Моё Пламя (СИ) - Герас Татьяна Страница 3

— Ну, милый, мне-то уже ничто не поможет, по твоим же уверениям, а я уж постараюсь, чтобы вы меня запомнили на всю оставшуюся, — довольно убедительно врала я. Хотя сейчас и вправду во мне ярилось что-то недоброе. В висках стучала кровь, адреналин зашкаливало, а мышцы напряглись, словно готовые лопнуть от натуги.

То, что происходило дальше, я с трудом берусь описать. Дылда взвизгнул:

— Хватай ее!

Ко мне бросился Крат и второй здоровяк. Вот только в меня словно бес вселился. Тело действовало самостоятельно и связанные руки и ноги, как я подозреваю, единственное, что мне помешало если не расправиться, то уж точно раскидать и сбежать. Потому что та извивающаяся кошка, что лягалась, рычала и кусалась — это была точно не я, как и навыки боя, которых у Маши Искровой отродясь не водилось.

Ну да, билась за свою шкуру, вероятно, ведьма, тело которой я заняла, вот только удары и боль получала именно я, и кровь, и синяки тоже ощущались очень даже моими. Вскоре моя тушка оказалась примерно в том же полубессознательном состоянии, что и в момент пробуждения в этой камере.

Радовало только то, что мои мучители и сами не отделались легким испугом, а вот то, что длинный гад отсиделся в углу — огорчало несправедливостью. Потому что желание откусить ему нос или ухо, мое мстительное второе «я» жаждало на каком-то подсознательном уровне.

— Тащите её! Хорошо отделали стерву, — радостно вещал осмелевший от вида сломленного сопротивления предмет моих коварных дум, — Керз не будет рад, но да делать нечего!

Крат вцепился ручищами в плечи и встряхнул, словно мешок, почти сползшую на пол от скрутившей боли после ударов меня, заставляя стоять на ногах. И как-то по-детски обиженно сопя, утер кровь с разбитых ударом моего затылка носа и губ, потащил на выход. При этом запрокинув за волосы до хруста мою голову, и держа за волосы одной рукой, а другой за заломленные назад скрученные руки. Ярость внутри всё ещё клокочет и беспомощность невыносима.

— Сдохнешь, ущербное подобие мужчины! — шиплю разбитыми губами, — Все сдохните! — Моя бессильная злоба приносит лишь удар по ребрам от долговязого крысеныша, но я успеваю увидеть страх в глазах палачей.

В голове всё плыло, но я даже радовалось этому — когда так плохо, то и умирать уже не настолько страшно. Каждый шаг — словно тело крутят в мясорубке. И вправду ведь твари били на совесть. Только это лишь начало.

Яркий свет лупит по глазам и мои волосы наконец отпускают. Тычки в спину и гул толпы. Делаю усилие, чтобы оглядеться, превозмогая слабость. Злость, что только что кипела, подбивая на подвиги, отступала, возвращая мою привычную рассудительность.

Мысль о странности перепадов настроения и скачках несвойственных мне эмоций, мелькнула фоном, но была вытеснена настойчивой реальностью.

Здание в котором меня держали, оказалось двухэтажным срубом с покатой крышей, крытой черепицей. Рассмотреть это мне удалось лишь мельком, но то, что окна частично прикрыты ставнями, а остальные закованы решетками, я увидела.

А под ногами дорога, утоптанная ногами и копытами лошадей и каких-то парнокопытных, судя по следам. Солнышко светит, где-то сверху громко каркает ворона, если я не ошибаюсь, и в этом мире именно эти птицы издают такие звуки. Большая лужа сбоку, колючий неказистый куст…

— Проклятая ведьма!

— Сжечь…Сжечь!!!

А вот и толпа добрых селян.

В другое время я бы непременно порассматривала с любопытством аборигенов, архитектуру и прочие туристические прелести. Но, когда удается сдерживать беснующуюся толпу лишь усилием ещё примерно десятка условных Кратов и Лариков, то как-то не до достопримечательностей.

Да, собственно, и смотреть-то особо не на что. Разве что на помост впереди, видимо, специально для меня и выстроенный, судя по целому стогу вязанок хвороста, что возвышаются рядом. А ещё одинокий столб по центру, к которому под всё набирающие обороты выкриков меня и тащат.

