Хаос - Анна Карвен Страница 2

Я вернулась, и вдруг Венасе кажется таким маленьким, а мой народ едва узнает меня.

Почему они смотрят на меня так, словно я злой дух, вернувшийся, чтобы их преследовать?

Рядом со мной Кайм спокоен и совершенно неподвижен. Он отстраняется, когда я иду вперед.

Я сжимаю ладони вместе и склоняю голову, прижимая пальцы ко лбу и большие пальцы к носу в традиционном приветствии старших у тигов.

— Почтенные старейшины. — Я встаю на колени с опущенными глазами. Земля под моими ноющими коленями твердая и холодная. Я говорю на наречии тигов, не зная, как много может понять Кайм. — Эта глупая дочь пришла просить у вас прощения. Я видела мир за пределами Комори и делала вещи, которыми не горжусь. То, что вы видите здесь, — результат моих действий. Но что сделано, то сделано, и я ничего не могу изменить. Я направила ход наших судеб в другую сторону, и если мы все хотим выжить, мы должны покинуть круг.

Аная медленно шагает вперед, ее меховой плащ волочится по земле позади нее. В левой руке она держит гладкий, отполированный до блеска древний посох кровавого дерева тысячи зим, который передавался от вождя к вождю на протяжении многих поколений.

Она опускает посох к моему левому плечу, затем к правому, затем легонько постукивает меня по голове.

— Добро пожаловать обратно в круг, Амали, дочь Эвайи. В глазах Селиз мы все дети, а мудрость никогда не обретается без ошибок.

На глаза наворачиваются слезы. Я моргаю, чтобы остановить их, не желая расплакаться, как ребенок, на виду у всей деревни.

— Что ты натворила, Амали, и почему мы должны покинуть место, которое было нашим с момента разрушения мира?

— Я убила императора Хоргуса Анскелла, — честно отвечаю я, и хотя мне очень неприятно, что мои действия принесли смерть этой деревне, не могу полностью погасить победные нотки в моем голосе.

Люди ахают. Шокированный говор и шепотки достигают моих ушей, прежде чем тишина опускается на круг.

— Это возмутительное заявление, — говорит Велтея из клана ткачей, закутываясь в мягкий синий плащ из шелка червей. Даже в самые тяжелые времена ей всегда удавалось хорошо одеваться. Она сжимает кулон Элар — круглый серый диск, отмечающий ее преданность богу света, — и смотрит на меня сверху вниз прищуренными серыми глазами, ее губы сжаты в тонкую неодобрительную линию. Строгая, подозрительная и скрытная. Велтея всегда была такой. — Без предупреждения или объяснения ты появляешься в буре крови с этим демоном на твоей стороне, и ты ожидаешь, что мы поверим тебе на слово? Почему мы должны верить всему, что ты говоришь, девочка?

Внезапный прилив гнева заставляет жар разлиться по моим ушам и щекам.

— Ты думаешь, я тебя обманываю? Не по своей воле я отправилась в столицу. Это чудо Селиз, что я вообще здесь.

До того как меня схватили, я бы побоялась бросить вызов старейшине, особенно суровой, неодобрительной Велтее, но теперь то, чего раньше страшилась, кажется таким незначительным.

Забавно, как быстро все может измениться.

— И, вероятно, именно из-за тебя эти солдаты пришли в нашу деревню на рассвете с намерением убить каждого из нас и сжечь нашу деревню дотла. — Эмек смотрит в землю и медленно крутит на среднем пальце кольцо резчиков из мыльного камня. Внешне он кажется спокойным, но я замечаю дрожь гнева в его голосе. — Ты права, Амали. Теперь, на пороге зимы, у нас нет другого выбора, кроме как уйти. Из-за этого. — Он указывает дрожащим пальцем на след смерти, оставленный Каймом. Мидрианский солдат смотрит на меня невидящими, немигающими голубыми глазами. Поперек его горла проходит идеальная красная линия. Кровь покрывает его шею и плащ.

— Мидрийцы будут преследовать нас до конца Разлома и обратно, чтобы отомстить за своих убитых, — шепчет Иноке. Как и Эмек, она резчица, искусная в изготовлении вещей из редкого черного мыльного камня, который можно найти разбросанным по всему Комори. Она сидит на плетеной тростниковой циновке, скрестив под собой ноги. У Иноке больные суставы. Зрение у нее вполовину не такое, как раньше, а пальцы скрючены и покрыты маленькими твердыми шишками, но она делает самую изысканную резьбу. Даже мидрийцы ценят ее прекрасную работу. Настолько, что солдаты меняют еду и лекарства на ее замысловатые штуки.

Я почти уверена, что они продают их за много золота на даймарских рынках. Я мельком видела резные фигурки тигов, которые носили аристократы во дворце. Некоторые, вероятно, даже были сделаны ею.

— Что ты наделала, Амали? — спрашивает она нежным, дрожащим голосом. — Что ты наделала?

— Я убила Хоргуса, — говорю я просто, потому что это правда.

— Перестань врать, девочка. — Глаза Велтеи становятся жесткими, когда она изучает Кайма с плохо скрываемым отвращением. — Ты думаешь, мы поверим во что-то настолько нелепое? Ты не смогла убить даже снежного зайца, а теперь говоришь нам, что убила императора Мидрии?

— Это правда.

— Она, должно быть, сошла с ума. Наверное, так бывает, когда общаешься с жестокими убийцами. Кто этот незнакомец, которого ты привела в нашу деревню? — Она пристально смотрит на Кайма, потом быстро отводит взгляд. — Кто он?

— Велтея, — медленно говорю я, делая глубокий вдох и стараясь сохранять спокойствие. Я не ожидала такой враждебности даже от Велтеи. — Что бы ты ни имела против меня, мы все уладим, как только наши люди окажутся вне опасности. Но сейчас прошу вас выслушать меня. Каким бы неправдоподобным это ни казалось, клянусь прахом моей матери, я говорю вам правду.

Я поднимаюсь на ноги, глядя на Анаю в поисках какого-то подтверждения. Но она молчит с загадочным выражением лица. Аная всегда терпелива. Она наблюдает, ждет и анализирует. Иногда ей кажется, что она тянет слишком долго, но когда принимает решение, оно обычно оказывается правильным.

Она — одна из причин, по которой мы так долго жили под мидрийской оккупацией.

Велтея смотрит на мертвых мидрийцев со странным выражением на лице. Кажется, она смотрит на одного солдата, высокого мужчину с сединой в волосах. Он лежит на спине, положив руки на живот, и смотрит в небо невидящими глазами.

Он выглядит странно умиротворенным.

Конечно, так и есть Теперь он в царстве Лока.

Выражение лица Велтеи непроницаемо, когда ее серые глаза сужаются, подчеркивая морщины на выдубленной коже. Она делает глубокий, прерывистый вдох.

— Ты всегда была слишком горда и вспыльчива, девочка, — шипит она, и в ее голосе столько яда, что я поражаюсь. Откуда это взялось? — Ты такая же, какой была