Дочь Соляного Короля (ЛП) - Торнтон А. С. Страница 22

Я направилась к своей кровати, моя тень дико плясала в пламени факела. Я задумалась над угрозой Сабры, и, несмотря на то, что я не знала, можно ли было ей верить, я начала планировать такие варианты побега, когда она не смогла бы заметить моего отсутствия. Я сбросила свою одежду и хиджаб на тюфяк и отвязала мешок, полный соли, со своего кожаного ремня, который опоясывал мое платье. Я выкопала небольшую ямку в песке, куда с силой засунула мешок, после чего накрыла его тюфяком.

Ко мне подошла Рахима с колодой карт в руке и миской с каури10 и стеклянными бусами в другой. Я выбрала одну из бусин, которая была молочно-голубой снаружи. Трещина на ее поверхности позволяла увидеть, что она была чистого голубого цвета внутри. Мы называли их рабскими бусинами. Словно рабство находилось где-то вне нашего мира и не имело к нам никакого отношения.

— Я не хочу играть, — сказала я, положив бусину на место.

— Хорошо, — сказала Рахима. Она села рядом со мной и, понизив голос, сказала. — Ты должна знать, что стражники всего лишь патрулировали. Похоже, отец приказал им быть наготове с тех пор, как… — она сделала паузу, проглотив слова, которые она не хотела произносить.

В отличие от Сабры, она не хотела напоминать мне о произошедшем… и о том, что я потеряла в тот день.

— Похоже, им было всё равно, что тебя не было. Не думаю, что кто-то знает, где ты была.

Стиснув её плечо, я притянула Рахиму к себе и с благодарностью обняла. Конечно же, она ошибалась. Люди знали. Каждый стражник, которого я подкупила, каждый слуга, который подглядывал сквозь щели шатра, моя мать. А кто ещё?

— Это не отменяет угрозы Сабры.

— Она не посмеет. Она просто злится.

Она взяла мою одежду слуги и, стряхнув с неё песок, сложила и спрятала на дно нашей корзины. У ахиры не было причин держать у себя такую одежду.

— Я не хочу проверять права ты или нет.

Меня накрыло изнеможение. Я легла на тюфяк и натянула на голову тонкое одеяло, желая скрыться в темноте. Но под него проникла жара, и пот начал стекать по мне большими каплями. Я скинула с себя одеяло.

Я была в ловушке. Надежда на побег исчезла, и мне некуда было больше бежать.

Мама рассеяно слушала меня, пока я рассказывала ей про обращение отца.

— Ты заметила что-нибудь странное? — поинтересовалась она, прервав моё краткое изложение речи Короля.

Я покачала головой, вспомнив о джинне.

— Что ты имеешь в виду?

— Кого-нибудь необычного?

Я заметила, что она грызет ногти, так же как и я, когда нервничала. И тут меня осенило. Ну, конечно. Она хотела знать про алтамаруков.

— Нет. Я никого не видела.

Я указала на стопку листов пергамента, испещренных мелким петляющим почерком.

— Что ты читаешь? Письмо?

Один из листов, казалось, был подписан кем-то.

— Это? — она подняла листы и сложила их. — Это просто истории.

Во дворце редко читали письма — женам было не с кем переписываться — но чтение для удовольствия было таким же затруднительным занятием.

Я протянула руку к одному листу.

— Могу я посмотреть?

Я плохо умела читать, и никогда в жизни не прочитала ни одной истории, но это, казалось, могло неплохо отвлечь меня.

Мама встала, прижав листы пергамента к груди.

— О, нет, — сказала она, в её голосе чувствовалась дрожь. — Твоего отца это рассердит. Эти истории только для детей, как он говорит. Мне надо избавиться от них. Они такие глупые, — она быстро затараторила и слабо улыбнулась, после чего поднесла листы к пламени ближайшего факела и запалила уголки.

После этого она уронила их на песок и начала наблюдать за тем, как они горят. Аромат благовоний поглотил запах подгоревшего мяса.

