Юлия Шолох - Железное сердце Страница 20

Но себя обмануть оказалось не так просто.

Она жутко испугалась именно за него. За человека, который натворил столько гадостей и глупостей, что раз и навсегда перечеркнул возможность дружеских отношений, но при этом каким-то необъяснимым, неуловимым, совершенно непостижимым образом умудрился вытащить ее из скорлупы, где она упрямо отсиживалась до сих пор и продолжает тащить дальше, туда, где слишком светло для глаз, привыкших к темноте.

Наверное, стоило сказать, что в общем-то, отсутствие травмы это ерунда, неважно, что случилось и вообще попросить его убраться вон, но вместо этого Люба не могла оторваться от его глаз, потому что сейчас в них вспыхивали и искрились то самое удивление, и недоверие, и то самое вызывающее упрямство, которое так напугало ее в лодке.

Она вдруг четко поняла, что все было напрасно. Что Эсфиль зря пыталась ему помешать и что его добровольное согласие вести себя хорошо больше не действует.

Он не остановится.

— Зачем же ты так, — сказал Бостон. Сейчас он казался таким же монолитным, как бетонный пол под печью, шевелились только губы и только глаза жили своей особенной страшной жизнью. У человека не бывает таких глаз…

— Зачем ты мне вообще попалась? — монотонно выговаривал он, тихо и нечетко, как говорят во сне. — Я боялся, что рано или поздно это случится, но как-то далеко, в неопределенном будущем. Не так быстро, слишком быстро.

Люба молчала, потому что испугалась, впервые за вечер по-настоящему испугалась чего-то неестественного вокруг.

— А в общем, это ерунда, пусть ты немного другая, чуть-чуть отличаешься от прочих девчонок, но я не верю, что ты какая-то особенная. Это просто физическое влечение. Когда оно шибает в голову, многие сказки кажутся реальностью. Думаю, пару недель более близкого знакомства и это напряжение между нами как рукой снимет. В субботу у нас вечеринка, приходи. И думаю, тебе стоит остаться на пару недель у меня в доме.

— Ты что, снова? — все, что уловила Люба — это его очередное наглое приказание, когда не приглашают, а просто ставят в известность. — Забудь! Эсфиль тебя остановит!

— Эсфиль остановит? — мягко спросил он. Негромко и даже с каким-то пониманием, с легчайшим налетом жалости и сочувствия, отчего стало только страшнее. Лучше бы он по-прежнему холодно шантажировал или издевался. Но не так.

— Даже у Эсфиль бывает, нет выбора. Есть вещи, которые для нее… для нас важнее судьбы человеческого существа. Но даже не будь этого, я только что понял — бесполезно оставлять тебя в покое. Нас снова столкнет случайность, я ведь сегодня случайно здесь оказался и случайно о тебе вспомнил. Тебе будет забавно слышать, что иногда такие, как я, видят связь случайностей. Даже если я в очередной раз уйду. Даже если случится чудо и Эсфиль найдет, чем меня припугнуть еще разок, ничего не изменится. Рано или поздно ты окажешься в моей постели и пожалеешь, что тянула так долго.

— Как меня достала эта твоя самореклама!

— Думаю, я не самое плохое из того, что тебе суждено.

— И что опять за вы и мы? Я такой же человек, как ты, так что прекращай выпендриваться! Меня уже тошнит от твоей самодовольной морды!

— В субботу я покажу тебе разницу между нами. Но не здесь, не в месте, где тебе есть куда бежать.

— Ты не посмеешь опять! — бессильно возмутилась Люба, моментально и полностью поверив, что при желании он легко сможет нейтрализовать влияние Эсфиль.

— Я не буду с тобой спорить. И принуждать тоже не собираюсь, в субботу вечеринка, а ты обещала заглянуть в гости еще разок. Вот и заглянешь.

Ответа он не ждал. Улыбнулся на прощанье, обошел застывшую столбом Любу и направился к двери. Раскрыл нешироко, только чтобы выскользнуть боком, но в комнату успел ворваться пропахший сыростью и пронизанный ночной прохладой ветер. Он принес влажность, от которой сразу же стало зябко, но Люба не шевелилась, она смотрела, как Бостон без зонта и куртки, прямо босыми ногами, ни секунды не мешкая, вышел в темноту под осенний вязкий дождь.

А потом закрыл за собой дверь.

Глава 7

— Сходишь на рынок? Сахар закончился.

В наспех накинутом халате тетя Диана выглядела растрепанной и немного злой. С ней такое иногда случалось — обычно в выходные, когда вся семья оставалась дома и всю эту шайку нужно было накормить, причесать, умыть и проследить, чтобы они ничего не разрушили. Разрушение в детях сидит так же, как черт в табакерке — и выпрыгивает в тот самый момент, как только ты расслабился и на секунду отвернулся.

Люба молча кивнула и через несколько минут уже шла к рынку, жмурясь на теплом солнце, которое утром сменило надоевший дождь и придерживая рукой висящую на локте корзинку.

Ей почему-то нравилось ходить на рынок именно с корзинкой. Если раньше, при жизни в городе, Любу заботило, не глупо ли она выглядит, когда чем-то сильно отличается от толпы, то сейчас ее интересовало только, не помнутся ли пирожные, которыми дядина семья баловала себя по выходным.

Субботним утром рынок был забит под завязку. Любе пришлось отстоять очередь в кондитерскую, потом за сметаной и колбасой. Зато яиц вокруг высились горы, с ними проблем не возникло.

Напоследок она купила себе палочки сушеной рыбы. И, прямо за оградой рынка — букет вялых цветов у старушки, которая часто приходила сюда продавать всякие мелочи со своего огорода. Обычно яблоки — паданец или кривые цветы с клумбы под окном. Ничего из этого Любе было не нужно, но она покупала, потому что бабушка шла торговать не от хорошей жизни и больше ей, похоже, помочь было некому.

Но Сашке всегда будет кому помочь!

Сегодняшние цветы явно не выглядели лучшими образцами селекции — листья местами поел жучок, стебли покрывал белый налет сырости. И как обычно, бабуля замялась и не назвала цену, покупатели всегда ей платили столько, сколько сами считали нужным.

Любин молодой человек сильно раздражался, если видел, что она дает кому-то деньги.

'Не глупи! Они зарабатывают больше, чем ты', - возмущался он.

Наверное больше, да. Конечно, она понимала, что это бизнес, что попрошайкам ничего не остается, потому что все отходит хозяину, но иногда, когда ей казалось, что перед ней не профессиональный нищий, а действительно попавший в беду человек, она доставала кошелек и отдавала деньги. Не за способность быть убедительным и вызывать жалость, нет. Она платила за Сашку. За то, чтобы кто-то и ему помог, случись что-то плохое.

Люба запихнула кошелек обратно в корзинку, взяла ненужный букет, улыбнулась бабушке и собралась уходить.

— Это что такое? А ну, пошла отсюда!