Таракашка (СИ) - "Липа-малина" Страница 21

— Клюци и телефон в кармане насли, на.

— А больше в карманах ничего не было? — Шиляева оживилась, вспомнив о чудаковатом стихотворении, оставленном ей невесть кем.

Мальчики переглянулись и пожали плечами:

— Было десять рублей, на. Мы на них тебе бинт купили, стобы на первое время перевязать… — Бяша запнулся. Сложно было сказать «глаз», поэтому он просто машинально указал на собственный левый зрачок. Затем бурятёнок поёжился — И есё… Мы у тебя дома перекись насли. Промыли, на.

— Ага, и батю твоего ждали.

Варя вздохнула. Кем бы не был тот загадочный поэт, теперь уже Таракашку это не касалось.

— Почему Оно испугалось пуль, если это… призрак? — задумчиво прошептала Шиляева, отворачиваясь к окну.

— Не пуль, — Ромка мотнул головой, — Мы долго думали. Гараж выслеживает тех, кому никто не поможет. Он обосрался. Не рассчитывал на то, что мы дадим отпор.

Варя вздохнула. Если бы парни потеряли пару секунд, то сейчас бы она покоилась в земляных глубинах. Хотя, нет. Её бы искала милиция, ходила бы по домам с фотографией девочки и полным безысходности тоном задавала бы жителям около траурные вопросы.

Помимо прочего, Варе удалось узнать, что лежит она в больнице далеко за посёлком. Потому что в глубинке тайги не было ни клиник, ни достойных врачей, которые могли бы взяться за срочную операцию на глазу. Местный хирург сделал всё, что было в его силах с помощью старого оборудования и инструментов, что хранились ещё с семидесятых годов.

После получаса разговора, Варя почувствовала слабость. Рыженькая удивилась, что ей не хватило четырех дней, чтобы выспаться, но организм требовал отдыха. Желудок тем временем резко скрутило от требовательного голодного урчания.

Дверь палаты щёлкнула и приоткрылась. В проёме показалось бледное лицо Константина Петровича.

— Врач сказал ещё десять минут. Затем обед и процедуры, — отец бросил недовольный взор на Бяшку, который снял ботинки и по-турецки уселся на Варину койку с ногами, — Молодые люди, вы меня услышали?

Мальчишки синхронно кивнули. Дверь закрылась и Ромка поднялся с соседней кушетки, напяливая шапку-гандонку обратно на макушку и оттопыривая тем самым и без того забавные уши:

— Крутой у тебя батя, — Пятифан подал жест Бяше, чтобы он тоже собирался, — По справедливости к нам.

Варя была рада, что папа хотя бы при ребятах не демонстрировал свою неприязнь к уличной шелупне.

Ромка встал у выхода и глянул на бурятёнка, который, обувшись, застыл у Вариной кровати. Пятифан несколько секунд смотрел на друга и взгляд его сменился на давлеюще хмурый. Хулиган едва заметно кивнул и махнул широкой ладонью:

— Ещё заскочу. Счастливо! — как-то слишком небрежно кинул мальчишка и хлопнул дверью не то случайно, не то намеренно.

Варя удивлённо вытаращилась туда, где только что стоял необыкновенно раздражённый для такой сдержанной беседы Пятифан. Рыженькая перевела полный непонимания взгляд на Бяшку, но наткнулась на то, что заставило сердце подпрыгнуть до самого горла и провалиться вниз живота.

Бурятёнок неловко ткнулся в разгорячённые температурой губы Вари своими — обкусанными и шероховатыми. От Бяши вейнуло ароматом дешёвого табака, смешанного с морозом и тёплым запахом тела. Мальчик отпрянул также молниеносно, как решился поцеловать рыженькую. Не веря в свою смелость, бурятёнок приложил пальцы к собственным губам, ощущая, как в них пульсирует кровь. Варя смотрела на Бяшу, не в силах вдохнуть, а веснушчатое лицо девочки покрылось густым румянцем до самых кончиков ушей.

Смахнув тень робости, Шиляева ухватилась за Бяшкин рукав и потянула мальчика на себя так, что он едва успел упереться ладонью в железную спинку кровати. Дети вновь соприкоснулись губами и теперь уже от бурятёнка хлынул такой жар, что Варины скулы стали краснее самой спелой клубники. Полыхая от волнения, бурятёнок боязливо отстранился. Не веря в происходящее, он смотрел в серый Варин зрачок своими глубоко чёрными глазами и пытался унять колотящееся в безостановочном приятном покалывании сердце.