Помня об угрозе Сабры, я больше не покидала пределы дворца. Не проходило ни одного дня, чтобы я с болью не вспоминала о том, что потеряла вместе с Ашиком. Я должна была оставить эту жизнь позади. Я не должна была возвращаться в эти шатры. Иногда я плакала. Боги, как же часто я плакала. В другие же дни я сидела, уставившись на стену шатра, и следила за тем, двигается ли ткань из-за ветра снаружи, который я не могла чувствовать. Я призывала Эйкаба и Вахира, когда проигрывала бусины в карточных играх, сплетничала о соседях всякий раз, когда через слуг до нас доходили интересные новости, ткала гобелены и одеяла для продажи.

В один из моментов безрассудства, я нашла ту молодую девочку с отметиной на лице и показала ей свою карту. Я заставила её пообещать мне, что когда-нибудь она повидает мир. И она пообещала мне это, широко раскрыв глаза и недоверчиво смотря на меня. Затем её позвал отец, и она побежала от меня прямо к нему в объятия. Он оторвал её от земли и поцеловал отметину на её лице не менее тысячи раз, а она хихикала и вырывалась. Он кивнул мне, после чего увёл девочку в дом. Я слышала, как она рассказывала ему о мире вкруг, и я слышала, как он слушал её в тишине.

Неиспользованная соль так и лежала у меня под тюфяком.

Луна снова прибывала и убывала, и боль из-за смерти Ашика начала притупляться, оставив меня в лёгком дыму апатии. Мои сестры пытались мне помочь, рассказывая пошлые шутки и нелепо изображая ночи с женихами. Иногда это помогало, но лишь на короткий миг. Часто мы с Саброй сидели по разным концам шатра, испытывая одну и ту же ненависть к той жизни, которую мы вели, но, не позволяя этому чувству сблизить нас. Лично я не собиралась делать первый шаг. Когда слуги болтали о караванах, которые приходили и уходили, я часто мечтала о тех вещах, которые могла загадать, если бы джинну можно было доверять. И если бы он принадлежал мне, а не моему отцу. И я всегда выбирала свободу.

Лето перетекало в осень, об алтамаруках по-прежнему ничего не было слышно. Король снова разрешил гостям приезжать и свататься. Некоторые ахиры возвращались с более тяжелым сердцем, чем до свидания, некоторые приходили с синяками, а некоторые — с новостями о неминуемом замужестве. Ни один из принцев меня больше не вызвал, но не потому, что я не старалась им понравиться.

— Я видела Басиму в раме. Она сказала, что мухáми может попросить меня снова сегодня вечером, — гордо сказала Фатима.

Красные кольца синяков опоясывали её предплечья, а её щека распухла. Мои сёстры, с которыми мы сейчас сидели и ткали, оторвали глаза от гобелена, изобразив радость. Я уставилась на нити перед собой, притворившись сосредоточенной на своём занятии.

— Значит, быть свадьбе? — притворное воодушевление, прозвучавшее в голосе Кабри, никого не утешило.

— Надеюсь, — согласилась Фатима. — Я помолилась об этом Эйкабу.

Кожа на её лбу сияла в том месте, где она прикладывалась к песку.

— И окропила пламя Мазиры своим чаем.

Такова была жизнь всех ахир: и мы с радостью приветствовали ее в надежде, что наш энтузиазм перерастёт в счастье. Иногда мужчины были слишком грубы с нами, иногда намеренно жестоки. Такое бремя должны были нести дочери Короля, и мы должны были терпеть это. Ведь, в конце концов, жизнь битой жены была более почётной, чем жизнь изгнанницы.

Фатима заговорщически оглядела помещение, после чего наклонилась к нам и прошептала:

— Я позволила ему поцеловать меня. Там.

— А он хотел?

Глаза более молодых девушек округлились, когда они услышали эту непристойность. Фатима кивнула и улыбнулась, высоко приподняв бровь.

— В следующий раз, когда он туда спустится, почему бы тебе не треснуть его пяткой по голове? — проговорила я.

Губы Фатимы язвительно вздернулись, и она сказала мне так тихо, что я едва могла расслышать её слова:

— Обещаю тебе, если я стану его женой, он получит гораздо больше.

На встрече со следующим мухáми я смеялась и хлопала ресницами. А когда он стоял на другом конце помещения в кругу моих сестер, соблазнительно улыбалась ему.