удивлённо, чуть грустно и с тихой, неявной радостью. И смотрела, кстати, почти также. Клянусь Яростным Ворием, никогда-никогда мне до этого даже в голову не могло прийти, что такие, как она, взаправду существуют.

Мне рядом с ней даже находиться было стыдно – такая она казалась чистая и ясная. Настоящая. А с меня только что с кровью смывали вшей с блохами и здоровенный и синяк на скуле от скалки поварихи закрашивали.

Но смотреть же никто не запрещал – и я, раскрыв рот, восторженно пялился, почти не слушая, о чём это чудо Небес щебечет. Пока «чудо» не вскочило  на ноги, путаясь в длинных юбках и, схватив меня за руку, попыталось утащить в ту самую беседку у фонтана, куда должны были отправиться лакеи с блюдом. Хотела познакомить с принцем. Чтобы играли вместе. Я ей, оказывается, понравился. И принцу тоже обязан понравиться, вот. Блаженная.

Я не говорил на высоком мальтийском, но попытался объяснить небожительнице, как умел, что, может, у них там, на Небесах, принцы с сиротами и возятся, а у нас только прикладываются к нюхательной соли и слуг зовут – выкинуть мразь за ворота.

Как ни странно, но мой «мусорный» акцент девочка поняла. Но ни слову не поверила. Пришлось вырвать руку – всё равно касаться её нельзя было, нельзя, святотатство! – и объяснить уже искренне, что произойдёт, когда её «добрый» принц меня увидит.

Девочка распахнула глазищи.

- Нет! Ты не понимаешь! Мой принц не такой! Он добрый, он великодушный, он… настоящий! Ты просто не понимаешь!

Я сорвался. Ужасно, ужасно стыдно потом было перед ней – не заслуживала она грубостей, не должна была их слышать. Небеса Небесами, это и правильно, такие, как она, там жить и должны, и думать, естественно, соответствующе: что все люди, мол, братья, и все принцы – добрые (ага, как же).

- Может, я и не такой умный, но я точно знаю, что если тебе улыбаются, то потом обязательно пнут. И ты, ты, дура, если это не понимаешь, - что-то в этом роде. Долго потом в голове прокручивал, и всё не знал, куда себя деть от стыда.

Я ожидал, что она уйдёт. Исчезнет после этих слов в облачке дыма – как явление Матери Святому Иорониму.

Но она только перестала блаженно улыбаться. Нахмурилась, прищурилась – и хвать меня за руку.

- Сейчас сам убедишься, - и тащит меня к беседке.

Я настолько опешил, что даже руку вырвал не сразу. Да тоже неудачно – царапнул её или сжал сильно – она же тоненькая была вся, хрупкая, как ветер-то не уносил? Богиня вскрикнула, глянула на меня укоризненно и, схватив крепче, упрямо толкнула к виднеющейся за деревьями лужайке.

Тогда я надолго уяснил, что встречи с небожителями хорошо для простых людей не заканчиваются – как, в общем-то, и встречи с лордами.

Беседка была огромной и занимала всю лужайку вокруг фонтана в виде какой-то полураздетой девицы, сжимающей в объятьях обалдевшую громадную рыбины с выпученными глазами и распахнутыми ртом. Вода звенящими струями стекала изо рта рыбины  в медную чашу, украшенную по бокам финтифлюшками в виде тех загогулин, что я всё ещё тащил на подносе.

На плетённых стульях-качалках сидели двое лордов в шикарных одеждах с таким количеством всяких блестящих штук, что девушки бы, наверное, от зависти удавились. Лорды спорили – тот, что постарше всё качал головой и повторял одну и тут же фразу на высоком мальтийском; а тот, что помоложе, увлечённо что-то доказывал, наклонившись к собеседнику и так яростно улыбаясь, будто хотел улыбкой прибить на месте.

И откуда-то доносилась музыка и трещание местных высокомерных птиц.