Проданная - Лика Семенова Страница 25

Казалось, управляющий пребывал в полнейшем недоумении:

— Как ты решилась? Ты — рабыня. То, что ты сделала, равноценно бунту. Бежать от собственного господина!

Я не отвечала. Что тут отвечать? Лишь еще ниже склонила голову. Огден прав. Но любое, даже самое суровое наказание лучше того, что ожидало меня в покоях Невия.

Управляющий поднялся и нервно мерил шагами помещение:

— Но все еще хуже, Лелия — ты оскорбила наследного принца. И вина за это ложится на твоего хозяина. За деяния раба всегда отвечает хозяин. Ты это понимаешь?

Я молчала. Мне и в голову не приходило все то, что озвучивал управляющий. Я просто спасалась, как любое живое существо. Как зверь. Как женщина, которая хочет избегнуть насилия. Огден молчал, мельтеша перед глазами туда-сюда, и меня стало мутить. Глаза щипало. Горло пересохло так, что я была вынуждена едва ли не ежесекундно сглатывать.

Я подняла голову:

— Что со мной будет, господин управляющий?

Он, наконец, остановился, покачал головой:

— Ума не приложу. Но запомни одно: ты никогда не скажешь об этом господину Квинту. Поняла меня?

Я смотрела, замерев. Если господин ничего не узнает…

Огден терял терпение:

— Ты поняла меня, Лелия? Ни слова о том, что ты была в покоях господина Невия. Ни слова о его высочестве. Ничего этого не было. Ты поняла меня? Тебя там не было.

Мне оставалось только кивать. Но с каждым кивком надежда на лучшее превращалась в ничто. Если господин Квинт ничего не узнает — он не защитит меня.

Я плотнее и плотнее куталась в тонкое одеяло. Зубы стучали, меня била крупная дрожь. Конечности заледенели. Управляющий посмотрел на меня, порывисто подошел и положил мне на лоб ладонь, показавшуюся ледяной:

— Этого еще не хватало — ты горишь.

Температура поднималась так стремительно, что очень скоро реальность подернулась мутной пеленой. Я чувствовала себя погруженной в воду. Звуки притуплялись, движения размазывались. Во рту появился характерный привкус. Я почти не помнила, как Огден вел меня в медблок потайными коридорами.

Какое-то время мне было хорошо. Спокойно. Не знаю, как долго. Минуту. Час. Целые сутки… Я будто качалась на теплых волнах. Лежала на мягком, закрыв глаза, а по венам разливалось блаженное тепло. Какое-то лекарство. Я поймала себя на мысли, что с наслаждением втягивала характерный запах медблока. Запах стерильности. Как же мне было хорошо…

Все померкло, когда ушей достиг ненавистный голос, перевернув все внутри:

— Где рабыня?

Я открыла глаза, вскочила… в своем воображении. На деле тело оказалось недвижимым. Ни одна клеточка не принадлежала мне. Я отчаянно силилась открыть глаза, но это, казалось бы, ничтожное действие, было недостижимым. Я стала камнем. Мертвым неподъемным камнем. Оставался лишь слух. И на удивление ясное сознание. Кристальное. Будто я хорошо выспалась и была совершенно здорова, полна сил.

Шаги. Металлическое бряцание, будто стучала по стальным емкостям разная медицинская ерунда.

— Доброе утро, господин.

Голос медика. Тимона. Ровный, без тени подхалимства.

Утро… Значит, уже утро. Но какое по счету утро?

— Где рабыня?

Когда Невий произносил это слово, я будто умирала. «Рабыня». Я слышала его с рождения. Я привыкла к нему. Я почти не замечала его. Но на губах высокородного выродка оно превращалось в разрывную пулю. Срывалось, настигало, выворачивало все внутри, будто оголяло нервы. Мне представлялось, что они торчали, как порванные провода. А я оставалась живой. Лишь снова и снова видела развороченную дыру в своей груди.

Тимон вновь чем-то звенел, будто демонстративно не хотел прерывать работу, расшаркиваясь перед Невием:

— Здесь, господин.

Вновь шаги. Совсем близко. Теперь я слышала чужое дыхание. Высокородный ублюдок схватил меня за подбородок и тряс. Я чувствовала его пальцы.

— Приведи ее в чувства. Я приказываю, — он едва сдерживался, цедил сквозь зубы.

— Никак нельзя, ваше высокородие. Эта рабыня больна и находится под действием препаратов. Это пролонгированное воздействие. Дело не одного дня.

Голос Тимона был по-прежнему ровным. Он казался совершенно уверенным в своих словах, в своей правоте. В том, что имеет право это говорить.

— Я приказываю.

Мне почему-то казалось, что медик улыбался:

— Простите, господин, но здесь бессильны даже вы. Здесь приказывают природа и наука. Если я попытаюсь отменить действие препарата, эта рабыня просто умрет. Нельзя прервать лечение. Если, конечно, вы не дорожите ею… — Тимон не договорил. Но я хорошо понимала, что он блефует. Причем, достаточно нагло.

— Господин Невий, какая неожиданность увидеть вас здесь.

Управляющий. Вновь лебезил и припадал, а меня внутренне перекашивало. Я точно знала, что он весь сжался, склонил голову, как тогда на Саклине. Я представляла выражение его лица, и хотела попросту отплеваться. Его будто облили медом с ног до головы. Я почти чувствовала этот запах, который оседал в горле першением.

— Огден, мне нужна эта рабыня сегодня же. Немедленно.

Я рисовала себе, что управляющий согнулся, поджал руки жестом барыги. Как Сальмар Дикан. Надеюсь, дела торговца идут все хуже и хуже.

— Я уже имел честь докладывать, что эта рабыня серьезно больна, мой господин.

— Я слышу об этом уже четвертый день.

— У нее поражены легкие. Она несколько часов просидела под вентиляцией.

— Сбежав! — Невий повысил голос. — Не забывай об этом, Огден.

— Увы, ваше высокородие. Но это не отменяет болезнь. Я отвечаю за ваше имущество, мой господин. Эта рабыня стоит пять тысяч геллеров. Практичнее дождаться ее выздоровления. И тогда она будет полностью к вашим услугам.

Внутри все оборвалось. Я не могла даже представить, что все начнется снова.

— Она нужна мне сейчас.

— К чему такая спешка, мой господин? В доме много прекрасных девушек.

— Не твое дело. Продать, подарить. Не все ли равно? Я волен делать то, что хочу.

Повисла пауза. Тишина стала звенящей. Даже медик перестал греметь своим барахлом. Я слышала лишь чье-то шумное сопение, плевать, чье.

Наконец, заговорил Огден:

— Мне жаль, мой господин, но я должен напомнить, что вы не