Кровная связь (ЛП) - Бри Джей Страница 23

Норт слишком спокойно относится к моей бессвязной словесной рвоте. Настолько спокойно, что вообще никак не реагирует, разве что переместил свою хватку на мои бедра, чтобы удержать меня, и как только он хорошо ухватился, он открывает рот, и все мои секреты вылетают из него. — Тебя похитили из больницы. Тебя держали в лагере Сопротивления два года, пока пытали, чтобы получить информацию о твоем даре и твоих Связных. Ты ничего им не дала. Ты сбежала, когда Сайлас Дэвис ушел, и твои узы взяли на себя ответственность, чтобы вытащить вас. Затем ты провела три года в бегах, чтобы отвести их от нас. Ты спала в приютах, квартирах и на улицах, когда была еще ребенком, потому что не хотела, чтобы они получили доступ к нам… или к твоему дару. Вот что изменилось.

Мой рот открывается и тут же закрывается, потому что это гораздо больше информации, чем я ожидала от него. Это гораздо больше, чем ему могло бы дать знание моего кодового имени Сопротивления, но я полагаю, что это достаточно хорошая отправная точка для того, чтобы он смог выследить остальное.

Мои щеки снова пылают, и когда я соскальзываю с его ног, на этот раз он позволяет мне, хотя его руки остаются на моих бедрах, чтобы поддержать меня и удержать. — Ты так говоришь, что это звучит героически. В основном я была напугана и пыталась убежать.

Он смотрит на меня теми же задумчивыми глазами, которыми смотрел на меня на протяжении всего разговора. — Тебе было шестнадцать, когда ты сбежала от них, конечно, ты была в ужасе. Как ты выдержала то, что они сделали с тобой, не проронив ни слова, уму непостижимо, но это было больше, чем то, о чем я спросил тебя перед твоим уходом.

Я тяжело сглатываю, стараясь не стесняться своего практически голого состояния, и бормочу: — Но я не давала это тебе. Атлас сказал тебе, а ты уже сам обо всем догадался.

Норт пожимает плечами, а затем его пальцы обхватывают эластичный пояс моих трусов, стягивая их вниз по моим ногам без единого слова, а моя тупая задница просто стоит и позволяет ему. Я немного ошеломлена его предположением, что для него совершенно нормально полностью раздеть меня, а я просто… не буду против.

Наверное, это самый нортовский поступок, который я видела от него с момента моего возвращения, и поэтому мой мозг еще не до конца осознал ситуацию.

Он встает и направляется к мраморной скамье. — Садись. Дэвенпорту пришлось исцелять твою ногу поэтапно, и у тебя еще есть последний сеанс, прежде чем она полностью заживет.

Опять же, я просто делаю это, потому что думаю, что информационная свалка сломала маленькую, дерзкую часть моего мозга, которая проснулась вместе со мной, и теперь я на автопилоте, пока там все перенастраивается.

Затем, с восторженной сосредоточенностью, я наблюдаю, как он раздевается, снимает свою экипировку Так и бросает ее на пол возле душевой кабинки. Он не колеблется и не делает паузы, пока не стоит передо мной совершенно голый.

Я заставляю свои глаза оставаться очень твердо над его талией — подвиг, которым я буду гордиться до гроба, учитывая, что я сижу, и моя линия глаз, конечно же, на уровне его члена.

Я не могу говорить, мой голос иссяк, а Норт либо не замечает, что я расплавилась от великолепного вида его груди, либо предпочитает оставить меня в луже, которую он сделал из меня, повернувшись ко мне спиной, чтобы снова испытать воду. Затем он подныривает под воду и быстро моет себя.

Кровь и грязь, которых я не замечала раньше, мутят воду, и сильный, мужской аромат его мыла наполняет воздух, пока он практически не светится чистотой.

Затем Норт снова поворачивается ко мне и протягивает руку.

Я беру ее, делаю глубокий вдох и позволяю ему подтянуть меня вверх и под блаженно-горячую струю воды. Поскольку он не делает замечаний и даже не произносит ни звука во время работы, мне удается без лишней неловкости вытерпеть то, как он меня моет.

Он использует все свои собственные принадлежности, свое мыло, а затем массирует шампунь на моих волосах пальцами, которые могут быть просто волшебными. Мне приходится сдерживать стон чистого удовольствия, когда по моей коже бегут мурашки.

