Тени за холмами (СИ) - Крейн Антонина Страница 3

— Зачем же так убиваться! — ахнула я.

Я подпрыгнула к столу, перегнулась через него и распахнула окно, пуская в душную хижину свежий весенний воздух. Спиральки вайтов, жужжа, рванули не в комнату к Полыни, как я подумала (весна, мало ли у кого какая романтика?), а обратно к песку, где, оказывается, продолжали свои прописные изыскания. Медленно, но упорно.

«РЕКА => ДОМ» — теперь надпись выглядела так.

— Э-э, Полынь, нам стоит присмотреться к чучелам… — обескураженно протянула я, оборачиваясь.

И в этот же самый момент огромный аванк — зубастый житель речного омута — прыгнул на меня со шкафа, распахнув пасть, испокон веку не встречавшуюся со стоматологом.

Всё завертелось, как в воскресных комиксах «Вострушки».

Я с визгом упала, подныривая под тварюгу. Аванк перелетел через меня. По ходу дела он снёс письменный стол, этажерку, Полынь и — стеклянный шкаф с инструментами. Вёселый звон разбитой витрины донельзя обрадовал вайтов, которые смутились было своим запоздалым предупреждением.

Я перекатилась вправо и сорвала с бедра тугую ленту лассо. Аванк — бугристое чудовище два с половиной метра длиною — уже корячился по направлению ко мне, широко раскрыв зубастую пасть. При желании я могла впрыгнуть туда целиком, но вот только желания что-то не возникало…

— Мне нужно полминуты, Тинави! — крикнул из угла комнаты Полынь, которого слегка так придавило шкафом.

— Как ты вообще без меня работал… — проворчала я, снова откатываясь вбок.

Аванк, сипло взревев, стукнул по полу хвостом-лопатой и повернул ко мне тупорылую башку. (Тупорылый — это биологический термин, если что. Поясняю, чтобы вы не вздумали накатать жалобу о нетолерантности. У нас в Иноземном Ведомстве с этим строго).

Я отбросила лассо — не на что его было цеплять — и начала беспорядочно метать в аванка попадавшимся под руку скарбом. Бобёр, кажется, счел это приятной закуской. Глаза его были блаженно зажмурены, пасть так и оставалась открытой. Воняло из неё столь жутко, что я еле избежала соблазна зажать нос двумя руками.

Полминуты прошли.

Подручные метательные объекты кончились.

— Ар-ар-ар! — заревел аванк, сам себе желая приятного аппетита перед главным блюдом. То есть мною.

— Ну, нет уж! — я позеленела под дождиком из слюны. И приготовилась прыгать через морду монстра, как через спортивного козла.

— Сайген, р`га, булээй! — Полынь громко выкрикнул последние слова боевого заклятья Робогайя.

Шоу завершилось мгновенно.

Электрический хлыст гадюкой взметнулся под потолок, срезал потолочные маг-светильники, «добил» этажерку (глазные яблоки весело запрыгали по ковру), перерубил парочку несущих столбов хижины и располовинил аванка.

Столь смущавшая меня пасть с хрустом захлопнулась.

Мерзкая тварь упала, дымясь. Дом дымился не меньше — на этажерке, видимо, хранились кое-какие горючие склянки.

Мы с куратором переглянулись, сраженные учиненным нами разгромом.

— Ну, — обескураженно протянул Полынь, — Дело закрыто.

И принялся старательно тушить огонь.

— Как мне отмыться теперь? — простонала я, с омерзением поднимая руки, пальцы на которых склеились от слюны аванка.

— Нет, как МНЕ ОТМЫТЬСЯ?! — вдруг раздался визгливый, нервный, надрывный голос откуда-то…. Прямо изнутри чудовища.

Я замерла, не спеша приближаться к трупу. Полынь сказал: «О?» и с вновь разгоревшимся интересом присел перед передней половиной монстра. Прошла минута, заполненная некоторыми стоматологическими процедурами и металлическим запахом крови…

Наконец, совместными усилиями изнутри и снаружи, пасть аванка открыли. С языка, как с горочки, скатился лепрекон.

Всем лепреконам лепрекон: рыжеволосый обладатель зеленого костюмчика и круглых глаз с вертикальными зрачками. На голову господина Эндерлана Очоа был нацеплен магический шлем для работы с токсичными материалами. В шлеме была функция воздушного пузыря и брызгалка, что, видимо, и позволило лепрекону прожить столь долго в пузе у чудовища.

