Три седьмицы до костра (СИ) - Летова Ефимия Страница 32

Риза готова была убить меня за долгую отлучку. Похоже, она действительно волновалась. Я, как могла, объяснила ей что-то, но мысли были далеко от нее и этого дома. Во что я ввязываюсь и зачем? Что даст мне информация о родителях инквизитора?

Разве это может приблизить меня к Вилору? Нет, вопрос надо ставить иначе - может ли вообще хоть что-то приблизить меня к Вилору? Ответ очевиден.

Но он мой друг. 

Слово пришло на ум неожиданно, я попробовала его на вкус - друг. У меня не было как таковых друзей до этого, но, пожалуй, считать сероглазого служителя другом я могу. И я видела, что история с пропавшей матерью действительно огорчала его, а значит, попробовать помочь по мере сил - моя прямая обязанность. Убеждая себя подобным образом, я добралась до постели в выделенной мне гостевой комнатке и долго смотрела в удивительно белый, прямо-таки белоснежный потолок - совершенно невозможная вещь для маленького домика с печкой внутри. Наверное, это символизирует светлое небо, - с этой нелепой мыслью я и уснула.

***

- Я еще нужна тебе сегодня? - как можно небрежнее спросила я Ризу следующим днем, когда она вернулась и пригласила выпить чаю, пока Рен еще спит.

- Да в общем-то нет, а у тебя были какие-то планы? - в голосе Саниной подруги появилось любопытство. Совершенно ненужное мне любопытство.

- Планировала сходить в городскую оранжерею, - беспечно и при этом не слишком заинтересованно, вот так будет правильно. 

- Туда бы в зленник идти или в пестрень, - задумчиво сообщает Риза. - Но сходи, конечно...

- И у меня к тебе просьба, - я опускаю глаза в пол. - Очень неловко, но...

- Да?

- Я понимаю, что в деревне это все будет невозможно, но... не могла бы ты меня причесать, как вчера? И, может быть, немного подкрасить... - румянец на моих щеках почти настоящий, вот только причина отнюдь не в смущении, а в беспокойстве. Я должна хоть как-то подстраховаться, стать хоть немного менее похожей на себя обычную.

- Конечно, - Риза смеется. - Понравилось? Да я тебя так принаряжу, мать родная не узнает. Только не ввязывайся ни во что, а то Асания меня убьет. Впрочем, ты выглядишь на редкость здравомыслящей девушкой, отчего-то хочется верить, что ты не побежишь на свидение с малознакомым сладкоголосым юношей.

... и, наверное, зря. Потому что во что-то я все-таки уже ввязалась, хотя и не с тем смыслом, который имела в виду Риза, и даже на свидание собралась, хотя, по утверждению ласа Лирота, мой сегодняшний ухажер уже стоит одной ногой в могиле.

Риза развлекалась со мной, как с куклой - или младшей сестрой, которой, насколько я знала, у нее не было. Укладывала волосы, подкрашивала ресницы, щеки и губы и даже одолжила одно из своих платьев. Все это заняло невероятно много времени по внутренним ощущениям, и когда я наконец вырвалась из плена ее заботы, то была уверена, что ни к какому старому архивисту..? Архивариусу? Заведующему архивом ласу Ригелю не попаду. Он будет видеть десятый сон.

Я смотрела в зеркало не менее трети горсти. Риза права, меня не узнать. Не то что бы я любовалась собственным умело подкрашенным лицом, хотя, надо признать, оно мне нравилось. Просто в таком собственном отражении мне виделась собственная другая жизнь, безработная жизнь обеспеченной, красивой и любимой женщины. Безопасная, спокойная, счастливая. Недостижимая. 

"Зато у тебя есть черные крылья" - шепнула мне тьма.

"На них не полетаешь"

"Кто знает"

***

Вертлявый тощий кучер долго таращился на бумажку с адресом старого служителя.

- А вам точно надо туда, ласса? Далековато будет. Давайте с утречка, а, ласса?

- Мне сейчас надо, - беспомощно говорю я. Утро у меня занято, а идти пешком, судя по всему, слишком долго.

- Не поеду я, - уперся кучер. - Можете вон, у других спросить. Но, думаю, сейчас мало кто согласится. Ужин ведь скоро, ласса, дело святое. Разве что за двойную плату, тогда пожалуйста. 

