Лес - Челси Бобульски Страница 3

Но потом мои ноги бредут по направлению к дому. На полпути лес становится менее плотным. Я вижу свет из кухни сквозь просветы в деревьях и вспоминаю, почему я не могу исчезнуть.

Мама останется совсем одна в этом мире, и она никогда не простит меня за то, что я так поступила с ней.

Я бы и сама никогда себе этого не простила.

Она хочет, чтобы я перестала приходить в лес. Мы иногда спорим об этом, но мама знает, что так будет всегда. Лес зовёт меня, как сирена, дергая за невидимую нить, которая проникает глубоко в мою душу, так что у меня нет выбора, кроме как следовать. Марионетка на веревочке.

Дядя Джо выступает посредником, когда может, но он не всегда бывает рядом.

Я понимаю, что переступила порог в обычный лес — тот, который видят все остальные, проезжая мимо по 315-й улице, — когда дыхание вырывается из моих лёгких единым вздохом, и обычные звуки мира, гул машин, мигание уличных фонарей и шум реки, разбухшей после ночного дождя и плещущейся о края дворов наших соседей, врезается мне в уши.

Так всегда бывает. Сердце колотится, лёгкие горят, как будто я задерживаю дыхание на несколько часов. Я почему-то чувствую себя тяжелее, приросшей к земле и в то же время оторванной от всего этого.

Я сажусь на гигантский камень с инициалами моих родителей внутри сердца и смотрю на закат. Мама замечает меня из окна над кухонной раковиной и машет рукой. Я пытаюсь помахать в ответ, но я всё ещё не полностью контролирую своё тело, и моя рука не покидает моего бока. Вместо этого я улыбаюсь ей.

Мама пожимает плечами, как бы говоря: «Что ты можешь сделать?» Она знает, что со мной всё в порядке. Она миллион раз видела, как папа проходил через это, что он называл стадией декомпрессии. Цена, которую берёт организм, проходя по чужому миру, как изменение часовых поясов, умноженное в тысячу раз. Она знает, что через несколько минут я приду в норму, войду в дверь, полностью контролируя свои двигательные навыки, и спрошу, что у нас на ужин.

Но её плечи не расслабляются, пока я не встану и не выполню упражнения на растяжку, которые папа заставлял меня делать, чтобы моя кровь снова начала течь. Конечно, он говорил, что шоколадное мороженое делает то же самое, водя меня к мистеру Иглоу всякий раз, когда я сдирала кожу с колена или сдавала кровь в кабинете врача.

— Ты ешь шоколадное мороженое, и твои красные кровяные тельца начинают размножаться. Пуф, — говорил он, протягивая мне рожок. — Как по волшебству.

Теперь, когда я стала старше, я знаю, что это неправда, как и не уверена, что растяжка что-то делает. Тем не менее, это приятно. Позволяет мне забыть, что его нет рядом со мной; позволяет считать, что он делает ту же растяжку, упираясь руками в землю между ног. На мгновение я почти слышу его дыхание, и мне кажется, что, если я загляну сквозь завесу волос, закрывающих моё лицо, я увижу его прямо перед собой.

Но я никогда не позволяю себе смотреть по-настоящему. Это было бы слишком больно.

Я начинаю спускаться по тропинке к дому. Грязь хлюпает под подошвами моих походных ботинок. Сверчки и цикады гудят вокруг меня, статический шум, который не доносился до меня там, за деревьями.

А потом есть кое-что ещё, шепот, который проплывает мимо моего уха, мягкий, как кончик пёрышка, поглаживающий мою кожу. Хриплый звук смещается и растягивается на слишком много слогов, но звучит так, как будто произносит моё имя.

Винтер.

Я поворачиваюсь обратно к лесу, отчасти ожидая увидеть своего отца, стоящего в той же клетчатой рубашке, в которой он был в первый раз, когда взял меня в лес, когда мне было десять, и когда он казался мне несокрушимым. Константа в моей жизни, которая никогда не изменится.

Но никого нет. Просто тьма, которая простирается за пределы того, что видит большинство людей.

ГЛАВА III

Дядя Джо сидит на заднем крыльце, окутанный тенями и дымом сигары. Я более чем уверена, что минуту назад его тут не было, но это не в новинку. Магия Джо позволяет ему подчинять естественные законы природы и космоса.

— Были путешественники? — спрашивает он, а поток голубого пара вырывается из его ноздрей.

Я присаживаюсь рядом с ним, и доски старого крыльца скрипят под моим весом.

— Один. Крестьянка из Хэйан-кё. Она затеяла драку, но это моя вина. С японским у меня всё плохо.

— Само собой, — говорит Джо. — Этот порог открывается очень редко.

Я пожимаю плечами.

— Я должна была быть готова.

Дядя Джо потирает подбородок. Чёрная щетина уже была с проседью, а серебряные пряди в его волосах, кажется, прибавляются всякий раз, когда я его вижу. Джо было сорок три года, или точнее так он говорил. Возраст становился относительным, когда ты был бессмертным. На его лице не было морщин, и его тело было гораздо мускулистее, чем у нашего лучшего квотербека. Возраст больше ни на что в нём не повлиял, и я гадала, имели ли его седые волосы вообще хоть какое-то отношение к возрасту, или всему причина лес. Если то, что он видел за последнюю тысячу или около того лет, наконец-то, настигло его или его заживо снедало чувство вины из-за исчезновения папы, как это происходит со мной.

Маме легко говорить мне, что в этом нет моей вины, что я ни за что не могла знать смогла бы я предотвратить исчезновение папы, если бы была с ним в то утро, но это не помогало. И теперь каждый раз, когда я смотрю в зеркало, я вижу свой эгоизм. В то утро я должна была встать, когда сработал будильник. Должна была помочь папе на утреннем патруле. Но это была суббота, и в кровати было теплее, чем в окружающем воздухе, и я знала, что папа не потревожит мой сон.

И это была худшая часть — знать, что папа ничего бы мне не сказал за прогул патрулирования. Что меня там не было. Что подвела его.

Но что бы я ни чувствовала, я знала, что чувство вины Джо было куда хуже. Уже много веков Джо работал на совет как посредник семьи