Вообще, я бы с удовольствием взяла у него интервью для несуществующей рубрики «Советы бывалых: чем заняться в желудке у монстра?», но лепрекон не был расположен к беседе.

— Вы! Убили! Моего! Аванка! — возопил господин Очоа, не размениваясь на приветствия или похвалу.

Мы с Полынью снова переглянулись.

— И спасли вас, — я тихонько кашлянула.

— Шкуру попортили! А кости-то, кости! А-а-а! — продолжал бесноваться лепрекон, бегая кругами.

Я тихонько выдохнула, радуясь хотя бы тому, что за своей профессиональной скорбью он не замечает общих разрушений вокруг.

— Подпишите тут, пожалуйста, — Полынь безапелляционно подсунул лепрекону ведомственный бланк и перо.

— Вам помочь, э-э-э, с уборкой? — сочувственно предложила я.

Таксидермист таксидермистом, а хижина его теперь долго не простоит. Без вот этих двух чудных балок-то.

— Уже помогли! Ловчие, чтоб вас! — снова заголосил господин Очоа.

Но бумажку подписал безропотно. То ли все-таки рад спасению, то ли испугался непроницаемой физиономии Полыни.

Это я знаю, что эта холодная рожа свидетельствует о том, что куратору жалко убиенную зверушку, какой бы гадкой она не была. А для всех остальных глухая линия поджатых губ Внемлющего видится, скорее, признаком черствости.

— До свидания, господин Очоа! — последний раз попробовала быть милой я, уже покидая негостеприимный дом лепрекона.

— Никаких пепловых свиданий! Валите отсюда! — яростно заорали в ответ.

— Спорим, он всё-таки пожалуется на нас, едва отойдет от шока? — вздохнула я полтора часа спустя, когда мы отдавали лошадей в ведомственную конюшню (запах стойла напомнил мне аванка).

— Пожалуется. Наверняка, — Полынь почему-то улыбнулся.

— Лепреконы всегда жалуются, вредные создания! — поддакнул куратору конюх, эльф по имени Йелангерлеибал. (Я уже говорила, что если ты эльф и хочешь много денег, то иди в логопеды? У всех остроухих так себе с именами).

Мы пожелали эльфу хорошего дня и поспешили на улицу: она манила резким снопом света в конце конюшни.

Вокруг нас засиял Шолох — наша безупречная, невероятная, восхитительная и волшебная столица. «Город магии, мигрантов и свободы», — как гласят рекламные афиши Лесного ведомства, что несёт ответственность за непрекращающийся поток туристов и такую приятную вещь, как связанное с ними золото.

Было десять часов с хвостиком.

Утро вошло в полную силу: солнце в пудрово-розовой дымке беззаботно щекоталось над верхушками пиний. Стало куда теплее. Министерская площадь, обычно шумная, дышала простором: сотрудники ведомств уже разбежались по кабинетам. Ну, большинство из них.

Только некоторые — самые ленивые и самые крутые (угадайте, кто из них мы) — оставались «на свободе».

Мы с Полынью, воровато оглянувшись на помпезную лестницу Иноземного Ведомства, нагло потопали прочь, к набережной, пестрящей магазинами и кофейнями. Пусть на улице и было холодно, упрямые шолоховцы уже вовсю сидели на верандах. Заматывались в пледы, как мумии, но сидели. И я хотела присоединиться к этому шерстяному гимну весне.

— Кофе, — сказала я, указывая Полыни на поворот к Ратушной площади, где был мой любимый ресторанчик, — Кофе, кофе, кофе. Если ты надеешься, что я и дальше буду выигрывать тебе по полминуты перед лицом врага, мне точно нужен завтрак. Немедленно. «Все кураторы кормят своих помощников; все Ловчие кормят своих мальков» — это одно из условий контракта. Если нет — надо вписать. Пошли к шефу, пусть вписывает. Но сначала — кофе!

Обычно Полынь как-то шутливо отчитывал меня за такие вымогательские тирады.

Но сейчас куратор только продолжал улыбаться. И мне постепенно перестала нравиться эта улыбка…

— Что-то не так? — наконец, я резко остановилась. Так резко, что чуть не попала под колеса цветочной телеги, катившейся по набережной под горку. Почему-то в одиночестве. Лавочница бежала вслед со значительным отставанием. За лавочницей бежали мрачные стражи. То ли на наших глазах задерживают преступницу, то ли стражи пытаются помочь. Но, как всегда, с такими лицами, что лучше б не помогали.