Маргарита Дорофеева - Глаза странника Страница 3

Я нарушила молчание первой.

— Олька, порой мне кажется, да что там кажется, я почти уверена- не исчезаем мы…

Она удивленно выгнула брови:

— Не исчезаем, говоришь? Как понимать прикажешь?

— Неизвестно где, но жить продолжаем, или ждем чего, а, может, в моменте каком увязаем… Кто знает? Только чувствую, не приходили бы мы в этот мир лишь затем, чтобы рано или поздно сгинуть в никуда, и дело с концом. Бессмыслица получается. Никчемность какая — то…

— Маришка моя! Думаем ли мы когда о чём-то подобном? Ну, хотя бы иногда? Неа… Никогда!.. Живём себе, стремимся куда-то, ищем бог знает чего, смеёмся, если на душе легко, а взгрустнется иль обида какая- плачем; чуда ждем, а сами в чудеса-то и не верим…Разве не так? Рождаемся, живем, умираем…Будто расписанию какому следуем. А прикинуть — не на прогулку же пришли в этот мир! Слишком бы всё просто выходило. От простоты такой душу наизнанку выворачивает! — подхватила Олька мою мысль.

Так и просидели мы с ней до первых петухов.

— Ну вот, подруженька, не выспалась ты нынче из-за меня. Глянь, светает уже… Ночь ушла, исчезла сказка. Свет разгонит тени, рассеет наваждения. И мысли наши вернуться в привычное русло, покинут неизведанное, оставив неразгаданными тайны тьмы…

Она встала, потянулась, зевая.

— Пойду я, Маришка… Не спиться мне теперь: стоит глаза сомкнуть — голоса слышу… Лишь к утру, как петухи прокричат, засыпаю, а утро летом короткое, сама знаешь.

Проснулась я ближе к обеду. С чашкой горячего чая стояла у окна, постепенно приходя в себя после бессонной ночи и Олькиной с Антоном истории…

— Цыгане, цыгане!.. — захлебывался соседский пацан Вовка, несясь во весь опор к дому. Он вихрем влетел на крыльцо, что-то тараторя и энергично жестикулируя. Галина, на мгновение прекратила переливать воду из ведра. Наполовину наполненный черпак выскользнул из рук, облив босые ноги:

— Ишь, засуетился! На кой они тебе сдались? Вот смотри, утянут за собой, и поминай… Ой! — она прикрыла рот рукой. — Типун мне… Ты, слышь, смотри! Сегодня со двора ни ногой! Хорошо меня понял?

Вовка юркнул в приоткрытую дверь.

— Мам, Вовка про цыган каких-то…

— Они здесь каждый год останавливаются. Табор на берегу разбивают. На день- два, иногда всего лишь на ночь. А там поминай, как звали…

— Чтобы цыгане в этих краях!? Первый раз слышу!

— Что же ты хочешь? — улыбнулась мама. — Мы в деревне наездом, не постоянно живем. Мне Галина давно про них рассказывала. Вроде не трогают никого… Только сегодня на берег не ходи, ладно? Мало ли… В саду качели есть… С цветами повозись…

Но я пошла.

Мое любопытство било через край. Я зарылась в куст боярышника, безобразно исцарапав колючками все незакрытые части тела, раздвинула ветки и, не отрываясь, заворожено, наблюдала чужую, незнакомую мне, жизнь: резкая гортанная речь, крики чумазых ребятишек, ворохи тряпья, храп лошадей у кромки берега. Пестрота, хаос и запах… Особый запах только что разожженного костра, конского навоза, помятой травы, незатейливого цыганского варева, немытых тел. Его привезли эти люди и, кто знает, может быть, уже завтра увезут, скроют за горизонтом вместе с собой. Исчезнет частица иной жизни, эпизоды которой я сейчас жадно выхватываю взглядом, ловлю обонянием и слухом.

Как и прежде, запахнет лугами, водой, разогретой солнцем землей. Аромат моего мира, непреходящий, вечный, любимый…

Старая цыганка…

Не слышала, как она подкралась сзади, будто материализовалась из воздуха.

— Любопытно? Пробовала нашу жизнь к себе примерить?

Моё испуганное "Ой!" превратилось в нечленораздельный хрип.

— Ишь, побледнела!

Я подняла глаза: она смотрела на меня в упор, нахмурив густые с проседью брови. Мои руки мгновенно стали ледяными, кровь гулко застучала в висках. Я застыла, словно пригвожденная к месту, лишь глаза жили отдельной жизнью, машинально отмечая детали её внешности. Судя по морщинам, избороздившим лицо, цыганка была довольно стара- из-под выцветшего платка выбивались серебряные пряди волос, бесконечное множество юбок различной длины напялены одна на другую, гирлянды бус и украшений- амулетов обвивали старческую шею…

— Т-ш…Молчи. Старая Зара не сделает тебе ничего плохого.

Она подошла вплотную, чуть склонилась, пытаясь разглядеть меня поближе. Я вскочила на ноги, выпрямила затекшую от долгого сидения в одной позе спину, резко отстранилась. Почувствовала, как по спине сбегает, щекоча, струйка пота.

— И вправду напугалась. Напрасно… Поди и сядь вон на тот большой камень, видишь?

Камень и впрямь был огромен, плоский и широкий. Цыганка явно намеревалась подсесть рядом.

Я молча повиновалась, а она следом пошла.

— Садись, не бойся. А то за страх накажу! — рассмеялась.

— Накажете?..

— Угу…

Она примостилась рядом со мной.

— Дай, красавица, погадаю…

Знакомая песня… Надо полагать и сюжет будет развиваться по давно прописанному сценарию.

— Да нет, не так, как все, — возразила она, будто услыхав мою мысль. — Не так, как думаешь… Руку дай, вот эту….- цыганка схватила крючковатыми пальцами кисть моей левой руки, развернула ладонь и поднесла к глазам.

Я дернулась, оголяя этим непроизвольным жестом свой страх.

— Не бойся, говорю! Не мешай старой Заре!

Пришлось сдаться. Меня удивляло её упорство в желании посмотреть мои руки. Я тупо глядела перед собой, отстранённо наблюдая, как та, подслеповато щурясь, вперилась в хитросплетение линий на моей руке.

Потом старая цыганка заговорила….

— Две линии жизни, красавица, две их у тебя… И эти, глянь, головы или ума зовутся, тоже две…

Старуха повернула мою ладонь сначала в одну сторону, потом в другую, продолжая пристально изучать извивы моего ещё не начавшегося жизненного пути.

Подняла голову. Черные, как смоль, глаза поймали мой взгляд, стараясь удержать. Я съёжилась.

— Не понимаю…

— А кто понимает? — она хохотнула, дернувшись всем своим грузным телом. — А? Правую покажи…

Я и охнуть не успела, как её заскорузлая ладонь уже крепко держала мою руку, на сей раз правую.

— Да не бойся ты! Дрожишь, как осиновый лист. С детства, поди, страшным цыганьём напугана! Не иначе… Мы детей крадем, проклятья страшные насылаем, порчи и корчи разные… Да, деньги ещё… Уж больно деньги любим, а после, как сквозь землю… Так оно? Молчишь… Знаю, что так.

— Мне почти семнадцать уже… — выдавила я. — Попробуйте…

— О ты ба-а… Как много-то! Думаешь, захочу, не уведу? — она расхохоталась.

Я попыталась вскочить с камня. Не тут- то было! Её рука крепко сжала моё запястье.