Ключи от королевства (СИ) - Львофф Юлия Страница 2

Трапезная, куда сейчас со смиренным видом входили послушницы, была просторным залом с чистым белым потолком и голыми стенами, посреди которого стоял длинный стол из грубо отёсанного дуба и две деревянные скамьи. По натёртому до блеска полу ходить следовало крайне осторожно: случаи, когда послушницы, поскользнувшись, падали и набивали себе шишки или ломали руки, были нередки. Но ни травмы, ни синяки на лицах послушниц не могли смягчить сердце настоятельницы, которая заставляла девушек натирать полы дважды в день: для поддержания чистоты, порядка и дисциплины, как она говорила. В то время, как одни послушницы в поте лица натирали полы, другие с усердием чистили громадный камин, напоминавший пасть сказочного чудовища. По указанию настоятельницы, растапливали камин только зимой и только тогда, когда стужа становилась лютой и невыносимой. Настоятельница твердила, что истинное смирение помогает переносить холод и закалять не только тело, но и душу; на самом деле она была скряга: отдать десяток-другой серебряных скеатов за дрова казалось ей немыслимым расточительством. Так и мёрзли юные послушницы, сидя за столом и стуча деревянными ложками о деревянные миски; облачка пара, выдыхаемые из их носов и ртов, смешивались в звенящем от мороза воздухе с паром, поднимавшимся от горячей каши или травяного чая. Девушкам хотелось побыстрее покончить с едой и покинуть трапезную, но по монастырскому уставу есть полагалось не спеша, не отвлекаясь на разговоры или какие-либо движения. За послушницами зорко следила сама настоятельница, вся в чёрном, словно в трауре по своей былой молодости. Даже после того, как трапеза была закончена, она ещё какое-то время молча смотрела на девушек, затем, как бы опомнившись, сердито постукивала тростью и медленно поднималась из кресла.

Матушка настоятельница, в миру известная как баронесса Фигейра Карденаль, внешне походила на купчиху. Приземистая, коротконосая, щекастая; только острый подбородок представлял резкий контраст с круглым лицом: создавалось впечатление, будто это не подбородок, а подстриженная клином бородка. Настоятельницу боялись все – и послушницы, и монашенки, и крестьяне из соседней с монастырём деревни.

Сейчас, стоя на входе в трапезную, она вслух, нарочито громко считала по головам торопившихся к обеду послушниц. Не досчитавшись одной, настоятельница нахмурилась. Первой её мыслью было не допустить к обеду остальных послушниц: пусть они потом все вместе как следует проучат ту, по вине которой остались голодными. Но, взглянув на девушек, которые дрожали от холода и ждали её позволения приступить к еде, она всё же сжалилась над ними.

Едва послушницы дружно взялись за ложки, в трапезную вбежала румяная от мороза девушка с растрёпанными пепельными волосами. Одно мгновение – и она, поскользнувшись на зеркальном полу, как на катке, с разбегу шлёпнулась на него спиной. От сильного удара пострадала также голова: в ней зазвенело; перед глазами вспыхнули звёзды и поплыли разноцветные круги.

- Смотрите, дети мои, что случается с теми, кто не желает жить по уставу нашего монастыря, - загудела настоятельница толстым, басовитым голосом. - Ваша сестра Ирис немедленно будет наказана за опоздание к обеду и пренебрежение правилами! Десять дней в келье без окон и лампады, на хлебе и воде, просветлят ей ум и научат смирению!

- Но, матушка, ей, кажется, необходима помощь, - раздался робкий голос одной из послушниц. - Эта кровь на полу... разве она не из раны на её голове?

- Если она разбила голову, рану забинтуют. Но это не спасёт сестру Ирис от наказания, которое она заслужила своим возмутительным поведением, - бесстрастно заключила настоятельница.

Этот разговор закончился тем, что девушку бросили в подвальную келью – испытанное средство наказания для лодырей, грешниц и непослушных. Разбитую голову ей всё же промыли и забинтовали, но в остальном на снисхождение или сострадание рассчитывать не приходилось.

Последнее, что запомнила Ирис перед тем, как её сознание заволокло спасительной туманной пеленой, это то, как закрылась тяжёлая дубовая дверь и заскрипел ключ в огромном проржавевшем замке.

