Классная дама (СИ) - Даниэль Брэйн Страница 23

это благодарны, но выражали благодарность несколько уничижительно для самого божества: запирались для общения с ним в низком и темном помещении по собственной воле. Я даже знала, что за сияющие полоски видела в храме — «кровь Владычья», вода, своеобразно «заряженная» на люминесценцию магами, нечто вроде церковной повинности, платы Владыке за дар. Но что еще могут маги, кроме как превращать воду в свет, Софья не знала — или не хотела говорить.

Я ошиблась — девочки не боялись священника, отца Павла. По их ответам и восторженным лицам я поняла, что это был, наверное, самый любимый предмет — интересный и сказочный, и любимый учитель — добрый наставник, отличный рассказчик. Отец Павел с улыбкой поправлял девочек, если они терялись, подсказывал, направлял, являя собой хрестоматийный пример церковнослужителя, каким он и должен по идее быть — понимающим и терпеливым. Меня он тоже подбодрил, покидая класс, и похвалил дисциплину и уровень знаний моих подопечных.

Мелочь, а приятно, черт побери, хотя я ровным счетом ничего для этого и не сделала.

А вот на следующий урок девочки не спешили, что меня заранее напрягло. Господин Алмазов, зловеще думала я, мысленно потирая руки, входя в класс изящной словесности и сканируя Алмазова взглядом. Увы, ничего нового я в нем не разглядела, разве что прикинула, какой бы из него вышел священник. Возможно, что никакой, где «никакой» не отрицание возможности как таковой, а исчерпывающая характеристика получившегося специалиста.

С кислой миной, демонстрируя мне, как ему претит нести детям знания, Алмазов велел достать тетради и принялся диктовать. Девочки скрипели перышками, Алмазов размеренно бубнил текст, Софья иронизировала, я закатывала глаза. Небезызвестная Агриппина Саввична, потчующая коллежского асессора Аполлона Фаддеича чем-то там в кустах конопли, смиренно признавала свою несостоятельность.

— Эраст Романович, — окликнула я, когда Алмазов собрал тетради и отпустил девочек, — вы даете детям непосильные задания. Разрешите?

Не дожидаясь, пока он откроет рот, я взяла самую верхнюю тетрадку. Написано было… боже, как они добились от малышек такого почерка? Но за прекрасным, ровным, с идеальными завитушками во всех нужных местах текстом крылся орфографический и пунктуационный кошмар. Даже я, благо что знала эту письменность и грамматику третий день, насчитала в первом же коротком слове четыре ошибки.

— Воспитать в девочках слог задача не из простых, — улыбнулся Алмазов, понимающе глядя на перекосившуюся меня.

— Думаю, стоит сперва научить их грамоте, — хмыкнула я, возвращая тетрадку. — «Прелюбодеяние есть квинтэссенция человеконенавистничества». Надеюсь, смысл этого предложения вы до них донести не успели.

В танцевальный класс я шла, дискутируя с Софьей о справедливости прочитанной фразы. Может быть, оттого, что я уже разъяснила ей свою позицию, а может, она и без меня дошла, своим умом, но мы согласились — в мире есть много вещей куда худших и непоправимых, чем супружеская измена. Все же не родине и не государю — ах да, зачем мы здесь.

Из прочих предметов в академии были танцы, музицирование, этикет, рукоделие, иностранные языки, элементарная арифметика — и только у младших классов. Чем старше становились девочки, тем меньше на уроках уделялось внимания наукам и больше времени тратилось на то, чтобы взрастить послушную салонную кошечку. Софья со вздохом поведала, что историю, литературу, географию и геральдику походя преподает лишь отец Павел, рассказывая о Владыке и магах и их деяниях, а когда я спросила, много ли уроков Слова в академии, задумалась. Выходило, что не очень, всего три раза в неделю.

А ведь в семинарии должна быть прекрасная программа. Тот же Алмазов мог учить девочек понятным и интересным для их возраста вещам, а не пытаться впихнуть в юные головы основы человеконенавистничества. Этому научатся сами, когда подрастут, но грамота! И снова — кстати.

— Что у тебя была за оценка по словесности? — предчувствуя неладное, спросила я у Софьи.

— В гимназии — отлично, — равнодушно откликнулась она.

Ах вот… Софья попала в академию, уже окончив три или четыре класса обычной или привилегированной гимназии. Не удивляет, что она обозлилась на дядю, который спровадил ее из дома на несколько лет, чтобы не мозолила глаза, а не обеспечил ей нормальное образование за те же или намного меньшие деньги.

— Языки ты учила там же? В гимназии?

Мне ответом была грустная улыбка. Бедная козочка, тебе очень не повезло. Я думала, только Алмазову облагодетельствовали непонятно зачем, оказалось, тебя тоже, что же… еще раз скажу, что мне жаль. У тебя могло все сложиться иначе, даже если бы твои мать с отцом не изменили своим бунтарским желаниям, но вышло как вышло.

Мы все равно справимся. Мы молодцы, мы многое знаем и многое можем. А сколько нам еще предстоит друг о друге узнать.

Танцевальный класс был — кто бы сомневался: гулок, сыр и сер. Вопреки моим предсказаниям, стекло лизал мутный день, ни единого проблеска солнца. Девочки не переодевались перед занятиями, научиться двигаться они должны были в своей привычной одежде. И танцы, как я подозревала, не спорт, а зачатки санкционированного флирта. В свет девочек выводили в шестнадцать лет, и они уже должны были освоить азы соблазнения, чтобы их родителям было проще заключить выгодную сделку, то есть брак.

Мрак. Мрак, мрак, мрак.

— Встать! — раздался крик за моей спиной, и девочки, хотя никто из них не сидел, кинулись выстраиваться в подобие неровного строя. Я же наоборот чуть не села, услышав голос.

В отличие от отца Павла или Алмазова, хозяйка этого класса определенно была мне не рада.

Глава двенадцатая

— Спину ровно! Еще ровнее! Ларина, голову выше! Трубецкая, во имя Владыки, плечи назад, подбородок держите! Алмазова, поменьше гонора, скромнее, вы не графиня! Епифанова, шаг вперед, покажите фигуры!

Раздражение в каждом слове и в каждом жесте. Она ненавидит детей или то, чем занимается в жизни, или все действо нацелено на меня? Дать этой барышне нож — моя жизнь повиснет на волоске, и кто побьется об заклад, что эта гадина уже не припрятала склянку с ядом?

Епифанова, та самая рыженькая, которой я плела косу, вышла из ряда, показала несколько несложных танцевальных движений. На мой взгляд вышло неплохо, Софья подтвердила, что для ее возраста она отлично справилась, но учительница танцев закатывала глаза и поощряла неприятной улыбкой довольно злые, но редкие пока и осторожные детские смешки.

— Вернитесь на место. У вас отвратительно заплетены волосы. Ларина, прошу.

Девочки одна за другой выходили вперед. Над Алмазовой смеялись громче, чем над остальными, и нет, мне не показалось, издевательства одобрялись, это был ритуал, насмешки