Игра в Реальность. Путь - Елена Райдос Страница 2

О том, как два европейских мальчика стали монахами бонского монастыря, в округе ходили легенды и нелепые слухи, и только один человек точно знал, как всё было на самом деле. Впервые Ринпоче обратил внимание на молодую болезненного вида женщину с двумя детьми, когда пришёл в гестхаус навестить очередную группу ретритчиков из далёкой России, которым он читал лекции и давал наставления на практики. В сущности, сама женщина была ничем не примечательна. Худенькая, невзрачная, она вечно куталась в тёплую шаль, даже днём, когда впору было загорать в купальнике, если бы позволяли строгие монастырские правила. Внимание ламы привлекли два её мальчугана. Им было не больше трёх лет, но вели они себя на удивление тихо и покладисто, за весь вечер ни разу даже не закапризничали.

Детки с увлечением играли вместе, не обращая внимания на взрослое окружение. Ринпоче сразу отметил, с какой теплотой и заботой мальчики относились друг к другу, как радостно делились игрушками и вкусностями, как спешили на помощь, если один из них падал. Когда кто-то из группы подозвал светленького и дал ему конфетку, тот сразу же побежал к своему приятелю делиться сладостью. Это было довольно непривычное поведение для маленьких детей, ведь далеко не каждый взрослый в нашем мире способен на проявление подобных братских чувств. Впрочем, в тот вечер Ринпоче списал этот феномен на западный менталитет и не стал слишком заморачиваться выяснением природы такого поведения.

Ретритная группа через неделю уехала, а женщина с детьми осталась жить в гестхаусе. Оказалось, что она была тяжело больна и испробовала уже практически все доступные ей средства, чтобы спастись. Тибетская медицина, похоже, была её последней надеждой. Каждый день женщина уходила в медицинский центр, который располагался в соседнем с гестхаусом доме, а малыши оставались на несколько часов одни. Местная кухарка взялась за ними присматривать, но по-хорошему этого и не требовалось, мальчишки и сами отлично справлялись.

Через две недели после отъезда группы один из постояльцев гестхауса пришёл к ламе и передал ему просьбу той женщины, чтобы он навестил её как можно скорее. Просьба не то чтобы шокировала, но была довольно необычной, если не сказать, неприличной. Так было не принято. Если кто-то хотел видеть Ринпоче, то ему следовало самому прийти к нему на встречу, а не присылать приглашение с нарочным. И всё же лама не отказался, он обещал зайти, когда у него будет время. Время нашлось только вечером следующего дня. Ринпоче постучал в дверь на третьем этаже гестхауса, но никто не бросился ему отворять. В комнате было тихо, хотя там горел приглушённый свет, что-то вроде ночника. Лама подумал, что, уложив малышей спать, женщина, видимо, поднялась в столовую, было как раз время ужина. Он уже собрался уходить, но что-то его остановило буквально в последнюю секунду. Интуиция заставила его толкнуть дверь и заглянуть внутрь.

Женщина лежала на кровати, её глаза были распахнуты, но она уже ничего не видела, взгляд неподвижно уставился в потолок. Её рот был открыт, словно она пыталась сделать ещё один глоток воздуха посиневшими губами, но не смогла. Одна рука покойной безжизненно свисала с кровати, а другая судорожно сжимала какой-то конверт. Малыши мирно посапывали на соседней кровати, даже не подозревая, что остались совсем одни. Судя по всему, смерть бедняжки наступила совсем недавно и внезапно, она даже не успела позвать на помощь. Ринпоче разжал сведённые мёртвой хваткой пальцы и вытащил помятый конверт. На конверте корявыми тибетскими буквами было написано его имя. Сильно заинтригованный, лама достал сложенный вчетверо листок, вырванный из тетрадки в клеточку.

В своём прощальном письме женщина признавалась, что мальчики не были её детьми, что они были круглыми сиротами, у них вообще не осталось родных. Она умоляла ламу приютить сироток в монастыре и сделать их монахами. По-хорошему нужно было вызвать полицейских и определить малышей в приют, тем более, что они явно не имели никакого отношения ни к тибетцам, ни к индусам, населявшим окрестные горы. Но поступить так Ринпоче не смог. Он выполнил последнюю волю умершей и не в последнюю очередь потому, что легкомысленно проигнорировал призыв о помощи от одинокой больной женщины.

Малышей пристроили у монашек в женской части монастыря, что располагалась на противоположной стороне долины. Поначалу мальчишки ещё говорили на каком-то своём языке, которого никто здесь не понимал, но через полгода позабыли его, как и свои прежние имена, тибетский язык стал для них родным. Белобрысого мальчугана назвали Таши, а чернявого – Санджей. Вскоре разница в их облике перестала так сильно бросаться в глаза. В соответствии с местными обычаями их побрили наголо и одели в одинаковую одежду. В семь лет мальчишки переехали в мужскую часть монастыря и поступили в монашескую школу.

Время никак не отразилось на их отношениях. Они по-прежнему оставались неразлучны и заботились друг о друге, как настоящие братья. А вот с тибетскими сверстниками дружба не задалась. Местные малыши восприняли двух неразлучных европейцев как укор своим собственным не слишком альтруистичным наклонностям и всячески старались доказать их второсортность, что, впрочем, не особо удавалось. Ни в интеллекте, ни в силе тибетским мальчишкам с европейцами было не сравниться, зато в наглости и беспардонности они могли дать им сто очков вперёд, вот как в случае с чайниками.

Через боковой вход Санджей вслед за другом втащил чайник с чаем в храм, где монахи как раз заканчивали петь посвящение заслуг и готовились к завтраку. Первое, что бросилось ему в глаза, был постамент с подношениями, представлявший собой поистине грандиозное сооружение. Европейцы, заказавшие ритуал явно не поскупились. Сразу было видно, что монахам пришлось сгонять машину за всеми этими вкусностями в город, а это больше часа езды по горному серпантину в каждую сторону. Но оно того стоило, защитница должна остаться довольна.

Тибетские мальчишки, подбирая полы бордовых ряс, уже разносили лепёшки и цампу по рядам монахов, закончивших первую часть цога. Таши со своим чайником поковылял в дальнюю часть храма, и Санджей понял, что поить гостей, явившихся на пуджу, на этот раз придётся ему. Он привычно прихватил стопку бумажных стаканчиков и пошёл вдоль задней стены храма, где на подушках и ковриках расселись заказчики ритуала. Их было человек пятнадцать, в основном мужчины. Среди заказчиков было всего две престарелые тётки, которые скромно притулились у центрального входа, прямо на сквозняке. Санджей из принципа начал разливать чай именно с них, пусть хоть немного согреются, видно же, что уже дрожат от холода. Он медленно двигался вдоль цепочки