Край чужих земель (СИ) - Брай Марьяна Страница 2

Света у крыльца не было, как, впрочем, и в доме. Посмотрела на часы. Три ночи. И чего проснулась в такую рань? Не заснуть теперь, к гадалке не ходи. Только если к утру.

Вдруг, мне показалось, что свет мелькнул в окне напротив. Словно быстро включили и выключили. Или с телефоном кто у окна стоял. Да не могло, - быстро одернула я себя и пошла в кухню включить свет. Коли не спится, можно чеснок разобрать на семена. Повернувшись к выключателю, я снова посмотрела на окна напротив и снова заметила всплеск света.

Нет, теперь точно не показалось. Вот ведь засранец. Приехал-таки. А может и на такси. Пьяный, поди, - подумала я и решила, что надо проверить и заставить сестре написать. А чего ж тогда он без света сидит, дурак? Или не хочет, чтобы я знала? Тогда тем более, надо проверить.

Я нажала на клавишу выключателя, но свет не загорелся. Вон оно чего! Электричества значит во всей улице нет!

Быстро накинув халат, я вышла, перешла дорогу и толкнула тяжелую калитку соседей. Она сразу открылась. Значит, дома, - решила я и, нащупав в кармане телефон, увереннее пошла к крыльцу. Если телефон у мальчонки разряжен, хоть с моего наберем, успокоим девку. Рубь за сто даю, не спит она все еще.

Дверь легко подалась, я вошла в дом. Тишина. Тикают большие напольные часы в зале, в подвале тонко пищит датчик – дает знать, что электричество выключилось. Мне Палыч осенью такой же обещал настроить, чтоб газовый котел подключить, а не дровами топиться.

— Андрейка, - крикнула я и затихла. Шорох на втором этаже, что-то будто упало мягко, вроде как пульт падает на ковер. – Андрейка, это баба Валя. Слышишь? Чего настежь-то все? Гляди, ненароком и чужой кто зайдет, пока спишь? Эй?

Писк датчика в подвале разливался в голове противным зуммером, и казалось, от него начинает болеть голова.

— Андрей, етишкина ты мать, - разозлившись, я шагнула на лестницу. Он точно был на втором этаже. – Если ты, засранец, там пьяный спишь, имей в виду, не отзовешься, полью водой.

Лестница давалась мне теперь нелегко. Больные колени поднимали меня, семидесятилетнюю худенькую женщину, словно весила я больше ста килограмм.

Когда до площадки осталась пара ступеней, я остановилась и, тяжело дыша, еще раз крикнула Андрея. Услышала шепот. Слов было не разобрать, но то, что это шепчут люди, я была уверена.

Моей ошибкой стала идея включить на телефоне фонарик. Вот тогда-то в конце коридорчика у кабинета Палыча и увидела я троих незнакомцев. Холодок по спине пробежал такой, какого я не чувствовала за всю свою жизнь.

— Зря ты это, бабка! – сказал один из них сиплым шепотом и двинулся на меня.

Что он хотел со мной сделать я так и не поняла, потому что потеряла сознание. Темнота накатила будто битум, кипящий в ведре. Густая и плотная. Сквозь нее, казалось, я все еще слышу этот монотонный писк из подвала. Больше ничего.

Плач Лизоньки я слышала где-то далеко, но могла разобрать даже отдельные слова. Было много других голосов, но я вслушивалась, выбирая ее тихий, но милый моему сердцу шепоток: «Баб Валь, ну как же, как же так? Дура я, заставила Андрейку ждать, да куда бы он делся? Спала бы себе, баб Валь, а утром я молока бы привезла, печенье твое это овсяное. Чай бы пили сидели сейчас».

Другие голоса, совершенно незнакомые мне перебивали родной голос все сильнее, напористей, и вот уже слышно только Лизкины всхлипы, а на переднем плане мужские:

— Она если умрет, не видать нам не имени, ни дома. Все продать придется, - первый голос словно ломающийся, как бывает у подростков.

— И чего делать тогда? – второй голос точно принадлежал мальчишке. – Да я и говорил тебе, что надо послать за той старухой, что отца выхаживала, а ты плюнул.

— Скажи, чтоб привели, - первый голос, хоть и был напуган, но, держался хорошо. Только чуть дрогнувшая нотка моментально снова стала крепкой.

— Сам скажи, коли господин тут, - младший явно почувствовал, что прав и решил показать, что он тоже не последнее звено.

