Беглая (СИ) - Семенова Лика Страница 30

Времени у меня оказалось в обрез, пока тетка не перешла к жестким действиям. Я не сомневалась, что они последуют. Гихалью я посвящать не хотела. Она бы отговаривала. Но я прекрасно понимала, что полумеры здесь не помогли бы…

Ринкен жил на соседней улице, недалеко от Аники. Я знала, что он давно был в меня влюблен. Даже провожал несколько раз. Но был просто приятелем. Видимо… не оставлял надежд… Мы набрали в баре выпивки и заперлись в старой подсобке, которой Гихалья давно не пользовалась. К счастью, прилично набрались — обоим было неловко.

Мой гениальный план сработал, но Гихалья каким-то образом нашла нас. Бедняга Ринкен потом бежал по улице под хохот мужиков из бара, сжимая штаны в руках. Хороший вышел скандал, но мне он был только на руку. Правда, Ринкен на следующий день упал с лестницы и сломал обе ноги. Все местные приписали этот случай колдовству Гихальи.

Но сука из борделя больше никогда не появлялась.

Гихалья сокрушалась тогда. Она говорила, что все должно было быть совсем не так… Но я выбрала меньшее из зол и не испытывала сожалений. Я искренне считала, что любовь, если она случится — это совсем другое. И этот нелепый случай не будет иметь никакого значения.

26

Приказ отца явиться испоганил настроение. Я чуял, что это было как-то связано с этой нагурнатской коровой. Я не хотел видеть ее. Не хотел слышать. Не хотел знать о ее существовании. И первая мысль: Агринон выдумал новую благоприятную дату… Я почти не сомневался. Плевать… Плевать! Этого брака не избежать. И единственное, что я мог — уменьшить для себя его значение. Низвести до ничтожной политической функции. Принцесса Амирелея Амтуна — лишь фигура на игральной доске. Объект в астрологических картах фанатика Агринона. Неизбежность. На этом все. Все! Я не стану смотреть на нее дольше, чем полагается, потому что это невыносимая насмешка. К счастью, ничто не обязывало.

Я видел лишь дикарку. Все остальные были не важны... От предыдущей безумной ночи я все еще пребывал в состоянии эйфории. Коварного хмеля. Тело вновь требовало ее, и приходилось делать над собой усилие, чтобы удержаться. Я оставил ее под утро почти без чувств. Мне кажется, она этого даже не запомнила, настолько была утомлена. Ее запах преследовал меня. Я мечтал вновь прижаться к гладкой теплой коже, липкой от испарины, ощущать ее под собой. Брать снова и снова, пока это желание не ослабнет хотя бы на самую ничтожную малость. Если такое возможно… Она отчаянно хотела меня, несмотря на все слова. Лгунья. Дикая, непокорная. И я не хотел, чтобы она была другой. Моя! Только моя! Казалось, я изнывал от мучительной жажды, жадно пил, но никак не мог утолить ее. Впитывал, но не насыщался, словно был бездонным. Наверняка осознавал лишь одно: никто и ничто во вселенной не в силах вырвать дикарку из моих рук. Никто и ничто! Кроме ее проклятых воспоминаний…

Ее слова не давали мне покоя. Я видел, как сверкали полубезумные аметистовые глаза, как кривились яркие искусанные губы, от которых было так сложно оторваться. Я возненавидел ее в этот миг настолько, что смог бы убить в приступе невозможной бесконтрольной ревности. И жалеть о содеянном всю оставшуюся жизнь… Не понимаю, какая сила меня сдержала.

Ревность…

От одной этой мысли пробирала дрожь. Я ревновал до умопомрачения. Женщину! Свою женщину! Женщину, уже принадлежащую мне целиком. Ревновал к призраку, которого никакая сила во вселенной не смогла бы для нее оживить. Все это казалось безумием. Уничтожающее острое чувство.

Она врала — я видел это… Или хотел видеть? Червь сомнения беспощадно точил изнутри, оставляя зудящую пустоту, которая сводила с ума. А если нет? Эта мысль изводила меня. Этот кто-то существовал, в том не осталось сомнения — она не была девственницей. Этот кто-то вторгался в ее совершенное тело. Трахал, как любую другую! Доступную и незначимую. А она? Что может вкладывать дикарка в понятие «любить»? Что она может об этом знать?

