Кристи Фихан - Темная симфония Страница 3

Таша, ее кузина, за обедом заметила, что в густой массе ее длинных волос уже начали появляться седые прядки. Антониетта прекрасно знала, что гордится своими волосами, но это было ее единственной уступкой славе. И сейчас, с появлением седины, лишь вопрос времени, когда ее небольшое тщеславие исчезнет навсегда. Ее ироничный смех над самой собой был тих, когда она без колебаний безошибочно пересекла комнату, подходя к фортепиано. Ее пальцы пробежали по клавишам, незамедлительно ответившим смеху в ее сердце.

Она любила жизнь, слепую или нет. Она жила так, как хотела. Музыка лилась в ночи. Призывая. Она знала, что музыка звала его. Байрона. Антониетта думала о нем день и ночь. Он был ее навязчивой идеей, от которой она никогда не сможет избавиться. Звук его голоса дотрагивался до нее так, как она мечтала, чтобы до ее кожи дотронулись его пальцы. Ласково. Он заставлял ее испытывать сожаление. Деньги позволяли ей вести такую жизнь, какую она хотела, несмотря на отсутствие зрения, но они также воздвигали барьер между нею и каждым мужчиной. Даже Байроном. Особенно Байроном. Его спокойное одобрение, неизменный интерес, всецело сосредоточенный на ней, грозил закрутить ее в вихре эмоций, в том числе и физических, а этого она не могла позволить.

Антониетта опустилась на скамейку, ее тело внезапно налилось свинцовой тяжестью от усталости. Ее пальцы пробежали по клавишам из слоновой кости. Музыка потекла по воздуху неразделенной любовью, безграничной, но безответной, страстью. Теплом. Огнем. Голодом, который никогда не будет удовлетворен. Байрон, темный поэт. Задумчивый. Таинственный. Мужчина из ее фантазий. Она понятия не имела о его возрасте. Он часто отвечал на зов ее музыки, неожиданно появляясь в комнате недалеко от нее, каким-то образом проходя мимо сигнализации, и тихо сидел рядом, пока она играла. Степень ее одержимости была такой, что она никогда не задавала ему вопросов, никогда не спрашивала, как ему удается проникнуть в дом, в ее музыкальную комнату.

Антониетта всегда знала, когда Байрон входил в комнату, хотя он никогда не издавал при этом ни звука. Он двигался тихо, хотя был высоким и мускулистым, а его тело было мечтой любой женщины. Ее семья понятия не имела, как часто он приходил, появляясь в огромной музыкальной комнате поздним вечером и проводя вместе с ней долгие часы. Он редко заговаривал, просто слушал музыку, но иногда они играли в шахматы или обсуждали книги или события в мире. Эти моменты она любила больше всего — когда могла сидеть и слушать звук его голоса.

Он вел себя учтиво, обладал манерами выходца Старого света и говорил с акцентом, происхождение которого она не могла определить. Всякий раз, когда она позволяла своему девичьему воображению взять над собой вверх, то представляла его благородным принцем, ответившим на зов. Сам он редко прикасался к ней, но никогда не возражал, когда она дотрагивалась до него, «читая» выражение его лица. У нее каждый раз перехватывало дыхание, когда он оказывался в одной с нею комнате.

Музыка под ее пальцами нарастала, поднимаясь до крещендо[4] бушующих эмоций. Байрон. Друг ее деда. Остальная часть семьи боялась его, он раздражал их. Большинство покидали комнату, едва он входил. Они считали его опасным. Антониетта полагала, что, возможно, так и было на самом деле, но с ней он оставался неизменно ласковым. За внешним спокойствием Байрона она чувствовала хищника. Следящего. Подстерегающего. Ожидающего своего времени. И это только добавляло ему привлекательности. Недосягаемой фантазии. Опасному темному принцу, притаившемуся в тени… наблюдающему… за ней.

Антониетта снова рассмеялась, на этот раз над своими странными глупостями. Она являла миру определенный образ — уверенной известной пианистки и уважаемого композитора. Свои мечты о страсти она превратила в головокружительную музыку, чтобы через нее выразить тот огонь, который горит внутри и который никто не может увидеть.

Ее пальцы прошлись по клавиатуре, порхая и упрашивая так, чтобы музыка ожила. Не было никакого предупреждения. В один момент она затерялась в своей музыке, а в следующий грубая рука зажала ей рот и потащила прочь от фортепиано.

Антониетта с силой укусила эту руку и отпрянула назад, чтобы ударить напавшего на нее человека. И именно в этот момент она по-настоящему осознала, каким свинцовым стало ее тело, заторможенным, совершенно нежелающим подчиняться ее приказам. Вместо того чтобы с силой ударить, она едва задела его. У нее создалось впечатление мощи. От него пахло алкоголем и мятой. Он заткнул тряпкой ее рот и нос.

Антониетта закашлялась, начала извиваться в попытке избавиться от противно пахнувшего материала. Она почувствовала головокружение и потеряла способность двигаться, соскальзывая все глубже и глубже в забытье. И сразу же перестала сражаться, повиснув подобно тряпичной кукле, притворившись, что окончательно потеряла сознание. Тряпка исчезла, и ее похититель поднял ее.

Она осознавала, что ее куда-то несут, что кто-то тяжело дышит. Чувствовала биение собственного сердца. Они оказались снаружи — на холоде и пронизывающем ветру. Море ревело и оглушительно грохотало, морские брызги долетали до ее лица.

Потребовалось всего несколько мгновений, чтобы осознать — они были не одни. Она услышала мужской голос, невнятный, бессвязный, что-то спрашивающий. Мурашки пробежали по ее спине. Ее дедушку, хрупкого в его восемьдесят два года, так же тащили по тропе к скалам прямо рядом с ней. Решительно настроенная не позволить ничему произойти с ним, Антониетта постаралась прийти в себя, глубоко дыша, втягивая как можно больше воздуха в свои легкие. Она собиралась с силами, выжидая подходящий момент. В мыслях же она начала повторять имя, как молитву, как просительную ектению[5].

«Байрон. Байрон. Я нуждаюсь в тебе. Поторопись, поторопись. Байрон. Где же ты?»

Байрон Джастикано кружил над небольшим городком, прежде чем направиться к палаццо. Летя по небу, мужчина чувствовал, как внутри него свернулся голод, требуя удовлетворения, но он проигнорировал его, отвечая на неожиданную тяжесть, поднимающуюся у него в животе. Что-то было не так, какая-то неуловимая вибрация в воздухе говорила ему о драме, разыгрывающейся внизу на скалах. В рычании он обнажил клыки. В темноте ночи глаза стали пугающе красного цвета. Дикое животное рычание вырвалось из его горла, он прибавил скорости, с шумом несясь по небу в сторону возвышающегося палаццо со всеми его многочисленными этажами, башенками и зубчатыми стенами.

Над многочисленными террасами и высокими этажами возвышалась круглая башня, где, по слухам, была убита не одна женщина в прошлом, отчего замок и получил сомнительное имя — «Палаццо Делла Морте». Сквозь густой туман на него безучастно взирали крылатые горгульи, выглядевшие настоящими, вскарабкавшимися на стену виллы. Возвышающийся на скалистом обрыве над бушующим морем, раскинувшийся замок казался темным и зловещим благодаря пустым глазницам скульптур, всегда за всем наблюдающих.