Нина Дьяченко - Зеркальные тени Страница 3

… Огонь. Пламя, постепенно подбирающееся ко мне. Мать, дико кричавшая на соседнем костре — наверное, она не подумала, что, сдавая меня инквизиторам, сама попадётся в их лапы. Ведь она же меня породила, вступив в гнусную связь с демоном — об этом мне поведали инквизиторы. И поэтому ей отказали в милосердном удушении перед сожжением.

Конечно, меня сжигали не они — священники передавали подобные дела местным судам, лицемерно умоляя быть ко мне справедливыми. Но, конечно, если бы представители городского суда осмелились проявить эту самую снисходительность, то оказались бы следующими в очереди на костёр.

Толпившиеся вокруг зрители, чьи тупые лица мало отличались от морд домашнего скота, ожидали своей регулярной подачки. Те же овцы, покорно бредущие на заклание. Не понимающие, что следующими на костре могут отказаться именно они, выступая в роли очередного развлечения.

Жуткая боль, мой крик, огромная стена пламени — это уже моё пламя, которое я сумела вызвать. Пламя поднялось до небес — и обрушилось на всех, кто пришёл посмотреть на мою казнь — а собрался почти весь посёлок. Как же — самая настоящая дочь демона с фиалковыми глазами — на это стоит посмотреть. Когда ещё увидишь такое потрясающее зрелище?

Ведь все остальные обвинения против ведьм — я в этом уверена — были ложными. Одна я такая вся из себя настоящая…

«Хлеба и зрелищ» — на этом лозунге когда-то держалась вся римская империя. Но об этом я узнала намного позже.

Несколько инквизиторов, которые лицемерно молились за мою душу неподалеку от костра — сгорели первыми.

И я выплёскивала очищающее пламя, выжигая всё, до чего могла дотянуться.

Людей прежде всего. Этих ненавистных, безжалостных тварей.

Уничтожая их, я ощущала дикую радость и освобождение — ведь я сама сгорала в собственном пламени, как я поняла намного позже, потому что моё тело было всё-таки больше человеческим, чем демоническим. И моя плоть оказалась слишком слаба перед моими же силами.

Но в тот момент я ни о чём не жалела.

Мне нравилось умирать.

— Где я? — странным образом место казалось одновременно бесконечным и имевшим строго очерченные границы, которые не имели ничего общего с привычным горизонтом, на котором каждодневно умирало солнце.

Я очутилась на чём-то твёрдом, стоя, словно не умирала совсем недавно на костре. На мне было надето короткое синее платье и больше ничего.

Вокруг имелись странные сооружения, смутно напоминающие то ли замки, то ли ещё что-то более причудливое. И все они были составлены из странных прямоугольников двух цветов: белых и чёрных. Странно, на вид они выглядели бумажными, и, казалось, протяни руку и вытяни одну из них — и то сооружение, которое из них состоит — рухнет. Я протянула руку, чтобы вытащить чёрный прямоугольник, но внезапно услышала деликатное покашливание сбоку.

— Не стоит этого делать, леди, — проговорил чей-то мягкий голос.

Я резко обернулась — и увидела маленького человечка, почти карлика с пронзительными светящимися глазами. В его глазах мерцал белый свет.

Сам же карлик был одет в простую одежду, на которой взгляд не останавливался, так же, как и на его чертах, постоянно расплывающихся. Внимание привлекали только глаза, блестящие, словно яркие огоньки свечей.

— Кто вы? — я отступила на шаг, хотя незнакомец не вызывал во мне страха, что было уже достаточно странным после того, как меня осудили на смерть именно мужчины.

— Посредник, — он пожал плечами. — Поясню, чтобы леди было понятнее: допустим, некто хочет продать душу… И я являюсь посредником между высшей инстанцией зла и этим ничтожным человечишкой. Или кто-то страстно хочет пожертвовать своей жизнью, чтобы, допустим, возлюбленная не умерла от какой-нибудь ужасной болезни вроде чумы… Хотя этот вид предложений встречается куда реже — люди страшные эгоисты. Впрочем, это не вредит моему бизнесу.

— И что ж вы обычно берёте взамен? — мне действительно стало интересно. К тому же, в этом мире, лишённом и солнца, и луны, окутанном серо-чёрными тенями, со слабо светящимися поверхностями, всё равно не на что было смотреть. А сооружения выглядели одновременно жуткими и зыбкими, словно грёзы в каком-нибудь моём кошмаре. — Ведь вы не можете оставаться ни с чем, правильно? Должна быть какая-то выгода.

— О, вы прозорливы, это понятно. В вашем естестве слишком много тьмы… назовём её демоном, хотя я не люблю столь вульгарных определений. К тому же, тьма вашей души — это тоже вы, без сомнения. И эта тьма служит для вашего же выживания и желает вам только добра. Эти здания, — он махнул рукой, словно охватывая всё, что видел, — на самом деле состоят из различных жизненных перипетий. Можно даже сказать, что мы сейчас находимся во владениях Судьбы. Хотя… кто сказал, что она на самом деле существует? Я имею в виду в той форме, что и мы с вами. Хотя правильность моей формы тоже под вопросом — каждый видит меня таким, каким представляет такого маленького и ничтожного слугу Судьбы, коим я и являюсь. И, как вы видите, каждый поступок человека — добрый — это белый цвет, злой — соответственно, чёрный, составляет между собой гармонию, называемую Равновесием. И я поддерживаю это равновесие изо всех сил. Ведь, когда наступит Хаос — то мир будет уничтожен, что, безусловно, очень грустно. Но потом снова возродится, так как Высшее начальство всё равно останется, а им скучно без таких мелких людишек, одной из которых являетесь вы.

Он изогнулся в нелепом поклоне, словно только что отвесил мне аристократический комплимент.

— Но, собственно говоря, вы не одна из них. Вы уже наполовину состоите из тьмы. То есть, при желании, можете стать обслуживающим персоналом, если мне будет позволено так выразиться. Вы понимаете мои слова? Всё-таки семнадцатый век.

— Понимаю, что странно, — я кивнула.

— О, совсем не странно! — он улыбнулся и махнул рукой. — Просто ваши тени проникают как в прошлое, так и в будущее, и ловят оттуда крупицы знаний. Никакого чуда на самом деле. Лишь борьба за выживание на высшем, так сказать, уровне. И я появился перед вами только потому, что у вас есть возможность выбрать две нити судьбы, хотя у обычных людей существует только один-единственный выбор. Хм, опять я не совсем точно выражаюсь, — он потёр ладонью лоб, нахмурившись. — Шахматы, понимаете? Или покер. Любая игра, где существует игровое поле и различные фигурки. Вот и жизнь любого человека, его нить Ариадны, так сказать, ведёт его лишь на игровое поле, где играет он сам. Но выигрывает всё равно Судьба. Но две нити — это уже более серьёзно, конечно. Ставки повышаются.