О пауках и собаках - Алиса Рудницкая Страница 27

Ветер донес с улицы чей-то веселый смех и отголосок песни. Той самой. Фрино вслушался, но что дальше так и не услышал. Ирон испуганно спросил:

– Так… что мне нужно сделать?

– Сунь под браслет три пальца, – попросил Фрино, отпив еще вина. – А дальше я все сделаю сам.

Секретарь чувствовал что что-то не так. Чувствовал, нервничал. Он никак не мог решиться, никак не мог понять, врет Фрино или говорит правду. Колебался. Оттягивал момент. Трясся.

– Господин, вы мне нравитесь, – вместо того, чтоб выполнить приказ, вдруг пробормотал он испуганно. – Я… мне грустно, что вы уезжаете. Ваш отец не будет так добр к нам. Я бы хотел служить только вам…

Фрино нахмурился, услышав эту неприятную, в панике выдуманную ложь. Секретарь отпустил его ногу, поднялся с колен, отошел и попятился, пытаясь на него не смотреть. Его глаза нервно метались по комнате. Собака под кроватью зарычала.

– Я ничего не крал, клянусь… – чуть не плача простонал Ирон. – Я честно не хотел, это Амэрс меня надразумил... Я тут же все вернул, на следующий же день. Простите, что скрыл это от вас и не пришел каяться. В следующий раз все будет по другому! Я клянусь! Я никогда больше не возьму ни гора!...

Не слушая его, Фрино сам засунул пальцы под браслет.

Оружия он не взял – не нравились ему ни звуки выстрелов, ни свист меча – он привык полагаться на магию.

– Воровал, значит? – хмыкнул он, глянув на Ирона. – Похоже, отец был в чем-то прав насчет тебя и меня. Но… спасибо.

Он улыбнулся. Страшно улыбнулся, безумно. Ему было жарко, мысли путались будто он выпил, хотя к вину он так и не притронулся. Самое неприятное чувство на свете. Чувство потери контроля над собой.

Как эта паршивая шавка могла так плюнуть ему в душу?

Фрино трясся. Фрино думал, как бы убить эту букашку так, чтобы ей не было больно. Фрино три дня выдумывал как бы спрятать его, отпустить, дать сбежать. А что сделал этот Ирон, этот умный парень, который так ему нравился, с которым он так хотел сблизиться? Что он сделал? Сначала лицемерно принялся лизать Фрино пятки чтобы спасти свою жалкую жизнь, а потом еще и решил сознаться в воровстве?

– С… спасибо? – испуганно запнулся Ирон.

– Да, спасибо. Теперь мне гораздо легче будет тебя убить…

Лицо Ирона изменилось, исказилось гримасой ненависти и страха. Он схватил от стены лопату, которой, видно, чистил снег, намереваясь обрушить ее на Фрино.

Избаловал. И как можно было настолько избаловать пса, что он решил укусить собственного хозяина?

Три забинтованных пальца скользнули под браслет, и Фрино зашипел от боли – слишком узко, обручь давил на обожженные пальцы. Магия на полсекунды отключилась, не понимая, на какой из четырех проходящих через нее магических каналов ставить блок – она плохо соображала, когда в нее попадало больше трех. Этого мгновения хватило Фрино чтобы внушить себе и глупой безделушке, что пальцы под нее сунул другой маг. Браслет растянулся и был снят. Магия – его послушные, верные нити – потянулась к Ирону, скрутили его, опутали, заставляя дергаться и задыхаться.

Секунда. Две. Три...

Мертвое тело вместе с лопатой глухо упало на пол. Собака заскулила, забилась под постель – теперь был виден один только облезлый хвост. Фрино взял фужер со столика, опрокинул его себе в горло. Потом точно так же опустошил и второй. Вино было мерзким. День был мерзким. Жизнь была мерзкой.

Откинувшись на спинку кресла, Фрино закрыл лицо руками и судорожно вздохнул.

Для аристократа на Орне убить простолюдина было все равно что пристукнуть муху или комара – вроде живое, но раскаяния не ощущаешь. Убийство же раба приравнивалось к тому, что высший сломал свою личную вещь – неприятная оплошность, с кем не бывает. Но Фрино был неправильным аристократом. Извращенцем. Потому он пытался не смотреть на мертвое тело.

И пусть отец был прав, пусть его слова звучали логично, пусть они подтвердились, пусть… пусть… пусть…

...главное здесь на полу лежал мертвый человек, который раньше был ему приятен. И это сводило с ума.

Глава восемнадцатая, в которой Эйнар беседует с невестой

Эйнар думал, что торжественная встреча Владычицы с женихом – ритуал глупый и нудный, что нужно всего лишь перетерпеть, удерживая маску благопристойности.... но оказалось, он недооценил свою тщеславность.

Оказалось, что всеобщее внимание, вся эта торжественность, прекрасное представление – приводят его в восторг.

Он был бос, в одной серой рубахе до колен, подпоясанной узким синим поясом. Распущенные волосы и никаких украшений – традиционный вид для любых ритуалов, связанных с Владычицей. От этой мнимой простоты Эйнар сначала чувствовал себя голым, даже смущенным. К тому же весь двор смотрел на него, и все, от лоров до слуг, были в своих богатейших нарядах.

Но все шло как надо. Действия, доведенные до совершенства не одним поколением, превращали весь возможный фарс в завораживающее зрелище. И холодно не было – Эйнар холод всегда стойко переносил, а тут еще и был опоен перед ритуалом  горячительным настоем, и погода выдалась на удивление хорошая.

Так что Эйнару все нравилось.

Белый узкий ковер,  дорожкой раскинутый от внешних стен огромного замка к небольшому дворцу Владычицы, ткала сама Соллит лей Холт. По крайней мере, чисто символически – все же основную работу выполняли слуги. Под пение заключенных в клетки сирен Эйнар ступал по ковру – и тот оставался таким же безукоризненно белым. Считалось, что если жених не подходит невесте, то он оставляет за собой темные следы... и так оно и было. Неугодного избранника Совет Мудрейших проклинал простейшими чарами, и чем больше человек не желало видеть жениха подле Владычицы, тем темнее становились его следы на белом. Обычно никто не избегал участи быть запачканным парой недовольных  стариков, но легкую серость отпечатка ступни простить было можно – это лишь значило, что выбор невесты не идеален, но допустим.

Эйнар даже надеяться не смел, что никто не выскажется против... Но ему повезло. Часть Совета принадлежала дяде, кое-кто – ценил самого Эйнара, остальные, быть может, просто считали его удобным... в любом случае, благословение получено от каждого, и теперь так