Некромантия. Задачи и упражнения - Мара Вересень Страница 33

– Она под следствием? На каком основании, Арен-Тан? – холодно поинтересовался Эфарель

– Обвинение я зачитаю мисс Ливиу лично и без посторонних.

– В присутствии официального защитника, светен, а также старших родственников и (или) лиц, к ним приравненным.

– Вы ей никто, эльве Эфарель, ваша помолвка такая же фикция, как ее с Холином ученический договор. Впрочем, у Холина на нее прав больше, чем у вас, хотя бы законодательно.

Каменно вежливым лицо Альвине сделалось сразу же, как Арен-Тан вышел из магмобиля, но вот то, как от последней фразы у эльфа побелели уши, инквизитору видно не было, а мне – очень даже.

– Ну, раз так, – ласково улыбнулся Эфарель, и я услышала в его певучем голосе вкрадчивый шорох скользящего из ножен клинка, – тогда вызывайте Холина.

Глава 8

Безднов день, мраков обед, демоновы эльфы и господин-тролий-зад Арен-Тан. Хотя был в этом светлом царстве луч тьмы – Халатир и инквизитор померялись в сторонке официальными лицами. И по этим лицам явно было видно, что не о дамах они там так мило воркуют. Подслушать не вышло, но отбегавший куда-то Эфарель вернулся и, мазнув по плечу волосами, сообщил, что они там выясняют границы взаимной дипломатической неприкосновенности. Мол, конгрегация вам, господин секретарь консула, по Нодлуту побегать позволила, теперь долг платежом извольте, да еще и проценты набежали. И долг – долгом, а проценты вернуть в обязательном порядке и не вмешиваться, если вдруг эти проценты будут против возвращения.

Кусок в горло не лез. Потому что там еще яблоки были, а не из-за переливчатых глаз Фалмареля с укоризной и смысловым посылом “я так и думал” во взоре. Кажется, после праздника он предпочтет забыть, что вообще со мной знаком. И на здоровье, мне одного Альвине за глаза хватает. Их тут, таких идеальных столько, что дышать от красоты нечем. Поэтому, если вы вдруг соберетесь в Лучезарию, хорошенько подумайте, так ли вы любите эльфов, которых здесь половина от всего остального населения. Не подумали? Как вариант – эти милые маленькие зеленые лимончики и молодое яблочное вино с пузырьками.

Подозреваю, что именно оно и было причиной. А еще вставшие на дыбы нервы. Я сбежала подальше от основной массы отдыхающих не из-за желания “припудрить носик”. Кто-то смотрел на меня, и от этого взгляда порог ложился под ноги, и озноб скреб по костям изнутри сладко и жутко.

Вначале меня спасло дерево, на которое я оперлась спиной, чтобы случайно не упасть за грань. Как когда-то. А потом – Альвине. Явился светлой тенью, взял за руку и увел от всего этого. Так руку и не выпускал. Ни пока нас такси к границе Фалмари-мар везло, ни пока мы к нашему павильону шли. Завитки браслета проступили вокруг запястья, и от них веяло умиротворением, как и от руки, в которой лежали мои пальцы. С правого большого моего язвительно помигивал изумруд.

Эфарель начхал на приличия и вошел ко мне в комнату не спросив.

– Нужно проверить. Если не вышло, я сам со старейшиной Фалмари поговорю. Это неприемлемо. Мика… – Он прижал мою ладонь к своей груди и сердце толкнулось, будто кошка, выпрашивающая ласку. – У меня осталось так мало… Но что бы ни случилось, помни, ты всегда можешь рассчитывать на помощь Эфар. Это, – он коснулся рисунка на запястье, – для моего народа не фикция, что бы там не говорил Арен-Тан.

– Объясни.

– Еще слишком рано, – коварно произнес Альвине.

Увы, у него не вышло. Исправить не вышло.

Остаток дня я провела в странном состоянии. Спала, но слышала все что происходит вокруг. И голоса живых мешались с видениями. Лукреция приходила и долго спорила с Альвине в куцем подобии гостинной. Кажется, Халатир приходил тоже, его озадачила моя реакция на воздействие. Я видела Голос оракула, но это точно был сон, потому что видения были безголосы и сменяли друг друга безо всякой логики.

Зато я пропустила вечерние танцы с последующим запуском в небо бумажных фонариков. Фонариков было жаль. Действо предполагалось совершенно не магическое и в темноте должно было выглядеть невероятно хорошо. И еще фейерверк. Его цветные вспышки плясали по потолку, странно отражаясь в зеркале.

Шторы так и остались открытыми. Мне хотелось вечернего воздуха, сверчков и прохлады, я изрядно повозилась, пока искала, как распахнуть створки, но все же нашла. Не сразу догадалась не тянуть прозрачное полотно на себя, а отодвинуть в сторону. Можно было легко перебраться через подоконник и выйти наружу, минуя коридор, но гулять не хотелось, только воздуха, сверчков и прохлады.

В небе снова вспыхнуло и раскатилось искрами и спиралями. А потом звуки сжались в зудящую точку и исчезли, словно лопнула старая нить. Комнату затопила прозрачная темнота и только в зеркале все еще скользили радужные сполохи. Я обошла постель, здесь она, по странному совпадению, тоже стояла в центре комнаты, как в моей спальне дома, и приблизилась к полыхающему далекими зарницами стеклу.

Грань придвинулась, пощекотав затылок холодком. На край туалетного столика легли костистые пальцы с изумрудной искрой, а я с любопытством посмотрела на свою иную форму. Лицо с правой стороны, подсвеченно синим, в провале глазницы пылающий глаз с крупным совиным зрачком. Кожа покрыта не то спекшейся чешуей, не то обугленными плотно прилегающими друг к другу короткими перьями. Я подняла свою иную руку и коснулась уха, убежавшего вверх и обзавевшегося перьевой щеткой. Края перьев были острые, как ножи. Перстень добавил изумрудного в зеркальный мир и зрачок иной формы сжался в ромбовидную щель. За плечами вился мрак, выгибался лентами, рисовал гротескный крылатый абрис и распадался дымом.

Мне нравилось то, что я видела. До тех пор, пока отражение иной формы гадко не оскалилось и не шагнуло в глубь зеркального мрака, оставив меня одну. Синеватые когти звонко цокнули по стеклу. Паутиной разбежалась сетка трещин, а из зеркала на меня посмотрел Геттар. Такой, каким я видела его большую часть нашего знакомства. Плащ прятал лицо до половины, немного надменно кривились губы над бледным подбородком.

Там, за порогом…

– Зачем звала, Заклинающая, – голос расцвел внутри меня мурашечной дрожью, но в нем не было прежнего тепла, только бездный холод и запредельная тоска.

Грудь протаяла алой дырой, в ней распустилась ослепительно белая лилия с тонкими золотыми искрами в чаше и тут же потемнела, сделавшись багрово красной, почти черной. Вязкая капля собралась на