(Не) Сокровище капитана (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка" Страница 34

Я всхлипнула.

— Генри, пожалуйста… — Слов не хватало — желание затопило разум, пробегало мелкой дрожью по телу.

Он избавился от одежды в несколько движений.

— Иди сюда, моя хорошая…

Генри усадил меня к себе на колени, придержал, помогая устроиться как надо. Я замерла, прислушиваясь к незнакомым ощущениям. Он притянул меня за затылок, целуя, я прильнула к нему всем телом, вжимаясь там, где сейчас сосредоточилось мое вожделение. Руки Генри подтолкнули меня, подсказывая, что делать, я качнулась, подчиняясь им, еще и еще, а потом ритм подхватил меня, понес за собой, срывая стоны с моих губ, пока наслаждение не разлилось по телу, вырываясь с криком.

Я замерла, обмякнув, прислонилась лбом ко лбу Генри, переводя дыхание, но его руки снова подтолкнули меня — нетерпеливо, настойчиво, и сам он толкнулся снизу, чтобы через несколько движений стиснуть мои бедра, насаживая на себя, и запульсировать внутри.

Не знаю, сколько мы пролежали, нежась в объятьях друг друга, прежде чем на спинку кровати не слетел серебристый ворон.

— Капитан, близится полдень, — сказал он голосом лорда Джеймса прежде, чем исчезнуть.

Генри выругался. Я отодвинулась, стараясь не показывать сожаление. Не хотелось от него отрываться.

— Лежи, — он притянул меня, пристроил мою голову у себя на плече. Сложил ладони, между которыми свилась серебристая перепелка. Удивленно хмыкнул, прежде чем погладить птичку по перьям[1].

— Я занят. И поскольку астролябией с легкостью воспользуется любой образованный человек, предоставляю тебе возможность щегольнуть образованностью и определить, где мы находимся. Она на столе, стол подпирает дверь. Отодвинешь. И передашь боцману курс.

Перепелка выпорхнула в окно. Генри запрокинул голову, покосившись на дверь спальни, та захлопнулась.

— Вот так. — Он довольно улыбнулся, обнимая меня. — Заблокировал. Так на чем мы там остановились?

Его губы накрыли мои, и все вопросы мигом вылетели у меня из головы.

Спустя долгое-долгое время, когда мы снова лежали обнявшись, Генри сказал:

— Ни о чем не беспокойся. Как только мы доберемся до Дваргона, я договорюсь с преподобным Дёллингером, и мы поженимся.

Наверное, надо было радоваться, но я так оторопела, что выпалила.

— А меня кто спросил?

Не сказать, чтобы меня устраивала роль любовницы пиратского капитана. Но думать о каких-либо обетах не хотелось. Да, сравнивать Генри с Джеком, хоть и про себя, значило оскорбить капитана. И все же любые обещания меня сейчас скорее пугали, чем успокаивали.

Генри ухмыльнулся.

— Ну, знаешь, преклонять колено, испрашивая руки дамы, тряся м… В смысле, сверкая голым задом несколько странно. Но если ты настаиваешь… — Он начал садиться.

— Не надо. — Я притянула его обратно на постель и тут же выпустила. Обхватила себя руками. — Значит, я все-таки твоя пленница?

— Погоди, — Генри приподнялся на локте, брови его сдвинулись к переносице. — Мне показалось, что ты согласилась на… сближение с радостью. Я ошибся?

— Не ошибся. Я ни о чем не жалею, — я погладила его по щеке.

— Тогда что за странная идея? С чего ты взяла, будто остаешься пленницей?

— Но разве, став твоей женой, я смогу покинуть корабль?

Спроси он меня сейчас, почему я отговариваюсь от замужества — не смогла бы ответить. Или просто Джек так сильно ранил меня, что сама мысль о том, чтобы безраздельно принадлежать кому-то, вызывала отторжение?

Но разве Генри… капитан корабля не волен сделать со мной все, что заблагорассудится? Что изменят брачные обеты? То, что я стану принадлежать ему не только по праву сильного, но и с собственного согласия — согласия, данного перед богом и людьми?

— Возможно, тебе придется остаться на берегу надолго. Если понесешь. Пиратский корабль — слишком опасное место для женщины в тягости и, тем более, для женщины с ребенком.

— Час от часу не легче! — вырвалось у меня.

Он приподнял бровь.

— Об этом ты не подумала?

— Полагаешь, в последние… не знаю, сколько времени, я была в состоянии думать? — Я села, обхватив руками плечи.

