Ева Никольская - «Свобода» на троих Страница 2

Его посланники — две проворных змеи, в отличие от Ийзэбичи имели способность покидать границу ловушки в образе призраков. Вот только обособленность этих созданий от хозяина была лишь внешней. Когда-то давно все трое прошли через «Тривиат[4]» — один из нескольких тайных ритуалов Древних, и, благодаря этому, слились в единое существо, способное распадаться на три разные формы. Господин и его слуги-рептилии? Отличное прикрытие для непосвященных! На деле же змеи были «глазами» и «ушами» дракона. Каждая из них являлась его неотъемлемой частью. Вернее, им самим. Тривиат добавил сил и возможностей гаю Огненному, вывел его на высшую ступень развития, однако даже он не смог вызволить пленника из заточения в собственном городе. Во всяком случае, пока.

— Ты тоже ничуть не изменилась, Белоснежная. Все та же необоснованная спесь и глупость! — усмехнулся дракон. — Не перебарщивай, дорогая. В твоем исполнении роль королевы отдает дешевым фарсом, — губы его неприятно скривились. — Зачем явилась, Таис? — прикрыв ладонью зевок, поинтересовался мужчина. На этот раз и он назвал ее именем, которое дали ей родители. Но в отличие от Ийзэбичи, эта женщина не любила подобного обращения.

— Меня зовут Бел…

— С-с-спокойно, Белочка, — рассмеялся он. — Да-да, я помню. Маленький пугливый зверек с большими амбициями. Мне ли не знать КАК тебя зовут?

Белые руки одного из телохранителей чуть сжали предплечье женщины, успокаивая. Взглянув в его фиолетовые глаза, гайя вздохнула. Рядом с Огненным и его извечным соперником Сэн она всегда ощущала себя неопытной человеческой девчонкой, по ошибке очутившейся среди сильнейших. И даже сейчас, когда за ее спиной были союзники и свобода, а позади этого высокомерного чудовища — пепелище его собственного города, Белоснежная снова чувствовала неуверенность и… страх. Если он когда-нибудь выйдет из устроенной ими ловушки… если доберется до своих тюремщиков… если…

— Мы пришли по делу, гай Огненный, — нарушил затянувшуюся паузу один из мужчин в плащах.

— А какое мне дело до ваших дел? — скучающим тоном осведомился тот.

— Прекрати! — не выдержал гость. — Мы знаем, что у тебя Ырли!

— Ырли? Это зараза какая-то? Да? — пленник мило улыбнулся, обнажая довольно острые для человеческого облика клыки. — Что-то вы напутали, господа. Драконы таким не болеют! — поучающее добавил он.

— Отпусти моэру, Огненный! — вмешался в разговор третий сильнейший.

— Хм… — хозяин Тиронга изобразил задумчивость на своем смуглом лице, затем нарочито-серьезно спросил: — А вы что, с собой и кильку притащили? Так и быть… отпущу… вернее пропущу… рыбка на вертеле… м-м-м, — он хищно облизнулся, наблюдая за визитерами. Белые маски скрывали лица троих из них, но глаза отражали многое. А расстояния для острого драконьего зрения препятствием не являлись. Ийзэбичи отлично видел своих гостей с башни и ни на секунду не сомневался, что и они во всех подробностях видят его. А потому игра стоила свеч. Каждое движение, жест, улыбка, слово… ему нельзя было проколоться. Да он и не собирался.

В первую сотню лет своего заточения пленник искал выход, во вторую — тихо бесился, в третью — избавился от нытья жителей, уничтожив большую их часть. На четвертой — добил оставшихся, на пятой — отметил хорошим вином юбилей своего плена, допил все запасы крови из хранилища и… забылся крепким драконьим сном века эдак на три. Очнулся же стараниями одной двухвостой псины, причем совершенно свободный от гнева и свыкшийся с отчаянием и скукой. Затем еще немного подремал в звериной форме и даже начал получать удовольствие от этого оздоровительного сна. И вот сейчас, когда пребывание гая Огненного в магической «тюрьме» готово было разменять свое первое тысячелетие — явились те, кто эту «тюрьму» для него и устроил. Но… ярости больше не было. Зато был интерес и непреодолимое желание поиздеваться.

— Ийзэбичи, — глубоко вздохнув, снова заговорила Белоснежная, — ну к чему тебе, сильнейшему из сильных, какая-то глупенькая девочка из водяного народа? — ее голос приобрел доверительные интонации, а серебристо-серые глаза, казалось, даже слегка потеплели. — Эта дурочка просто замечталась. Начиталась всяких глупостей, подслушала кое-какие разговоры в Ордене и… отправилась на поиски настоящего дракона. Не будь монстром, отпусти ребенка!

— Монстр — мое второе имя, — спокойно заметил хозяин Тиронга. — Ну, или третье. Я вот только не понял, Таис… Откуда твоя мечтательная килька узнала о том, куда именно ты со своими дружками закинула настоящ-щ-щего дракона? — прошипел он, чуть подавшись вперед, будто собирался в любую минуту спрыгнуть вниз со стены. Визитеры напряглись, но не отступили. Ведь за границей пепла безопасно… должно быть. — Скажи правду, от тебя сбежала малолетняя недомагичка с жабьей кровью и ты явилась искать ее у меня? — гостья молчала, и дракон продолжил: — Я редко ошибаюсь в суждениях, но ты, Белочка, меня поразила… — и, выдержав паузу, припечатал: — ты еще глупее, чем кажешься!

— Ты забываешься… — вступился, было, за спутницу один из сильнейших, но женщина жестом остановила его.

— Вы не поверите, — доверительно сообщил Огненный, смерив взглядом всех присутствующих, — но склерозом и маразмом истинные драконы тоже не болеют, — А затем, сменив тон на издевательски-подобострастный, сказал: — Так что же заставило великую гайю Белоснежную и ее прихвост… то есть с-с-свиту предположить, что жалкий узник, получив в свое распоряжение новую «игрушку», вернет обратно заблудшую овеч… в смысле, воблу… синеволосую? Быть может, врожденная человеческая тупость?

— У меня есть, что предложить тебе! — проглотив оскорбление, проговорила гостья.

— Да неужели? — зеленые глаза дракона хищно сузились. — Ты готова исправить собственную дурь и снять заклятье, оберегающее мой покой?

— Ни за что! — вырвалось у нее.

— Тогда о чем может идти речь? — демонстративно зевнул он. — Ну же… удиви меня, Белочка!

— Я могу сделать твое заточение… приятнее, — скрипнув зубами, процедила она.

— Любопытно.

— Я восстановлю Тиронг. Верни нам Ырли, она важна для Тайлаари[5], ей предначертано сделать много хорошего для наших миров, — попытка пробудить в пленнике чувство долга и любовь к отечеству ни к чему не привела. Он снова зевнул, разглядывая пришедших сверху, как каких-то насекомых. Да уж… Какая любовь может быть у дракона, кроме как к самому себе? — Ийзэбичи! Просто отпусти моэру, — сдалась гайя, — и уже завтра твой город снова оживет. А значит, будет много свежей крови, необходимой для питания «когтя дракона». Ты не больше заснешь, сам того не желая. Сколько… скажи, сколько ты хочешь? Десять тысяч жителей? Двадцать, пятьдесят?