Глава 2

Месяц взошёл на звёздное небо, и в его серебристом свете чётче обозначились очертания зубчатых стен и остроконечных башен, над которыми возвышались знамёна с гербом правящей в Ареморе династии. С высоты королевского дворца на долины и покрытые лесами холмы гордо взирали каменные драконы с распростёртыми крыльями – символ могущества и мудрости ареморских правителей. Мощная цитадель, внутри которой находился дворец, располагалась на крутом берегу Брасиды, так что её стены омывались водами самой могучей в королевстве реки. Из цитадели на берег вёл арочный выход с опускавшейся решёткой, от которого был переброшен вниз, на пристань, подъёмный мост. Этот мост легко убирался в случае надобности, и доступ внутрь цитадели становился невозможен. С довольно просторной площади перед замком, называемой Дворцовой, было два входа: один – в почётный двор, где король принимал чужеземных послов и устраивал парады; другой – в самую неприступную часть цитадели, где размещались покои королевской семьи. Вдоль стен, кое-где покрытых пятнами моха, цепью растянулись лучники из службы резиденции, оберегавшие покой правителя и его близких. Однако в эту ночь покоя во дворце не было.

Узкий проход, который вёл в спальные покои короля, слабо освещался пламенем факелов, вставленных в настенные скобы. В полумраке бесшумно сновали тени, одна за другой исчезавшие в огромной комнате, где на широком роскошно убранном ложе возлежал король Аремора. Помимо супруги правителя, Розмунды, выслушать последнюю волю умирающего пришли его приближённые: племянник Рихемир, сиятельный герцог Вальдоны; канцлер Вескард; Великий мастер-приор Тарсис; а также Раймунд Блокула, граф Монсегюра, он же родной брат королевской супруги. Позади, в глубине опочивальни и у двери, толпились придворные чиновники, почти вся высшая знать королевства и феодалы помельче.

Ближе всех к королевскому ложу находился мастер-приор Тарсис, знаменитый своим даром предугадывать людские судьбы. Ему шёл уже девятый десяток, он пережил двух королей и ухитрился при этом угодить каждому из них. Теперь на его глазах уходил в мир предков третий, и особенно любимый им, король – король Фредебод.

Долгое время в спальных покоях царила напряжённая тишина – никто из присутствующих не решался заговорить первым. А может, этим горестным молчанием близкие правителю люди хотели показать ему свою скорбь, чтобы умирающий запомнил их преданность ему в последние часы в этой жизни и чтобы потом в другой, загробной, отблагодарил их по заслугам. Ведь, по старинным поверьям ареморов, при жизни король был близок могущественным небожителям, а после смерти и сам становился одним из них.

Фредебод, укрытый пышным одеялом из золотой парчи, обводил стоявших у его ложа людей затуманенным смертельным недугом взглядом. Его бескровное лицо казалось погребальной маской; мерцающий в зловещем полумраке свет факелов превращал королевскую опочивальню в преддверие гробницы. Король долго молчал, разглядывая собравшихся вокруг его смертного одра приближённых; колеблющееся пламя факелов выхватывало из мрака то одно, то другое лицо.

Розмунда, высокая женщина в расцвете лет, с прямой спиной, с лицом странным, но притягательным: высокий белый лоб, над которым неизменно вздымался начёс тёмно-рыжих волос, длинный нос с горбинкой, маленький подбородок и яркий рот со слишком выпуклой капризной нижней губой. Брат королевы, Раймунд Блокула, такой же высокий, длинноносый, с глазами, полными хищной зоркости, осторожный и хитрый как лиса. Канцлер Вескард, с широким лицом, на котором лежала печать горечи познания, с вечно опущенными, как будто в бесконечной скорби, уголками губ; сын бедного землепашца, этот сдержанный и угрюмый человек достиг вершины власти упорством и твёрдостью характера. Великий мастер-приор Тарсис, с плешивой головой, но на удивление густой, хотя полностью седой бородой, с мягкими морщинами, с хитроватым и ласковым прищуром глубоко посаженных тёмных глаз. И, наконец, ещё один отпрыск королевского рода – герцог Рихемир: светлые мягкие, как шёлк, вьющиеся волосы, гладко бритые щёки, крупный крючковатый нос, толстые губы сластолюбца.