Воображение живо рисовало, как она металась под кем-то другим точно так же, как недавно подо мной. Кричала и задыхалась, кончая раз за разом. Закатывала глаза, комкала простыни. Мокрая, обессиленная, бесстыдная и ненасытная…

Хватит!

Хватит! Иначе сойду с ума.

От напряжения закололо виски. Я чувствовал, что лицо покраснело. Только не теперь. Нельзя в таком виде появиться перед отцом… Остальное потом.

Я остановился у окна, встал под ветер воздуховода, чувствуя, как окутывает прохлада. Стало немного легче, лишь разогнавшееся сердце никак не хотело успокаиваться. Я выбью из дикарки правду. Все до самой незначительной мелочи. Я узнаю все. И заставлю забыть. Я уничтожу ее память, если понадобится.

Моя.

В этот раз отцовский кабинет был серо-голубым. Ни то, ни се. Этот выбор ничего особенного не символизировал. Означало ли это, что дело, по которому я был вызван, оказывалось проходным? Если бы верховный назначил дату — кабинет был бы белым. Никаких сомнений… Отец счел бы эту новость великой радостью.

Астролог предсказуемо жался в углу, обнимая бумажный рулон. Значит, дело точно связано с моим предстоящим браком. Или отец намерился ежедневно посвящать меня в галиматью Агринона?

Фанатик расшаркался передо мной. Я поклонился отцу.

— Доброе утро, ваше величество.

Тот пытливо вглядывался в мое лицо. Долго. Дольше, чем следовало. Наконец, благосклонно улыбнулся:

— У верховного есть добрые вести. Я хочу, чтобы ты послушал.

Агринон облизал губы, выступил вперед. Принялся было раскатывать на столе свою карту, но отец остановил:

— Не нужно, верховный. Достаточно того, что я уже все видел.

Астролог поклонился и принялся с шуршанием сматывать рулон сухими перепачканными в краске пальцами. Это был отвратительный звук, от которого передергивало. Наконец, он выпустил бумагу из рук и вновь почтительно поклонился.

— Его величество в своей мудрости были необыкновенно прозорливы. И совершенно правы в том, что вселенная не статична.

Вдоль позвоночника побежал омерзительный холодок. Неужели они назначили дату? Так скоро…

— Его величество повелели составлять ежедневный прогноз столько времени, сколько будет необходимо. Но уже сегодняшние расчеты продемонстрировали замечательную положительную динамику. — Он вновь потянулся было к рулону, чтобы иметь возможность тыкать в карту пальцем, но опомнился. — Расположение планет несколько изменилось в нужную сторону. Имею основания считать, что импульсом послужила личная встреча вашего высочества с принцессой Нагурната, произошедшая вчера, в день всецело благоприятный и благостный.

Агринон посмотрел на отца, желая убедиться, что озвучил то, что было нужно. Отец благосклонно кивнул, позволяя продолжить.

Верховный вновь нервно облизал губы:

— Я имею смелость предполагать, что между вашим высочеством и принцессой Нагурната начала формироваться так называемая астрологическая связь, в конечном итоге неизбежная между персонами предназначенными. Это выражается… — Агринон снова осекся: без своей карты он был, как без рук, — … в определенной расстановке звезд пыльного сегмента в отношении к планетам-покровителям… Астрологическая связь, при благоприятных обстоятельствах, распространится и на физические аспекты. Я полагаю, — он вновь посмотрел на отца, — и его величество полностью одобрили мои выводы, что для скорейшего формирования устойчивой связи вашему высочеству следует по возможности чаще встречаться с принцессой Амирелеей. И я выражаю уверенность, что звезды очень скоро окажутся благосклонными.

Агринон заткнулся.

Я посмотрел на отца и прочел на его лице абсолютное одобрение. Он кивнул:

— Я считаю, что слова верховного более чем разумны. Не стоит слепо ждать благосклонности звезд. Нужно брать в собственные руки то, что можно взять.

Я выдохнул:

— Я не отказываюсь от своего долга, отец. И встречусь с принцессой Амирелеей ровно столько, сколько требуют наши обычаи.

— Этого мало.