В накалившемся молчании, бурятёнок полез рукой в карман и вытащил оттуда небольшой бумажный свёрток. Он, не находя уверенности для слов, положил его в ладонь Варе и, накинув капюшон на бордовое от смущения лицо, быстро скрылся за дверью, забыв даже попрощаться.

Рыженькая пыталась унять темп пульса, поспешно разворачивая бумагу. Раньше она явно была страницами в школьной тетради — исполосована клеткой и красными полями, на некоторых строках даже виднелись корявые уравнения с кляксами и небрежными зачёркиваниями. Пальцы нащупали что-то твёрдое и прямоугольное. Добравшись до последнего слоя бумаги, Варя отогнула мятый лист. Внутри лежал крохотный брусок древесины, скорее щепка, плоская с заострённой верхушкой. По поверхности деревяшки тянулся рисунок, аккуратно выжженный паяльником: гроздья летних цветов, пухлые яблоки и маленький жучок, который неумело разместился на ветке. Рисунок был хаотичным, но тем стало любопытнее его рассматривать. Варя узнала в жуке таракашку, а в круглых плодах — зимки, которыми мальчишки с таким усердием старались поднять ей настроение.

Варя быстро припрятала свёрток под подушку, когда врач вошёл в палату в сопровождении строгой увесистой медсестры.

*

Полторы недели Варя лежала в больнице. Ей регулярно делали капельницы, отпаивали какими-то таблетками, которые значительно снижали боль в районе пустой глазницы. Иногда её отводили на промывание раны. Уже через неделю девочка чувствовала значительное улучшение. Силы возвращались и рыженькой уже становилось скучно в четырёх выбеленных стенах. Папа принёс ей старенький магнитофон и маленькие кассеты, в свободное от лечения время девочка слушала сказки и музыку.

После долгих расспросов, Константин Петрович наконец убедился в том, что дочь ничего не помнит и оставил Варю в покое. По правде, рыженькая о многом умолчала, но была рада, что отец остановил серьёзные допросы. Картина в его голове сложилась следующим образом: местный отпетый вандал нашёл пистолет где-то в лесу, втянул Варю в свои нездоровые развлечения, а она, по своей неопытности и наивности, искалечила себя. Шиляева в свою очередь была только рада подтвердить подобную цепочку событий. Она очень долго говорила с папой о Роме и о том, что он совсем не виноват. Константин Петрович упирался, как мог, но спустя несколько дней ему пришлось сдаться — вид настрадавшейся Таракашки заставлял отца откинуть все заботы о милицейском расследовании и заняться здоровьем и благополучием Вари.

Родители переживали из-за травмы рыженькой намного больше, чем она сама. Софья не могла сдерживать слёз каждое утро, когда наведывалась к дочке, её глаза так заплыли от рыданий, что в какой-то момент Варя не выдержала и в сердцах приказала маме:

— Прекрати плакать по пустякам!

Софья на секунду даже перестала всхлипывать, настолько её поразило это самое «по пустякам». В голове взрослого человека потеря части тела — это вовсе не пустяк, а катастрофа на грани с концом света. В мире ребёнка всё складывалось намного проще. Таракашка быстро привыкла к отсутствию бокового зрения. Правый глаз перенапрягался от двойной нагрузки, поэтому девочке выписали специальные капли.

Рома и Бяша приходили к Варе каждый день после трёх часов дня. От посёлка до больницы идти было несколько километров, ребята управлялись с этим расстоянием меньше, чем за час. Пятифан откуда-то выудил колоду игральных карт и дети рубились в «Дурака» и «Козла» до самого вечера. Мальчишкам приходилось выбегать на перекур за больницу и главный врач, учуяв запах табака от малолетних хулиганов, устроил им страшный нагоняй. Но подобные меры не могли остановить друзей, теперь они стали таскать из дома лавровые листья и жевать их после сигарет, дабы избавиться от резкого запаха.

Константин Петрович внимательно следил за больно странными друзьями дочери, но вскоре сам убедился, что они — ребята честные и безобидные для Вари.

В один из таких «игральных» вечеров дети смеялись в пустующей палате. Мальчишки придвинули соседнюю кушетку поближе к койке Вари, поставили между ними тумбочку, чтобы было удобнее раскладывать карты. Больница отапливалась плохо, ребята сидели в куртках, а Варя закуталась в тонкое одеяло по самый кончик носа.