Элизабет - Черный Город Страница 3

Я чуть прибавляю ходу, а потом останавливаюсь. Волоски на моей шее встают дыбом. Я всматриваюсь в темноту в поисках движения, но ничего не вижу. Ха. Должно быть, я себе просто напридумывал. Я добираюсь до входной двери и хмурюсь. На темной деревяшке свежее граффити, только два слова, написанных большими буквами: ПРЕДАТЕЛЬ РАСЫ. Буквы не очень чёткие в тех местах, где папа пытался соскрести слова. Я вздыхаю и вхожу внутрь.

Папа сидит на одной из церковных скамеек и ждет меня. Кажется, с того времени, как я утром ушел из дома, он постарел еще на год. Его густые каштановые волосы стали еще седее у висков, борода еще неряшливее, а голубые глаза поблекли еще больше. Сложно поверить, что это всё тот же мужчина, который заставляет маму хихикать будто школьницу, просто улыбаясь ей.

— Где ты пропадал? — спрашивает он.

— Снаружи, — отвечаю я.

— Где твоя куртка?

— Потерял, — отвечаю я, что с формальной точки зрения, неправда. Я знаю наверняка, где она: под головой у одурманенной. Возможно, я завтра вернусь под мост и погляжу, не оставила ли она её там. Я любил свой мундир, он достался мне от легионера-Дарклинга из Освободительного отряда, сражавшегося за свободу, еще во времена войны, как раз перед тем, как был схвачен Ищейкой.

Я прохожу мимо отца к тесной комнатенке в задней части церкви. К двери, запертой на висячий замок, которая ведет вниз в склеп, прислонена проржавевшая старая раскладушка. Папа иногда спит на ней, когда не спускается в склеп, что бывает не очень часто. Мне кажется, он уже неделями не видел дневного света, наверное, с тех самых пор, как она вернулась. Я поворачиваюсь спиной к двери склепа, даже не взглянув на неё, не желая думать, что скрывается за ней.

Остальная часть комнаты занята маленьким столом и кое-какой кухонной утварью. В комнате грязно. Грязь повсюду. Она на стенах, на тарелках. На всех поверхностях. На полу стоит несколько ящиков, доверху заполненных консервами; пожертвования от местных жителей для раздачи на нашей очередной благотворительной организации. Вокруг кухонного стола три стула: один для отца, другой для меня, а третий никто не занимал вот уже восемь лет. На спинке последнего висит меховое манто из волка, которое папа подарил матери в день их свадьбы.

Я беру манто и прижимаюсь носом к серебристому меху. Я почти верю, что могу почувствовать аромат лилий Кальдера, запах времен, которые были гораздо счастливее нынешних. В моей груди возникла знакомая боль, и я осторожно возвращаю манто обратно.

На загроможденном столе гора счетов. Я беру их в руки, а мой разум возвращается к девчонке из Стражей. Как там охранники называли её? Натали.

Я уныло просматриваю счета, стараясь сосредоточиться на других вещах, но моё настроение ухудшается с каждой новой красной буквой. Мне нужно разжиться новыми клиентами, чтобы оплатить это, и от этой мысли меня тошнит. Ненавижу подкарауливать детей у своей школы и подсаживать на Дурман, но у меня нет выбора. Либо это, либо выгонят на улицу. В Блэк Сити это смерти подобно.

— Ты собираешься рассказать мне, где был? — спрашивает отец, когда входит на кухню.

— В библиотеке. Надо было вернуть кое-какие книги, — лгу я.

— Ты рисковал быть схваченным после наступления комендантского часа, только из-за того, что тебе надо было вернуть книги?

— Ну, что тут скажешь? Библиотека дерет просто астрономические штрафы.

— Библиотека сгорела еще на прошлой неделе.

Ой.

— Господи, Эш, если тебя схватят после наступления комендантского часа…

— Да знаю я.

— Тебе следует быть еще осторожнее. Ищейки снуют по всему городу, особенно теперь, когда Эмиссар вернулась.

Ему не нужно напоминать мне об этом. После того, как Эмиссара эвакуировали в прошлом году, в городе, чтобы его контролировать, были оставлены только основные силы полиции (охрана Стражей). Теперь она вернулась, чтобы начать переговоры с Легионом о расширении своих владений, а город кишит Ищейками, специально обученными людьми, чтобы охотится только за одним: за Дарклингами.

Я бросаю счета на стол.

— Я добываю для нас деньги. Кто-то же должен всё это оплачивать!

Папа щурит свои голубые глаза и смотрит на меня.

— Чем ты занимался?

Я потираю тыльную сторону шеи.

— Я же говорил тебе, больше не связываться с Дурманом! — кричит отец. — Что, если они схватят тебя? Честно говоря, порой мне кажется, тебе хочется, чтобы тебя убили.

Мой рот дергается.

— Хочешь умереть? — папа упорствует и говорит напыщенно.

— Я уже мертв.

