Шанс для дознавателя (СИ) - Ветрова Варвара Страница 20

Предчувствия меня не подводят — уже дописывая протокол осмотра места происшествия я чувствую легкое головокружение. Так со мной всегда — слабость, тремор конечностей и все то, что прилагается к подобному состоянию. Будь я сегодня дома, проблем бы не возникло — теплая спальня, уютная ночная рубашка, книга и горячий чай сделали бы день легче. Но на работе, в этой атмосфере тревожности и спешки я всегда ощущаю себя незащищенной. Но… что есть, то есть.

Я посещаю уборную, долго умываюсь прохладной водой и делаю себе крепкий чай с сахаром. Помогает — уже через четверть часа у меня получается вернуться к работе. Заполняя бланки строгой отчетности я стараюсь не обращать внимание на отвлекающие факторы: раньше справлюсь — лучше будет. Возможно, до допроса даже сумею скоротать полчаса на жестком тапчане, поставленном здесь специально для таких случаев.

У меня действительно выходит справиться меньше, чем за два часа. Состояние к этому моменту ухудшается — я едва фокусирую зрение от боли и, когда магический передатчик взрывается трелью, беру трубку практически наощупь.

— Мейд?

Я прикусываю губу, понимая, что сейчас буду делать то, чего очень не люблю.

— Ирмис, есть новости?

— Полагаю, ровно то же, что и у тебя. Могу занести протокол.

— Давай, — соглашаюсь я и время до прихода дознавателя коротаю у камина: близость живого огня будто облегчает мое состояние.

Парень приходит через пару минут. Без стука входит в комнату, занимая будто весь проем и, оглядев помещение, смущенно улыбается:

— У тебя уютно.

— Чаю? — предлагаю я.

Но Ирмис качает головой:

— Дел невпроворот. У себя выпью.

— Что-то увидел? — задаю следующий вопрос.

— Не уверен, что больше твоего. Вот протокол, — на край стола ложится пара исписанных листов, а парень виновато морщится, — это копия, можешь себе оставить. Прости, я побегу? У меня три допроса плотняком.

— Да, конечно, — спохватываюсь я, — спасибо.

При такой загрузке просить Ирмиса заменить меня на допросе — не уважать коллегу. Глядя, как за дознавателем закрывается дверь, я прикидываю, сколько времени у меня в наличии. Пьяных допрашивать я не люблю — толку мало, гонору много, а выхлопу вообще никакого: во всех эмоциях сомневаться приходится.

Но все происходит куда удачнее: я как раз дочитываю писанину Ирмиса, как передатчик оживает: дежурный гвардеец кратко информирует меня о том, что цветочник пришел в себя и может связно выражать свои мысли. Это меня устраивает — я беру протокол, подхватываю свой планшет и практически следом за гвардейцем выхожу из кабинета.

Внизу настоящее столпотворение: задержанные не помещаются в допросных и ждут своей очереди на лавке в коридоре. Проходя мимо, я понимаю досаду Лоуренса: день действительно очень напоминает проклятье — таких за мои пять лет работы было всего два.

Не везет, конечно, дежурным.

Цветочник ждет меня в седьмой допросной. Удивиться я не успеваю, видя на постаменте за завесой отрицания Максвелла. Риндан окидывает меня быстрым взглядом и хмурится, но я не обращаю внимания: в такие дни я действительно выгляжу не очень.

— Именем Великой тримудрой Богини! — начинает секретарь.

Пока губы сами по себе произносят заученные фразы протокола, я стараюсь впитать букет эмоций, который исходит от свидетеля. Цветочник, по документам оказавшийся мистером Уильямом Остином, действительно ничего не заметил. Более того — вместо четких эмоций мне приходится довольствоваться невнятной смесью из сомнения и неуверенности, обильно приправленной щедрой щепоткой тревоги. После нескольких десятков вопросов, осознав, что ничего не добьюсь, я машу рукой и секретарь быстро заканчивает этот фарс. Остина уводят до завтра, а я не торопясь, как во сне, собираюсь.

— Мейделин, с тобой все в порядке? — раздается над ухом.

Я улыбаюсь пересохшими губами.

— Все нормально, Риндан. Это… бывает.

Максвелл кивает, принимая ответ. И на том спасибо!

— Тебя проводить?

