Поцелуй ночи (СИ) - Сокол Елена Страница 27

Похоже, ей удается разглядеть следы пальцев на моей коже под толстым слоем тона. Не задумываясь, она прикладывает свою руку точно к этим следам.

- Мама! – срывается с места Сара.

- Тс-с! – Жестом останавливает ее цыганка.

Она закрывает глаза, и ее пальцы сжимаются крепче.

Я пытаюсь сглотнуть, но у меня не выходит.

- Другой зверь. – Наконец, выдает Анна. Мотает головой из стороны в сторону. – Другая сила.

От ее пальцев становится горячо.

Я кашляю, и женщина отпускает руку.

- Мама! – Укоризненно восклицает Сара.

Анна поворачивается к ней и качает головой:

- Ее не хотели убить, ее хотели напугать.

- Кто? – Бледнеет девушка.

- Тот, кто сомкнул пальцы на ее шее.

Я продолжаю кашлять.

Сара садится на колени возле дивана.

- Что это, Нея? Тебя тоже душили во сне?

- Не во сне, - кашляя, хриплю я.

- Она знает, кто это сделал. – Уверенно говорит ее мать. – И это не тот, кто хотел убить тебя. – Анна вновь тянет ко мне руку. – Видишь? Одна большая рука. Следы крупных пальцев на ее коже.

Я отшатываюсь от нее.

- А тебя, Сара, душили двумя руками. – Продолжает она, обращаясь к дочери. – Другие руки, маленькие пальцы. Холодные.

Сара трясет головой, затем поворачивается ко мне:

- Почему ты не сказала мне? Кто тебя душил, Нея? Ты, правда, знаешь?

Я киваю.

- Бьорн Хельвин.

- Но… зачем?!

- И он бы не пощадил. – Твердо заявляет Анна. – Такие, как он, видят многое. И если ты осталась жива, значит, он не увидел в тебе того, что хотел. Или пока не увидел.

- Какие «такие», мама? – Истерично выкрикивает Сара. Она выглядит ужасно взволнованной. – О чем ты, вообще?!

- Это не моя тайна. – Прищуривается ее мать, бросая на меня взгляд. – Если он захочет, сам тебе скажет.

Мне становится дурно. Я уже ничего не понимаю, хочу встать и уйти. Безумие какое-то творится, ей-богу!

Но мои ноги словно приросли к полу, а задница – к дивану.

- Зачем он это сделал, Нея? – С трудом сдерживая волнение, Сара касается кончиками пальцев следов на моей шее.

- Не знаю. – Тихо отвечаю я.

- Ты сообщила кому-нибудь?

- Нет.

- Миску и таз! – Командует Анна, вставая.

- Что? – Оборачивается ее дочь.

- Вы же хотите знать, что означала та карта, так? Хотите знать, что за сны вас обеих преследуют? – Она разводит руками. – И я теперь тоже хочу!

- Мама, ты не обязана. – Сара встает. – Ты же знаешь, как это тяжело проходит.

- Миску и таз! – Повторяет женщина.

Подруга покорно уходит за ширму и возвращается уже с посудой. Железный таз ставит на пол, а миску с водой протягивает мне.

- Что? Что нужно делать? Пить? – Не понимаю я.

- Вымой в этой воде лицо и руки. – Приказывает Анна.

Пока я это делаю, она устраивается удобнее в кресле.

Вода прохладная и от моих неуклюжих движений льется за шиворот, но я покорно исполняю приказ этой женщины: умываю лицо и тщательно ополаскиваю руки.

- А теперь что? – Готовлюсь к тому, что ко мне опять будут прикасаться.

- А теперь давай ее сюда. – Глубоко вдыхает и медленно выдыхает Анна.

Дочь подает ей миску, в которой я только что мыла лицо и руки, и она залпом выпивает ее содержимое.

Я морщусь.

Бр-р-р!

Цыганка закрывает глаза и кладет ладони на подлокотники кресла.

- Ты… - ее передергивает, - ты набираешь силу, Нея. Должно быть, ты уже чувствуешь это. В этой силе слились воедино тьма и свет, и они враждуют. Только ты решишь, что в итоге перевесит. – С трудом сдержав рвотный рефлекс, женщина втягивает голову в плечи и продолжает. – Нельзя никому доверять. Никому, слышишь? Тебя всю жизнь держали подальше от правды. Всю твою жизнь.  И… и… мне не дают посмотреть: все прочно закрыто. Что же это? Что же…

И тут она дергается всем телом.

Раз, еще раз, а затем вдруг с грохотом падает на колени, и ее выворачивает прямо в таз.

