Немного магии (СИ) - Ахметова Елена Страница 25

Фасулаки мог ничего и не говорить. Я уже и так догадалась, что эльфотир он делал сам — вероятно, как раз из гематита, столь близкого по структуре.

Другой вопрос, что миз Вергиди явно была в курсе. А мне — соавтору исследовательской работы, на минуточку! — об этом знать не полагалось?!

— Миз Доро… — настороженно произнес Фасулаки, глядя куда-то вниз.

— Да? — отозвалась я с любезной улыбкой.

Комок неуправляемого гнева жегся где-то за грудиной, вытягивая нити пламени к рукам и голове. Я наконец-то согрелась — и даже ощущала себя вовсе не такой опустошенной, как мгновение назад.

— А ну в зал накопителей, бегом!

Я оскорбленно вскинулась, но фамильярный тон позволил себе вовсе не Фасулаки — тот просто застыл, вцепившись в очередной браслет. Зато профессор Биант схватил меня за шкирку, не дожидаясь, пока до меня дойдет сказанное, и поволок к темной громаде зала. Я взмахнула руками, чтобы удержать равновесие, и непристойно громко ахнула.

Ладони были объяты огнём. Он танцевал на кончиках пальцев, повторял линию жизни и карабкался к запястьям, ластясь к коже, будто сытый кот. За мной тянулся целый сонм теней, причудливо изгибающихся в такт языкам пламени, — а вот Фасулаки и миз Вергиди быстро исчезли в темноте.

Профессор Биант затащил меня в зал накопителей, оставив дверь открытой, и буквально швырнул на скамью перед постаментом. Лицо у него было страшное — кажется, по-настоящему я испугалась только в тот момент, когда впервые за вечер посмотрела ему в глаза. И тогда же сообразила, что от меня требуется.

Накопитель был ледяным, как обычно. Но сегодня он отогревался — нехотя, постепенно, под страдальческий скрип труб и шумное дыхание печей. Зал накалился — и в то же мгновение, когда я с азартом подумала, не удастся ли сейчас расплавить трубы, огонь на моих руках выпустил две струйки черного дыма — и угас.

На накопителе остались четкие отпечатки ладоней.

А у меня, кажется, намечались проблемы с тем, чтобы найти нам с Хемайон сопровождающего для посещения ярмарки…

Признаться, я ожидала даже не выволочки, а сразу чего похуже. Эджин, конечно, университет, а не школа, но неужели здесь не найдётся жуткого темного подвала с крысами, где можно запереть нерадивого студента — разумеется, с сугубо благой целью вразумления?..

Но профессор Биант даже не смотрел в мою сторону. Он стоял, отвернувшись к печам, и дышал так тяжело, будто не волок меня за шкирку, а трепетно нёс на руках.

Я предусмотрительно молчала, не рискуя привлекать к себе внимание, и тем и спаслась: Фасулаки наконец опомнился, добежал до зала накопителей и резко остановился на пороге, упёршись ладонями в дверной косяк. Профессор Биант немедленно повернул голову на шум, и ожидаемая выволочка досталась не мне, а Димитрису.

— О чем вы только думали? — ледяным тоном поинтересовался профессор Биант, не позволив старшекурснику и слово вставить. — Индивидуальные занятия с вольнослушательницей начального курса, в первую же неделю занятий, без страховки и присмотра преподавателей?! Вы ведь и сами не так давно были первокурсником и прекрасно представляете, что такое неуправляемый «маятник» на взлёте!

Любая воспитанница «Серебряного колокольчика» уже стояла бы, потупившись, и помалкивала. Просто потому, что уж лучше с полчаса послушать, какое же невыразимое (кроме как словесно) разочарование испытал преподаватель по поводу твоего поведения, нежели всю ночь мёрзнуть в сыром подвале — и не в самой приятной компании.

Крысы нас не боялись. Они воспринимали воспитанниц как этакие декорации к привычной обстановке. Конечно, визжащая скульптура — это весьма занятно, но необходимости добыть пропитание не отменяет… а в крайнем случае, если кладовые слишком долго пустуют, и декорацию можно попробовать на зуб.

Фасулаки посмотрел на профессора Бианта, как крыса на ученицу, и небрежно оттолкнулся от дверного косяка.

