Отражения - Мария Николаевна Покусаева Страница 26

Габриэль вскинулся и осторожно, извинившись передо мной, поднялся и вышел в коридор. Мне показалось, что он двигался, втянув голову в плечи, будто бы ожидал каких-то неприятностей там, в глубине дома. Кондор посторонился, пропуская его, а потом посмотрел на меня.

– Не скучайте, леди Лидделл, – бросил он мне, с усмешкой рассматривая книгу на моих коленях. – Мы скоро вернемся.

И он закрыл дверь снаружи, оставив меня одну.

***

Кармиль оказалась права.

Не прошло и месяца, как Амелия поняла, что мир вокруг изменился. Это было похоже на нарастающий гул водопада, если идти к нему по тропе: сначала он кажется просто шумом, одним из множества шумов окружающего мира, но чем ближе ты оказываешься, тем громче он нарастает, пока ты не замираешь у обрыва, глядя на стремящуюся вниз воду. В детстве Амелия видела водопад – один раз – и помнила, как летели вокруг брызги и сияло множество радуг.

Она стояла там, пока матушка больно не схватила ее за руку – пыталась докричаться, чтобы Амелия отошла от края обрыва, но не могла. Шум падающей воды поглощал все другие голоса мира.

Так и сейчас.

Слуги начали вести себя иначе, из кладовых доставались ткани и старые платья, детская одежда и столовое серебро. Леди Алексиана стала появляться чаще, чем обычно, и они с леди Катариной исчезали, прятались в стенах кабинета, куда-то уходили, переговаривались, почти ругаясь, и замолкали, стоило кому-то из девочек появиться рядом.

Потом вместе с леди Алексианой снова пришел лорд Дамиан, но в этот раз ни Амелия, ни кто-то из ее сестер не интересовал его. Встретив их с Кармиль в коридоре, застывших у вазы и пытающихся сделать вид, что они здесь случайно и совсем не пытались подслушивать, лорд Дамиан лишь вежливо кивнул им обеим, так же вежливо поинтересовался, как у них дела, и с ласковой улыбкой пообещал в следующий раз принести с собой какие-нибудь милые безделушки:

– Я редко бываю в домах, где есть дети, – признался он. – И не привык таскать в карманах диковинки и сладости. Но, милые дамы, по всей видимости, мне придется исправлять некоторые свои привычки. А теперь прошу меня извинить, – он поклонился им, стройный, легкий и куда менее строгий, чем в прошлый раз. – Ваша матушка очень хочет пообсуждать со мной какие-то важные и невероятно скучные вещи.

Подслушать не получилось – Амелия и Кармиль пытались уловить хоть что-то, сидя в междустенье, но все голоса и звуки в кабинете матушки превратились в неясный шум.

Потом, еще через неделю, леди Алексиана привезла с собой трех девушек в светло-серых платьях, а они – ворох журналов и альбомов с образцами ткани, флаконы духов, шкатулки с украшениями и искусственными цветами, ленты, бусины и веера.

Именно здесь, сидя на стуле и перебирая лоскутики разных оттенков шелка, вклеенные в тяжелый альбом, Амелия поняла, что Кармиль действительно была права.

Все сложилось одно к одному и стало предельно ясно.

Шум водопада звучал отчетливо и ярко, и можно было почувствовать запах воды.

В ноябре вдруг стало теплее и вместо долгожданного снега шли дожди, то яростные и страшные, с тяжелыми тучами и пронзительным ветром, пригибающим деревья почти к земле, то тусклые, долгие, похожие на водяную взвесь, повисшую в воздухе. Ноябрь взял свое у леса и парка, оставив деревьям жалкие обрывки их крон. Ночи стали длинными и темными и пахли свечным воском, опавшими листьями и густым травяным дымом, когда эти листья сжигали.

Эривэ преображался. Исчезли некоторые картины и вазы, в дальних залах мебель спряталась под чехлами, двери закрылись в последний раз, и щелкнули ключи. Часть слуг разъехалась, получив расчет – леди Катарине было невыгодно оставлять их в опустевшем поместье. Часть тоже уехала, но без расчета, куда-то далеко, в новый дом. Амелия заметила, что из библиотеки пропали некоторые книги – их места на полках оказались пустыми и зияли, как дыры в ряду ровных белых зубов.

Кармиль завела себе привычку сбрызгивать щетку для волос лавандовой водой, отчего ее подушки теперь все время пахли лавандой. Днем же Кармиль носила то одни, то другие духи из тех, которые сама себе выбрала – три красивых флакончика из цветного стекла поселились на ее столике перед зеркалом. Она бегала за Амелией по саду, когда они выходили гулять, пританцовывала и щебетала и о духах, и о поясах, и о кружеве, которым планировала украсить подолы своих юбок, и о том, что лорду Дамиану следует думать не о сладостях и диковинках, если он хочет быть милым, а о цветах и коробках с перчатками и веерами. «Но, конечно, это было сказано лишь из желания показаться милым, а не от чистого сердца», – добавляла Кармиль и намеренно дулась.

Амелия смотрела на то, как уходит в сон сад, как к небу поднимается дым от костра, зажженного садовниками, как весь мир вокруг укутывается в опавшие листья перед хладом и голодом зимы. Амелии казалось, что Эривэ умирает вместе с осенью, и, когда они уедут – а в том, что они уедут, она уже не сомневалась, – этот дом будет похож на парк и на лес, такой же пустой, спящий в темноте, тихий и печальный.

В начале декабря леди Катарина сказала им, что они уезжают.

– Как вы, должно быть, поняли, – сказала она, когда вся семья, включая Фредерику и ее кормилицу, собралась за ужином, примостившись на самом краю огромного стола, рассчитанного на куда более многочисленную публику. – Мы переезжаем в Альбу через пару недель. Это сюрприз для многих и, к сожалению, мой личный дом все еще не в том состоянии, чтобы мы могли достойно жить в нем, поэтому первое время придется пожить у леди Алексианы. Она любезно согласилась предоставить нам комнаты, – вдовствующая герцогиня поправила на плечах графитово-серую шаль, в которую куталась, потому что из-за высоких потолков в столовой было почти холодно. – Я решила, что, раз вы обе выросли, я должна пожертвовать своим трауром во имя вашего будущего, – на ее губах появилась странная улыбка, торжественная и скорбная одновременно. Взгляд леди Катарины переместился на Фредерику – и улыбка опять изменилась, став ласковой до приторной сладости. – И во имя будущего Фредерики.

Никто не был удивлен: ни принцессы, узнавшие то, о чем они уже догадались, ни их мать, которая то ли не ожидала удивления, то ли приняла его отсутствие за своеобразное проявление радости.

Но уехали