Двойная плата мне не подходит. Я уже собираюсь уходить, но что-то толкает меня в грудь. Рука моя поднимается, словно сама, и я легонько стукаю мужчину в грудь. Удивление на его лице сменяется странным неподвижным, сонным выражением. Тьма выползает, охватывает его за тонкую шею черной еле различимой удавкой.

- Сейчас, так сейчас, ласса. Через пару мгновений будем готовы, садитесь, - проговаривает возница, медленно, через силу, будто и сам не понимает, почему до этого отказался.

Я дожидаюсь, пока он отойдёт, и, теперь уже сама себя, со всей силы ударяю по щеке, резко, хлестко.

"Если ты будешь действовать без моего согласия, я пойду и сама сдамся Иститору или буду сжигать в костре по пальцу. Я не собираюсь никого ни к чему принуждать силой, понятно?! И ты меня принуждать не смей. Я решаю, что буду делать, только я!"

Тьма, разумеется, молчит. Как и нет ее. 

- Едем? - полуутвердительно говорит кучер.

Мне стыдно, но в экипаж я сажусь. В конце концов, это его работа, а я за нее плачу.

***

Дом бывшего заведующего архивом служителей ласа Ригеля был довольно внушительным на вид - двухэтажная белокаменная махина. И - колокол на двери, мигом напомнивший мне о Вилоре, установившем подобный же агрегат. Я погладила прохладный металлический бок, прежде чем дёрнуть тонкий, привязанный к язычку канат. 

Спустя полгорсти, не меньше, когда я уже раздумывала, не начать ли звонить повторно, дверь неожиданно распахнулась, и я увидела пожилого господина, с длинными седыми волосами, породистым, надменным лицом и невероятно ровной прямой спиной. Что ж, лас Лират мог не волноваться - у его знакомого явно всё в порядке, вот только вряд ли он захочет со мной общаться...

- Лас Ригель? - пробормотала я, судорожно пытаясь отыскать в кармане лист с рекомендацией. 

Мужчина обвел меня холодным оценивающим взглядом и торжественно проговорил:

- А вы договаривались о встрече?

- Нет, но... - я торопливо протянула нашедшийся, к моему стыду довольно помятый лист. - Вот. Это письмо от служителя Лирата, там речь обо мне и причине, по которой мне необходимо обратиться к вам...

Мужчина взял бумагу двумя пальцами, как дохлую мышь, но не раскрыл.

- Пройдемте в дом. Я уточню у хозяина, согласится ли он принять вас.

... если таков слуга, каким же должен быть хозяин? Впрочем, то, что хозяин жив и в состоянии принимать гостей - уже удача.

Прихожая холодная и какая-то неживая, необитаемая. Очень пусто. Стены холодные, похожи на мраморные, никаких картин или зеркал, как в домах Ризы и Иститора. Пара диванов, вешалка для одежды, темный палас с коротким ворсом без рисунка. Проходит еще горсть тревожного ожидания, я мну в руках платье Ризы, непривычно острая на ощупь ткань впивается в кожу.

- Проходите, ласса. Хозяин вас примет.

Я поднималась на второй этаж, слегка придерживаясь перил - высота всегда меня пугала. Наверху сердце печально сжалось - пахло травами, затхлым запахом старости и болезнями.

Знакомый, тяжёлый запах. Седовласый важно приоткрыл одну из дверей, пропуская меня вперед, и запах усилился.

***

Мужчина, лысый, безусый и безбородый, полулежал в огромной кровати. Пара свечей, горевших на столике возле кровати, незначительно освещала эту тёмную комнату с глухо задернутыми портьерами. Одеяло было подоткнуто почти под самый подбородок, на нем, почти такие же белые, лежали худые, не в меру морщинистые руки с зажатым в них моим листом - похоже, лас так и не разворачивал его, и, соответственно, не читал. Что было неудивительно: длинные аристократичные пальцы старика тряслись постоянной мелкой дрожью, словно под ними была не ровная поверхность, а круп бегущей мерной рысью лошади. На голом и почти гладком лбу выступали капельки пота. 

- Доброй ночи, дитя. Или еще вечер? - голос у него был странный: сильный и слабый одновременно, хриплый и в то же время звучный.

- Вечер, лас. Только-только сгущаются сумерки.

- Кто вы и откуда? Меня так редко кто-то навещает, кроме, разве что, некоторых братьев по служению.