— Один из аспектов нашей с Аэллой исследовательской работы как раз подразумевает поглощение пиковых магических выбросов, — спокойно отозвался старшекурсник. — А они возможны либо у тех, кто ещё не полностью контролирует дар, либо у тех, кто оказался в ситуации, угрожающей жизни или здоровью. Я бы предпочел работать с первым вариантом, поскольку второй едва ли получит одобрение у широких масс.

— Вам нет дела до одобрения, — хмыкнул профессор. Я покосилась вниз: фляга и сегодня была при нем, судя по тону общения — уже пустая. — Иначе бы вы и на пушечный выстрел не приблизились к миз Доро. Но вы привыкли полагаться на своих покровителей и вовсе перестали оглядываться по сторонам.

Фасулаки, кажется, и на это нашел бы ответ, но профессор тут же продолжил, не позволив ему и рта раскрыть:

— Вот что я скажу, господин Фасулаки. С этого момента все практические занятия с миз Доро будут проводиться только под моим надзором, не чаще двух раз в день и в строгом соответствии с циклом «маятника».

Фасулаки бросил на меня быстрый взгляд. Кажется, с его планами это не вязалось точно так же, как и с моими.

Как прикажете выведывать негласные правила и студенческие секреты в присутствии преподавателя?!

— Вы заключите с миз Доро письменный договор, в котором будут обговариваться вопросы ее безопасности, — с нажимом продолжил профессор Биант, явно заметивший наш обмен взглядами, — а также объем и порядок ежедневных работ, чтобы вам и в страшном сне не снилось вычерпывать дар трижды за день!

Вообще-то два из трёх раз приходились на зал накопителей. Но я не рискнула встревать в разговор, закипая тихо и молча.

О письменном договоре я должна была догадаться сама. Мало ли что пообещал мне Фасулаки на словах! Он ведь мог обмануть — и так и не включить меня в список соавторов. Да его покровители могли вовсе не узнать о моем существовании! Недаром же он так ревностно оберегал свои секреты, которые давно уже должны были стать нашими, общими…

А вот покровители мне и в самом деле не помешали бы. Только не из числа оболтусов — любителей пари и леди, а из высших армейских чинов, с которыми не рискнул бы спорить даже отчим. Даже отец, если ему вдруг вздумается вмешаться в мою судьбу!

— Какой смысл в работе, если не ловить пики «маятника»? — искренне удивился Фасулаки.

Он так легко и быстро забыл о собственном желании составить таблицу расхода силы на разрушение гематитовой оболочки разной толщины, что мне снова захотелось хлопнуть себя по лбу.

Таблица позволила бы разве что определить оптимальную модель амулета для мирного времени. Но армию-то наверняка интересовало именно боевое применение эльфотира, те самые пики, о которых говорил профессор! То-то Фасулаки так радовался, когда узнал о «маятнике»…

Я почувствовала себя исключительно глупой. И очень, очень злой.

И только потом, когда профессор и Фасулаки озадаченно уставились друг на друга и одновременно заткнулись, подсвеченные уже отнюдь не огнем печей, я поняла, что злиться — тоже очень, очень плохо. Даже если при этом по-прежнему удается держать лицо.

Накопитель все ещё был горячим и силу почти не принимал, а вспыхнувший на ладонях огонь вдруг решил, что неплохо бы вскарабкаться выше — к предплечьям и локтям, в опасной близости от рукавов, по счастью, по-летнему коротких. Я подскочила, чтобы перебраться на другую скамью — может быть, смена накопителей поможет? — но добраться до неё не успела.

Тэрон — скромный, забитый, вечно опасающийся собственной тени Тэрон! — грубо отпихнул в сторону Фасулаки, вынудив его освободить проход, и метнулся ко мне, будто притянутый за нитку. Кажется, если бы профессор Биант не отскочил в сторону, полукровка снёс бы его с ног и не заметил.

— Тэрон? — растерянно произнесла я, на всякий случай держа пылающие руки подальше от платья.

Тэрон, не сказав ни слова, схватил меня прямо за объятые огнем ладони прежде, чем я успела сделать хоть что-нибудь, и закричал от боли. Я позорно пискнула от неожиданности и попыталась вырваться, но опоздала и с этим.

Мудрее всех оказался проклятый Фасулаки: едва сообразив, к чему идёт дело, он молниеносно вскочил на скамью, а с нее — перепрыгнул на постамент накопителя, отозвавшийся зловещим хрустом. Профессор Биант же только и успел, что коротко ругнуться и сделать два шага в нашу сторону.