Нина Дьяченко - Зеркальные тени Страница 23

Да, я научился телепортироваться, но всё равно слишком занят, чтобы бывать в новом ресторане, выполненным под старину, где Агояши теперь днюет и ночует. Теперь это её дом. И это даже несмотря на то, что Тензо уже почти привыкла к моему появлению из ниоткуда.

«А где нимб?» — обычно ехидно интересовалась она. «Твоя религия дурно на тебя влияет, теперь ты появляешься вместе с белоснежным сиянием, которое отлично тебе подходит, подчёркивая твои прекрасные светлые волосы, кожу и глаза».

«Христианская религия мне подходит. Она довольна жестока. Помнишь инквизицию? Жаль, что я не застал те времена», — как-то ответил ей я.

«Ты бы стал самым великим инквизитором… хотя скорее всего тебя бы отправили на костёр», — задумчиво проговорила она, улыбаясь.

«Не думаю. Легко справиться со слабыми женщинами, и невозможно с тем, кто имеет реальную, настоящую силу», — парировал я.

Сае я вижу ещё реже, в основном мы перезваниваемся на мобильный. Её голос болезненный и вымученный, и меня угнетает то, что я так и до сих пор не нашёл лекарства от её болезни. Даже несмотря на всю мою магию.

Мои пациенты, лежащие в коме, дают мне двойную прибыль. Благодаря своим магическим возможностям я определяю, кто из них на самом деле умер — чья душа уже отправилась за грань бытия, и уговариваю родителей пожертвовать тело на трансплантацию органов. Конечно, иногда приходится прибегать к внушению или подкупу. Впрочем, деньги любят все, даже рыдающие родственники неизлечимого пациента. И затем по своим каналам я нахожу пациента, который не только очень нуждается в новом органе, но и готового выложить за это кругленькую сумму — и обойти обычную официальную очередь. Часто я выполняю подобные операции, за что получают дополнительную сумму, так как очень редко теряю пациентов.

Если же душа ещё держится в теле, я с помощью опять же своей магии могу её пробудить — о, за это тоже платят! Те, кто сильно любят, готовы на любые жертвы ради любимых.

… Снова обед, невероятно длинноногая секретарша-блондинка — она из Скандинавии — сверкая голубыми глазами, с изяществом приносит серебряный поднос с моим обедом и методично расставляет блюда на обеденном столике.

— Что-нибудь ещё? — голос Дианы всегда звучит двусмысленно, я как-то прочитал её мысли — такая бездна страстей в столь совершенно теле, которому могла бы позавидовать известная всеми миру Барби. Но она меня не интересует. Она ведь только прислуга, мусор, ничего не значащий ноль.

— Нет, можешь идти, придёшь забрать посуду, — я глянул на висящие на белоснежной стене часы с чёрными стрелками, — через час.

Диана улыбается, с некоторой грустью, кивает и уходит, мягко притворяя за собой дверь неслышной поступью ангелом.

Услышав робкий стук в дверь через пятнадцать минут, я рассержено поднимаю голову, отрываясь от очередной истории болезни, — на пороге появляется та, которую я никогда не видел на пороге моего кабинета.

В общем-то, у меня два рабочих кабинета, даже три: один в клинике пластической хирургии, где я бывают три раза в неделю, второй — в моей собственной клинике, где я нахожусь остальные дни, и кабинет в моей личной лаборатории в помещении, который я арендую в одном из токийских университетов.

Сае не бывала ни в одном из них.

— Господин Маюри, к вам вот эта девочка, она утверждает, что знает вас, и я решила её пропустить, так настойчиво она просила, хотя она и не записана к вам на приём, — чуточку растерянно говорит Диана, пропуская Сае в мой кабинет и маяча за её спиной с вопрощающим, немного обеспокоенным взглядом. — Я правильно поступила?

— Да, спасибо, Диана.

Секретарша расцветает и уходит, осчастливленная, что не сделала ошибки. Она знает, что за подобное я безжалостно увольняю.

— Сае, рад тебя видеть, что-то случилось? Ты такая бледная, — я встаю из-за стола и пододвигаю ей стул к обеденному столу. — Ты голодна? Или хочешь чаю?

Сае бледно улыбается, и я замечаю, насколько сильно она исхудала, теперь она уже кажется не тринадцатилетней девочкой, а почти карликом.

— Маюри, мне нужна твоя помощь, — тихо говори она, не поднимая глаз от столешницы, но и не притрагиваясь к угощению. Я наливаю ей чай и протягиваю чашку, на которую она взирает с равнодушием. — Родители хотя насильно выдать меня замуж. Ему шестьдесят лет, и он очень жесток. Она вскидывает на меня полные слёз чёрные глаза. — Если ты… не занят… То есть, если свободно твоё сердце. Возможно, ты мог бы назвать меня своей невестой? После обряда каждый из нас будет жить своей жизнью. Но я, возможно, прошу слишком много? Может, у тебя уже есть невеста? Ты знаешь, я бы никогда не посмела мешать твоему счастью! — горячо добавляет она. — Ты же знаешь, как я тебя люблю, ты мой лучший друг! Ты и Агояши!

— Сае, мне несложно это сделать, — немного поразмыслив, добавляю я, решив про себя, что так даже лучше. Холостяцкое положение в двадцать семь лет уже начинает напрягать, мне не нужны бессмысленные слухи то ли о моей распущенности, то ли о неправильной ориентации. — Хорошо, я согласен.

Сае расцветает и кидается мне на шею. Затем робко касается моих губ, оплетает тонкими ручками мою шею, вжимаясь в меня своим хрупким, дрожащим тельцем.

— Сае, — я нежно освобождаюсь от её хватки, отстраняя от себя. — Тебе вовсе не обязательно этого делать. Я достаточно сильно тебя люблю, чтобы никогда не посягать на твоё тело. Я знаю, ты не хочешь этого.

Она пытается скрыть облегчение, опуская взгляд и нежно улыбаясь.

— Спасибо, Маюри. Я очень-очень тебя люблю!

… Вечером я телепортируюсь к Агояши, даже не предупреждая её. Служанка провожает меня во внутренние покои, и Тензо с радостью кидается мне на шею.

— Маюри, как ты вырос! — она отодвигается и с жадностью рассматривает мои черты, будто не видела сто лет. — Ты по делу или соскучился? Ты же знаешь, что я сделаю для тебя всё, что угодно.

— Даже снимешь своё кимоно и позволишь мне тебя трахнуть? — не знаю, почему у меня вырвались именно эти слова. Я бываю жестоким, и, что хуже всего, иногда не контролирую себя с самыми дорогими мне людьми. Моё темное Я с каждым днём всё труднее держать под контролем, оно вырывается наружу и требует жертв. И жестокие, циничные слова — ещё не самое страшное, на что я способен.

Агояши застывает, словно превращаясь в красивую статую. её сине-фиолетовое кимоно, мерцающее в полутьме, превращает её в настоящий шедевр. Так и хочется представить себе, что она — ещё одна кукла, моя кукла. Я с трудом отрываю взгляд от её горящих янтарных глаз.

— Если ты этого когда-нибудь захочешь, то да, — спокойно отвечает она, облизывая нервным жестом пересохшие губы. — Я вся твоя, ты же знаешь… Ты всегда это знал, — слова отдают горечью, словно слишком крепкий кофе без сахара. — Собственно говоря, тебе всегда было на это наплевать. Не знаю уж, зачем я тебе вдруг понадобилась.