— Ты пререкаться будешь со старшим братом? Может плетей дать? – старший явно решил показать, кто здесь хозяин.

Послышались шаги, а потом новый голос прошептал что-то и все затихло. Женщина. Не молодая.

Я сколько могла искала среди этих голосов Лизонькин, но он пропал полностью. Было так тихо, как не было даже в самые первые годы в нашем саду. Когда все только начали строить домишки, и мы с мужем ночевали там в палатке. Дочке было лет семь, и для нее это было первым приключением в жизни. Мы в темноте укладывались там втроем и сочиняли частушки. В основном это были детские, про огород, про то, что урожая у нас будет завались.

Шаги точно были рядом, но я никак не могла открыть глаза, чтобы увидеть этих людей. Словно у меня и не было глаз. Темнота по чуть снова начала засасывать меня, а я мечтала лишь об одном – хоть на секундочку увидеть еще раз лицо Лизы.

— Коли встанет, чудо будет, - скрипучий старческий голос заставил вздрогнуть. Легкие вдруг начали наполняться воздухом, и запахи, которые будто взорвались в носу, обязательно вызвали бы рвоту, но желудок был пуст, а горло слиплось от сухости.

— Ну, значит чудо началось, - уже знакомый голос раздался вдруг так близко, что я распахнула глаза и махнула руками. Передо мной стоял парень лет семнадцати: тощий, чуть пробивающийся пушок над губой, тонкий, будто вылепленый нос, брови с изгибом, голубые глаза, красиво очерченные губы.

— Пить, - с огромным трудом смогла выдавить из себя я, превозмогая боль в горле.

— Вот, вот, госпожа, пей, ну, значит, жива, жива-а, - протяжно подвывая в поле зрения появилась старая, морщинистая, как шарпей, старуха. Почти бесцветные глаза ее смотрели на меня безотрывно. Грязный платок, весь усыпанный семенами каких-то трав, прилипающих как репейник или деряба, сполз на бок, открывая не больно приятную картину – седые волосы были свалены в один колтун.

Край кружки, толстый, как барнка, прижался ко рту, и вода потекла мимо по шее, охлаждая кожу. Тело начало покрываться мурашками, но я не обращая внимания на это глотала и глотала холодную, чуть пахнущую рыбой и рекой воду.

— Где я? – слова дались мне так сложно, будто надо было не языком ворочить, а подняться по лестнице.

— Дома, госпожа, дома, - бабка суетилась, но я увидела в ее взгляде такое искреннее переживание за себя, что решила молчать. Да и сил не осталось совсем. – Спи еще, спи, а завтра и легче все станет, легче, - она кутала мои плечи, но холод, залезший под ворот рубашки с холодной водой я побороть никак не могла. Так и заснула, трясясь, как осиновый лист.

«Голова болит, скорее всего, от холода. Так бывает, когда замерзнут ноги» - моя первая мысль, когда я проснулась, удивила меня. Голова и правда, болела, но ноги были теплыми. Темноту разрезал еле-еле забрезживший рассвет. Я увидела его в окне. Окно? Да нет, это какой-то каменный вырубок в стене.

Стена, и правда, оказалась каменной,. Из открытого окна веяло прохладой, пахло туманом, но мне не было холодно. Что-то тяжелое лежало на мне, и двигаться я просто не могла, да и не хотелось.

Отсутствие рамы в окне поразило меня больше всего. Может это один из недостроенных домов? Нет, не похоже. Давно уже никто не делает окна аркой. Это модно было в девяностых, а теперь нет. Откуда я знала об этом? Из разговора соседей за высоченным забором. Точно. Они обсуждали один из строящихся домов на задних улицах поселка.

Ладно, даже если и строящийся дом, то чего я здесь забыла? Головой вертеть было больно, но отвернуться от окна и посмотреть себе на грудь я смогла. На мне лежала огромная черная шкура, а на ней сверху… подушки!

Это точно какой-то дурной сон, не иначе. Надо просто проснуться. А что сделать, чтобы проснуться? Заснуть во сне. Я закрыла глаза и с трудом заснула снова.

— Ну вот, теперь поди и оживеешь, - тот же старушечий голос проскрипел рядом, и я открыла глаза. Окно никуда не делось.

— Где я? – тихонько прошептала я и удивилась своему голосу – тонкому и тихому, как у Лизоньки. Моментально подумав, что это не я говорю, а она, я посмотрела в другую сторону.