Изо рта цыганки льется густая черная жижа. Брызги летят во все стороны и попадают мне на ноги.

- Мама… - Сара опускается рядом с ней на колени и гладит ее по спине.

Анна содрогается, подается вперед, и из ее горла вылетает новая порция черной массы.

Она кашляет, а дочь, качая головой, продолжает гладить ее по спине.

Ничего подобного я никогда не видела в жизни.

- Что это? – Спрашиваю я, виновато глядя на них.

- Это проклятие, Нея. – Откашлявшись, сипло произносит женщина. – Очень сильное проклятие. Тебя кто-то проклял, милая.

22

Прежде, чем войти в дом, я собираю волосы в хвост. Они пахнут сандалом и табаком – мать Сары выкурила какую-то вонючую сигару после ритуала. Мне не хочется, чтобы Ингрид унюхала этот запах и начала задавать вопросы. Тетя по-прежнему единственная, кому доверяю, но я не знаю, как она отреагирует на известие о том, что я была у цыган и стала участницей этих странных и опасных действий.

Открывая дверь, я слышу, как она напевает. Оставляю сумку в прихожей и заглядываю в кухню: на столе стоит две пустых чашки, рядом - тарелка с остатками печенья и сладостей. Очевидно, тетя сегодня принимала гостей. Или все еще принимает.

Я иду дальше по коридору, двигаюсь на ее голос.

- В чаще тенистой светловолосый охотник притаился, - напевает Ингрид. Нежные переливы ее голоса всегда ассоциируются у меня со спокойствием и детством. – Он не дышал, наблюдая за поступью белого оленя. – Я знаю слова десятков песен, которые тетя пела мне перед сном, но про оленя слышу впервые. – Натянулась тетива, и острый наконечник пронзил упругое тело животного.

Песня раздается с летней веранды, примыкающей к дому со стороны сада. Она небольшая, в ней прохладно и мало света, несмотря на остекление в пол. Я останавливаюсь на пороге, чтобы не ступать на деревянный настил: половые доски могут заскрипеть, а мне хочется дослушать до конца.

- Олень встрепенулся и упал. Он умирал, но его сердце продолжало биться.

Ингрид, пританцовывая, раскладывает на полках горшочки с растениями. Она кружит между развешанными над потолком на веревках сухими снопами трав и составленными друг на друга пыльными кашпо. Кругом раскидана земля, какие-то веревки, совочки, пакетики, пол обильно устлан обломками и мелкой крошкой от сухих трав, но тетя умудряется грациозно перемещаться между ними, не задевая ничего подолом длинной льняной юбки.

- Охотник склонился над ним и увидел себя в отражении его глаз.

Тетя сдувает пыль с полки и ставит на нее плетеную корзину с сушеными грибами. Завороженная ее пением, я наклоняюсь плечом на косяк, и старая дверь скрипит.

Ингрид обрывает пение, заметив меня.

- Нея!

Она отряхивает руки, выбивает ладонями пыль из передника, повязанного на груди, и заключает меня в объятия.

- Привет. – Я с радостью приникаю к ее плечу.

Тетя – островок спокойствия в этом бушующем загадками мире.

- Где же ты была, моя хорошая? – Разглядывает она меня, отстраняясь.

В ее взгляде мелькает беспокойство.

- Гуляла со своей новой знакомой. – Отвечаю я.

И это почти правда.

- Правильно. Нужно заводить друзей. – Ингрид треплет меня за плечи, затем за щеки и с улыбкой касается моих волос. – Что ж ты опять прячешь свою красоту? – Ее длинные пальцы ловким движением стягивают с них резинку. – Вот так лучше. Ты – красавица, Нея, помни об этом.

Я сутулюсь, чтобы из-под ворота водолазки не показались следы на шее.

- Тебе это кажется.

- Уверена, все мальчишки считают так же. – Улыбается она.

Тетя разглядывает меня с любопытством. Что-то в моем поведении или внешнем виде заставляет ее насторожиться. Еще неделю назад я бы вывалила на нее все, что со мной происходит, и что меня волнует, но теперь все иначе. Я уверена, Ингрид знает об особенностях этого города не меньше Сары, но почему-то не спешит рассказывать мне.

- Ты здорово здесь все оборудовала. – Замечаю я.

- Нравится? – Оживляется она. И едва не приплясывает, показывая мне обстановку. – Здесь столько воздуха! Столько пространства! Как тебе стол? Он из массива дуба. Шикарный, правда? Отличное рабочее пространство для фасовки лекарственных растений! А полки? Это Андерс их смастерил.