Я уж думаю отказаться, но головокружение не оставляет мне никаких шансов.

— Да, пожалуйста.

Мы покидаем допросную через внутреннюю дверь, выходя туда, куда выводят обвиняемых и свидетелей — в узкий коридор, ведущий в подземелья. Инициатива принадлежит инквизитору и я ему благодарна — повторно пробираться через толпы народу у меня нет никакого желания. Максвелл пропускает меня вперед по ведущей вверх лестнице и придерживает дверь заднего хода. И лишь после того, как мы оказываемся на улице, нарушает тишину:

— С тобой точно все в порядке? Ты очень бледная.

— Да… — я вдыхаю морозный воздух, решаясь на откровенность, — это ежемесячное недомогание.

Он понимает все правильно. Предлагает руку и, аккуратно поддерживая под локоть, ведет к калитке.

— Я приеду после работы. Может, заехать в аптеку?

— Не нужно. У меня аллергия на большинство обезболивающих зелий.

Я хочу добавить, что облегчить недомогание могут только зелья Джо, но вижу подъезжающий экипаж и замолкаю. Позволяю Риндану усадить меня на жесткое, обитое кожей сиденье и улыбаюсь, слыша фразу, которую он бросает вознице:

— Аккуратней, не растряси.

Дома я первым делом набираю теплую ванну и долго лежу в ней, чувствуя, как боль слабеет. Мысли, окутывающие голову большим туманным облаком постепенно рассеиваются, уступая место сути.

Зачем Ульрих пришел на площадь? Вряд ли просто повидаться — наверняка инквизитор на что-то рассчитывал. А на что? Информация? Деньги? Сразу и не скажешь.

Но вот то, что он не ожидал нападения — это факт. Убийца явно подошел сзади — или выждал момент, пока Вермейер повернется к нему затылком. И все бы ничего, кроме одного — незнакомым людям спину зря никто подставлять не будет.

Так что то, что инквизитор знал своего убийцу- бесспорный факт.

Пользуясь тем, что в голове проясняется, я поднимаюсь на ноги. Медленно вытираюсь, облачаюсь в ночную рубашку и, набросив на плечи шаль, делаю себе чай. Дополняю чашку парой крошечных бисквитов и, прихватив с подоконника книгу, поднимаюсь вверх.

Но чтение не идет — я вновь и вновь возвращаюсь к сцене сегодняшнего убийства. Перед глазами стоит застывший взгляд Ульриха и, бессмысленно листая страницы, я вспоминаю все наши встречи. Ночные дежурства, короткие рваные разговоры — инквизитор был немногословен, общался только с парой людей. И жил, насколько я знаю, в часе езды от нашего района.

Что побудило его в предутренний час ехать через весь город к месту встречи? И, если он все-таки приехал…

Внезапная догадка заставляет меня резко сесть. Это не проходит бесследно для моего состояния — низ живота пронзает спазмом и я тихо стону, укладываясь обратно. Но сути не теряю — действительно, нет никакого резона ехать так далеко, если…

… если только он не жил рядом с площадью.

Я запоздало вспоминаю слова Риндана о разыскной службе кардинала. Наверняка в первую очередь обыскали его жилье — и, если ничего не нашли, то явно продолжили искать дальше. А инквизитор, выходит, все это время мог жить практически в пешей доступности от моего дома.

Решив завтра же посетить Лоуренса с этой теорией, я все-таки углубляюсь в чтение, но полностью отдаться книжной страсти не выходит — меня будто постоянно выдергивает из приключений, напоминая о том, что мое разнообразие жизни не хуже. Живот ноет все сильнее и в итоге я сдаюсь — отложив книгу, ныряю в легкую дрему, с каждым мгновением погружаясь все глубже.

Меня будят нежные прикосновения — к волосам, щеке, подбородку. Я сонно улыбаюсь, не торопясь открывать глаза — знаю уже, кого увижу.

— Мейделин… — тихо шепчет Риндан.

Моя улыбка становится шире, когда я внезапно понимаю, что мне до одури нравится, как он произносит мое имя — смягчая “й”, немного растягивая “л”, протягивая, будто пробуя на вкус “н”. От полутонов хрипловатого, уже ставшего родным голоса в груди зарождается приятное тепло.

— Который час? — я все ещё не хочу выныривать из приятной неги.