Когда он опускает ручную душевую лейку, чтобы смыть шампунь, я снова начинаю стесняться, хотя на этот раз это больше связано с тем, что мои соски налились кровью и выдают, как сильно я наслаждаюсь этим маленьким моментом его ухаживаний, и я пытаюсь выхватить у него душевую лейку. — Моя нога должна быть в порядке, я могу сделать все остальное.

Норт выше меня по крайней мере на фут и легко перемещает лейку вне моей досягаемости. — Нет, оставайся там, где ты есть. Просто закрой глаза и наслаждайся этим.

Черт побери. Его пальцы легко скользят по моим волосам, снова массируя кожу головы, пока он смывает шампунь, и я просто сдаюсь. Я все еще уставшая, и буду использовать это как оправдание позже, когда все это неизбежно укусит меня за задницу.

Так ли это будет?

Должно быть, да? Не может быть, чтобы, услышав грустную историю о том, что они со мной сделали, он так резко изменил свое мнение… верно?

Когда мои волосы чистые, он в последний раз намыливает мое тело мылом, которое, я уверена, ему не нужно, но я делаю то, что он мне сказал, и просто закрываю глаза на все это. Когда он выключает воду и снова открывает дверь, чтобы взять полотенце, я остаюсь там, где он меня оставил, мои руки обхватывают мою талию, а его запах переполняет меня.

Я чувствую себя в безопасности, защищенной и любимой впервые с тех пор, как умерли мои родители.

Мне приходится сделать несколько очень длинных и глубоких вдохов, чтобы не разрыдаться. Я уверена, что могла бы выдать их за истощение или какую-то реакцию уз, но я думаю, что Норт видел меня более чем достаточно для одного дня. Если я до сих пор не отпугнула его, то уверена, что сделаю это, рыдающая над гребаным душем.

Его ноги почти бесшумно ступают по мокрой плитке, но не совсем, когда огромное, роскошное полотенце обертывается вокруг меня, полностью окутывая мое маленькое тело своим великолепием, я не пугаюсь и еще мгновение держу глаза закрытыми.

Затем его губы касаются моего обнаженного плеча, и я позволяю одной слезинке бесконтрольно скатиться по моей щеке.

Независимо от того, что еще произойдет между нами, я буду помнить этот маленький подарок доброты, который он сделал мне, до конца жизни. Это будет считаться моментом, когда я позволю себе признаться, как сильно я хочу Норта Дрейвена. Как сильно жажду его властного и напористого характера, как сильно он мне нужен, даже если он действует от моего имени, никогда не спрашивая, чего именно я хочу.

И хотя я твердо решила его ненавидеть, он прочно засел у меня под кожей, и я не хочу его оттуда выковыривать.

— Повернись на свою здоровую ногу. Я вытащу тебя отсюда.

Я делаю, как он просит, и позволяю ему прижать меня к своей груди. Еще одно полотенце обернуто вокруг его талии, но без укладки, которую он обычно делает в волосах, я вижу те же тугие темные локоны, что и у его брата, спадающие ему на лоб. Его глаза всегда были поразительными, их глубокий синий цвет на фоне его загорелой кожи, но есть что-то в том, как он смотрит на меня сегодня, что заставляет мое дыхание опасно перехватывать в горле.

Неужели я вот-вот влюблюсь в Дрейвена, да еще и из-за душа?

Он усаживает меня на столешницу в ванной и тщательно вытирает, не говоря ни слова, его руки с благоговением и нежностью перебирают мили нежной кожи. Я смотрю, как он перечисляет все мои повреждения, все синяки и поврежденные участки кожи, которые Феликс не удосужился залечить, благодаря более разрушительной травме бедра. Если бы я не была так уверена в нем сейчас, я бы решила, что убийство в его глазах — это предупреждение для меня.

Это не так.

Это план, который он разрабатывает, чтобы преследовать любого Одаренного, который мог прикоснуться ко мне и все еще дышит. С моего первого раза в лагерях их было много, но только Дэвис выбрался в этот раз.

Я не хочу больше думать об этом человеке. Я заставляю свои глаза следить за каплями воды, стекающими по груди Норта, за тем, как на его щеке появляются маленькие ямочки, которые я никогда раньше не замечала достаточно близко, и за сильными мышцами его горла, которые напрягаются, когда он так старательно вытирает меня насухо. Он чертовски великолепен, всегда был таким, только сейчас я позволяю себе обратить на это внимание.