После бурного сопротивления последовала предсказуемая апатия, а сильная боль в ребрах не давала сосредоточиться на осознании грядущего.

Перебираю ногами, больше не глядя по сторонам. Не хочу, чтобы меня волокли по земле на казнь, выворачивая суставы. Нет, петь «Орленок, Орленок!» не стану — зрители не поймут, менталитет не соответствует. Но и умирать на коленях гордость не позволит. Гордость — последнее прибежище достоинства, его я растоптать не позволю.

Вот и помост. Меня затаскивают и буквально припечатывают к столбу, быстро обматывая даже не веревкой, а какими-то цепями. И поспешно отступают под моим тяжелым взглядом.

Зрители всё больше распаляются, возгласы становятся истеричнее. Проклятья, обещания справедливого наказания от какого-то Вечного, припоминания неких моих грехов…

Все уже слегка плывет, сливаясь в монотонный гул милосердно уплывающего сознания. Темнота…

И снова проклятая кружка с горечью, что проталкивают мне в глотку.

— Так не пойдет, Марша, — злобно-предвкушающий голос врывается в мои личную тишину. — Я ведь обещал, что ты познаешь все муки своим прекрасным телом! — шепчет склонившийся надо мной мужчина.

Мои глаза распахиваются и я с непониманием гляжу на того, кто поит меня зельем. Довольно симпатичный мужик, если бы не эта злоба и фанатичный блеск в глазах. Блондин, с широкими скулами и правильными чертами лица, на вид лет тридцать пять. Одет во что-то напоминающее длинные одеяния жрецов, расшитое неведомыми символами. И такая же, как у дылды звезда на груди, только больше. На лице злорадство и предвкушение, а ещё…жажда? Да, он определенно смотрит на меня вожделея. И ненавидя одновременно.

— Ты просто должна прочувствовать хотя бы телом все муки, что терпела моя душа, — злорадно шепчет этот тип, делая вид, что продолжает поить меня горьким лекарством. — За всё надо платить, ведьма! И не надейся, что когда огонь подпалит веревки, руки освободятся — цепи не горят! И от дыма не задохнешься, я все рассчитал, — выдает он самодовольно, — Так что выть тебе долго!

— А мы знакомы? — не выдерживаю и выдаю ублюдку, что готов с легкостью, из явно некой личной мести, отправить женщину на костер, — Вряд ли, ведь такого морального урода я бы запомнила! — я вкладываю в слова всё презрение на которое способна.

— Тварь … — шипит он, отпрянув от меня.

Разворачивается к толпе, горделиво выпрямляя спину и торжественно кивает приветствующим его.

Значит это и вправду месть. И не мне, а неведомой Марше. Черт, так и не узнаю, чем же она так всем насолила, хотя это и вовсе неуместное сейчас любопытство. Вот только молить о пощаде смысла нет, а с богом и моего-то мира у меня отношения как-то не сложились, так что молиться смысла не вижу. Спасти меня местных божеств я уже просила.

Просто терпим. Как жаль, что этот мужик такая сволочь — я ведь могла умереть в бессознанке, он даже этого лишил.

— Жители Дамеска! Братство Вечного и я, ваш керз, обещали избавить эти земли от скверны! Вечный своей милостью помог изловить Маршаллу Вивьен! Злобная тварь больше никому не причинит вреда! Да свершится суд!

И всё? Обвинения несколько расплывчаты, но публике этого достаточно. Звериная радость на перекошенных лицах. Я вижу, как подручные ловко выкладывают хворост вокруг столба, в несколько колец. Тот, кто меня приговорил поворачивается, бросая на меня последний взгляд и дает отмашку начинать.

Пламя вспыхивает, расходясь кругами и медленно подбираясь к центру.

Всеобщее ликование достигает апогея, а проклятый дым, что должен был подарить пусть неприятную, но быструю смерть, и вправду относит прочь от столба.

От ужаса я цепенею, но упрямо молчу, пока ещё не пришла боль.

Порыв ветра закручивает пламя, усиливая огонь, я уже чувствую обжигающий жар. Слезы сами текут по щекам… Мамочка, ну за что? Может после смерти я вернусь обратно? Не скажу, что там было хорошо, но хотя бы никто не пытался меня уничтожить…

Как же бездарно прошла короткая жизнь.

Ну, зато смерть фееричная!