— Только потому, что твоё сердце не бьется, не означает, что ты мертв.

— Ты не понимаешь, — быстро отвечаю я. — Ты себе представить не можешь, каково это быть уродом. Куда тебе? Ты же человек; ты совершенно не такой, как я.

У отца есть бьющееся сердце, а у матери даже целых два. Однако ж, мне по какой-то причине не досталось ничего, кроме холодного камня в груди. Не имеет значения, сколько раз он пытается объяснить мне — моё сердце не бьется, потому что ему не нужно этого делать, мою кровь питают и насыщают кислородом симбиотические простейшие; просто это один из удивительных побочных эффектов смешивания человеческой и дарлинговой ДНК — это не имеет никакого значения. Я ведь все-таки чудовище.

— Я не хочу, чтобы ты впредь выходил ночью, — говорит он.

Я раздраженно вздыхаю.

— Эш, я серьезно. Мне не хочется, чтобы какая-нибудь Ищейка рыскала тут и задавала вопросы.

— Ладно, ладно, — бормочу я.

Папа идет к шкафу и достает конверт.

— Это пришло по почте, — спокойно говорит он.

Отец протягивает мне конверт. Внутри брошюра и медный браслет. Я просматриваю содержимое листовки:

ЗАКОН О РЕГИСТРАЦИИ ДАРКЛИНГОВ

ПО ПРИКАЗУ ПУРИАН РОУЗА, главы Соединенных Штатов Стражей:

Граждане Дарклинги, проживающие на территории Стражей обязуются постоянно носить идентификационные браслеты. Невыполнение карается смертью.

Я рассматриваю браслет. На нем выгравирован текст: Эш Фишер #000121 Собственность Гарольда Фишера, Церковь Плюща, район Высотка.

Я глубоко вздыхаю.

- Они же это не серьезно. Я ведь не пес какой-то! Я не могу быть ни чьей собственностью.

— Прости, сынок, — говорит отец, не в силах посмотреть мне в глаза. — Только пообещай мне, что оденешь его. Не хочу, чтобы ты попал в какие-нибудь неприятности.

Я сглатываю, пряча подальше свою обиду, и надеваю браслет, не желая давать отцу еще причин для беспокойства из-за меня. Я прикрываю браслет рукавом, но всё равно знаю, что он там. Это унизительно. С разницей всего каких-то несколько минут, я перестал быть чьим-то сыном и стал домашним питомцем.

— По крайней мере, так Ищейка не примет тебя за одичалого Дарклинга, — говорит отец напряженным голосом.

— Ага. Слушай, да фигня это всё; это всего-навсего браслет, — упоенно лгу я, только до конца всё никак не разберу, ему или себе.

Я бросаю взгляд на дверь, ведущую в склеп.

— Она ела? — интересуюсь я.

Отец качает головой.

- Я ждал тебя.

Я иду к холодильнику и вытаскиваю из него пакет с синтетической кровью, первая положительная — Кровь-Синт-1. Стражи создали её в очень короткие сроки, сразу же после войны, лет восемь назад, чтобы накормить Дарклингов, которые были насильно переселены в огромное гетто, за новой возведенной Пограничной стеной. Тем, кто поудачливее, удалось, благодаря подкупу и торгам, выбить себе место в гетто — в Легионе, понимая, что это их лучшая возможность выжить. Остальных отправили в «миграционные лагеря» в Бесплодных землях. Теперь единственные Дарклинги, которых можно встретить по эту сторону стены — несколько горничных, обученных вести хозяйство, кое-какие нарушители границ, скрывающиеся в благополучных домах организации «Люди за Единство», одичалые Разъяренные да я. Последний оставшийся полукровка в Блэк Сити.

Папа идет к раскладушке и отпирает висячий замок на двери. Мы, молча, спускаемся вниз по каменным ступенькам. В склепе воняет смертью и разложениями. В центре комнаты стоит потрепанное кресло, с брошенной на подлокотник книгой. Я заставляю себя смотреть на создание, которое сидит, сгорбившись в углу комнаты.

Она шевелится.

Мои руки сильнее сжимают мешок с кровью.

— Я тут… — я откашливаюсь, прочищая горло, которое пересохло. — Я принес тебе кое-что на ужин.

Тварь рычит и дергает цепи, которыми прикована к стене. Я ставлю пакетик с кровью на пол, и пинаю его к ней. Она хватает его, рвет и слизывает кровь с пакета своим черным языком и жадно пьет, разбрызгивая кровь по своему практически сгнившему лицу, обнажая длинные изогнутые клыки.

Я сажусь в кресло, наблюдаю с безопасного расстояния. Вирус Разъяренных не передается воздушным путем, но я по-прежнему подвергаюсь риску, если она укусит меня. В уголки моих глаз набегают слезы, и я сердито смахиваю их. Отец прав. Мы должны быть осторожнее с Ищейками, которые наводнили город. Я смотрю на существо.