Святая ведьма - Алексей Калинин Страница 34

Камеры, микрофоны? Да плевать на них. Но вид сделать нужно…

С шеи рука перебирается на грудь, и она «испуганно» пытается вырваться из его объятий.

— Не бойся. Я не сделаю тебе больно. Никогда.

Не в силах ни остановить, ни поощрить его, Людмила молча смотрит на его загорелую руку, темнеющую на розовой ткани халатика, потом нерешительно поднимает глаза.

От вида полыхающего в его глазах пламени, она еле слышно стонет и расслабляется, уже не пытаясь вырваться из рук. Другого разрешения и не требуется. Фердинанд начинает гладить и легонько сжимать упругую грудь, не отрывая взгляда от глаз Людмилы, наблюдая, как страх сменяется в них сладкой истомой.

Горячая кровь приливает не только к щекам Людмилы. Верхушка груди набухает, и сосок твердеет, отзываясь на ласку. Поцелуи сыплются безостановочно. Лицо, шея, обнаженная грудь.

Когда он успел развязать пояс? Не важно… Как же хорошо…

Она и предположить не могла, что ее грудь может дарить такие чудесные ощущения и, зацелованная до бесчувствия, позволяет его пальцам стянуть халат.

Людмила инстинктивно пытается прикрыться, но Фердинанд стремительно опускает голову и страстными поцелуями покрывает ее пальцы. Девушка отдергивает руку, и тогда он прижимается лицом к груди, нежно поглаживая соски и играя с ними губами.

Какое-то первобытное чувственное наслаждение пронзает ее, и срывается непроизвольный стон, когда она запрокидывает голову, вцепившись пальцами в мягкие темные волосы.

Его руки исследуют Людмилу, нежно, неторопливо, погружаются в расселину между ягодицами, скользят ниже, ласкают напряженное и жаждущее сокровенное место. Людмила дрожит от прикосновений, и дыхание невольно становится все более прерывистым.

— Нет, Фердинанд, не… Не нужно, — шепот выходит таким, что мужчина слышит просьбу не останавливаться.

Как они оказались на кровати? Людмила потом не могла этого вспомнить, в уме возникали лишь требовательные губы и нежные ласки мозолистых ладоней. Его пальцы… они были твердыми, но в то же время не причиняли ей боли.

Фердинанд срывает с себя пиджак, рубашку. Пуговицы прыгают по полу, но Людмила не обращает на них внимания — она оглаживает руками мускулистый торс Фердинанда. Мышцы пресса похожи на поверхность старинной доски для стирки — такой же рельеф и выпуклость. На теле ни грамма жира, лишь прекрасно развитая мускулатура и тонкая кожа с небольшими черточками шрамов.

Ее руки скользят по прессу и цепляют ремень. Ладони наталкиваются на вздыбленную плоть, Фердинанд возбужден также, как тогда, в ванной комнате гостиницы. Но теперь он вряд ли уйдет. Да Людмила и сама не хочет, чтобы он уходил. Она освобождает его плоть из плена ткани…

Низкий рык, исходит от Фердинанда, когда он подминает ее под себя и жестко накрывает ее губы своими. Его твердое как скала тело прижимается к ее мягкости, его бедра втираются в колыбель ее бедер, и через удар сердца Людмила уже задыхается от вожделения.

Фердинанду достаточно взглянуть на нее, чтобы Людмила почувствовала себя ослабевшей от желания, но когда горячая, толстая твердость мужской плоти располагается между ее ног, то у нее замирает дыхание. Ее сотрясает дрожь с головы до ног в предвкушении всех тех вещей, что он будет делать с ней.

И Людмила ловит себя на мысли, что она действительно хочет мужчину. Впервые в своей жизни она желает отдаться вся, без остатка. Хочет ощутить его внутри себя и двигаться в такт, сжимая Фердинанда в объятиях и делить с ним каждую секунду блаженства.

Она чуть вскрикивает, когда Фердинанд легким толчком оказывается внутри. Он же замирает, дает время привыкнуть к новым ощущениям. Его глаза не отрываются от ее глаз — словно он пытается предугадать женские желания и остановиться, если ей вдруг станет больно.

Людмила смотрит в ответ и…

И видит в его глазах цветущий вишневый сад, который колышется под ярким майским солнцем. И видит зеленые поля, усеянные разноцветными точками цветов. И видит березовую рощу, в ветвях которой радостно прыгают птицы.

Она кладет руки на его спину и прижимает к себе, приглашая двигаться дальше.

Фердинанд заполняет ее всю, без остаточка. Кажется, что они два кусочка пазла, которые нашли друг друга в этом жестоком мире и наконец-то соединились. Людмила дрожит… она обнимает его руками… прижимает ногами и старается запомнить это мгновение.

Он начинает двигаться. Медленно, неторопливо. По его глазам она видит, что Фердинанд сдерживается и не хочет сделать ей больно. Она поощряет его, проводя ноготками по спине, и он выгибается дугой лука.

— Сильнее, — шепчет Людмила. — Еще…

Он словно ждет этой команды. С двух людей спадают покровы человечности и теперь на кровати катаются в любовной борьбе два зверя. Боль чередуется с острым наслаждением и непонятно — где кончается одно и начинается другое.

Руки переплетаются, ноги скользят по другим ногам. Людмила задыхается от переполняющей ее нежности, но не хочет, чтобы эта сладкая мука продолжалась. Фердинанд оказывается не только заботливо-нежным, но и требовательным и он требует, чтобы она испытала то, чего никогда не испытывала раньше.

Двигаясь, лаская, шепча нежные слова, он подводит ее к краю скалы, и Людмила срывается вниз, в пучину наслаждения, но тут же выныривает и летит по воздуху блаженства. Она чувствует, что внутри взорвалась бомба сладострастия и осколки пронзили каждую клеточку. Судороги сотрясают тело бурными волнами. Людмила даже не стонет, она кричит, исторгая из себя безумие радости. В тон ей раздается стон Фердинанда, когда она дикой кошкой впивается в его спину.

Когда спадают бурные эмоции первого в ее жизни оргазма, Фердинанд в несколько толчков тоже завершает дикую любовную борьбу. Людмила чувствует, как в разгоряченное лоно плещет обжигающая жидкость, и радуется ей.

Фердинанд ложится рядом и проводит рукой по ее волосам, целует лицо.

— Спасибо. Это было так чудесно, — голос Людмилы прерывается всхлипом, и она с удивлением ловит себя на том, что из глаза вырывается слезинка.

Я не должна плакать! Я Святая ведьма!

— Бедная моя, что же тебе пришлось испытать, если ты от обычного оргазма так плачешь, — Фердинанд поцелуем снимает слезинку со щеки и гладит ее по волосам.

Людмила сама не понимает — откуда у нее взялись слезы? Они словно прорывают плотину из того щита мести, которым она огородилась от окружающего мира. Она рыдает взахлеб, а опешивший Фердинанд гладит ее по волосам и старается утешить. Людмила пытается сказать ему, что все хорошо и это слезы от счастья, но слова теряются среди всхлипываний.

Лишь десять минут спустя рыдания успокаиваются, и она выпивает стакан воды, который принес Фердинанд. Он все также гладит ее по волосам и говорит ободряющие слова. Людмила