— А говоришь, ни о чем не жалеешь, — негромко заметил Генри. Он тоже сел, старательно глядя мимо меня, потянулся за штанами. — Сделать тебе воды, чтобы ты привела себя в порядок прежде, чем оденешься? Или воспользуешься кувшином в своей каюте? На ужин не зову.

У меня внутри все сжалось.

— Ты гонишь меня?

Это прозвучало настолько жалко, что я прикусила губу. Нет. Если для него все это было просто забавой, я не буду навязываться. Просто больше не соглашусь… если во второй раз меня спросят.

Да что же такое со мной творится, ведь только что, отдаваясь Генри, я вовсе ни о чем не беспокоилась?! Ведь отдыхая в его объятьях, я была почти счастлива!

Но если я — лишь забава, тогда он не сказал бы, будто намерен на мне жениться? Я ведь ни о чем не спрашивала… Или ему нужна не я, а корабельный лекарь, так чего бы и не привязать к себе женитьбой? Как будто клятвы, произнесенные в храме, кого-то в самом деле заставили любить и лелеять…

Генри развернулся ко мне — резко, всем телом.

— Сокровище мое, не морочь мне голову. Ты только что сказала, что не хочешь быть моей женой, возможность родить моего ребенка тебя пугает, и ты хочешь уйти с корабля. Кто кого гонит?

На лице его играла улыбка, вот только глаза не улыбались.

— Не бойся, я не мщу женщинам.

Я отвернулась, прижала колени к груди. Надо бы одеться и уйти в свою каюту. Только если я сейчас повернусь к Генри, он заметит, что у меня дрожат губы. Еще немного — и разревусь. Что случилось, ведь только что…

И почему мне хочется плакать?

— Белла?

— Я не знаю! — выпалила я. — Ничего не знаю! Не знаю, хочу ли я уйти с корабля… Отец от меня отказался, ты слышал, но я никогда не была одна… Не знаю, смогу ли?

— Так ты согласилась только потому, что испугалась остаться одна? — Голос Генри звучал ровно. Слишком ровно и слишком спокойно.

— Да нет же! — Я развернулась только для того, чтобы уткнуться взглядом в его спину — непривычно сгорбленную. Он сидел, опираясь локтями на колени, и я не видела его лица. — Я хотела быть с тобой! Я и сейчас хочу, только не знаю… — Я сникла. Как объяснить ему то, чего я сама понять не могла? — Ты прав, я боюсь. Боюсь остаться одна — и боюсь снова оказаться не одна. Знаешь, когда о тебе вроде бы заботятся, а на самом деле кто-то всегда лучше знает, что тебе надо и что ты хочешь. Живешь, как за каменной стеной. — Я снова ткнулась лбом в колени. — А на самом деле — в застенке.

Генри молча притянул меня к себе, устроил на коленях. Я хотела бы обнять его в ответ, но не получалось. Не получалось разжать сцепленные руки, поднять голову.

— Я не знаю, Генри. — И все же в его объятьях стало легче. — Я боюсь свободы. И боюсь не узнать, что такое свобода, а ведь так и будет, если ты приведешь меня к преподобному как-там его… Ты говоришь — может быть ребенок, а я со своей-то жизнью разобраться не могу.

Он тихонько рассмеялся, качнулся, словно баюкая меня.

— Белла-Белла… Ты знаешь, что это вообще-то мужская ария? «Я слишком молод, чтобы взваливать на себя семью и детей».

— Не знаю, Генри. Ничего не знаю. — Я все-таки заставила себя поднять голову, заглянуть ему в лицо. — Знаю только, что, если бы сейчас можно было вернуться назад, в тот день, когда я оказалась на твоем корабле, я бы ничего не изменила. Хотя нет. Тогда, у крюйт-камеры… Сейчас бы я думала не о том, что ты единственный, кто может меня защитить, а о том, как ты мне дорог. Но почему так вышло, я тоже не знаю. И что мне делать. И что будет потом.

Генри снова притянул к себе мою голову, погладил по волосам, спине.

— Ты мне веришь? — шепнула я, коснувшись губами его ключицы.

Он отстранился, приподнял мой подбородок, заглядывая в глаза.

— Верю, сокровище мое. С остальным — разберемся. Ты разберешься. А я попробую понять, как так получается, что мужчина, который всю жизнь бегал от брачных уз не хуже чем от чумы, вдруг понимает, что на меньшее он не согласен.