Король плоти и костей - Лив Зандер Страница 35

– Теперь ты, Енош.

Обнимая меня за талию, бог, не колеблясь, повторил клятву:

– Я, Енош, беру тебя, Аделаида, в законные жены, чтобы повелевать и защищать тебя отныне и впредь, в радости и горе, в богатстве и бедности, в болезни и здравии, чтобы… чтобы…

Енош запнулся, и отец Леофрик, откашлявшись, повторил последнюю часть:

– …чтобы любить и лелеять тебя, доколе смерть не разлучит нас, в присутствии Бога я обещаю это.

Водоворот эмоций закружился в глубине серых глаз Еноша, когда ладонь его легла мне на щеку:

– Я буду лелеять тебя вечно и дам тебе все, что имею. Кроме моего сердца, ибо оба мы знаем, что у меня его нет.

Мой глупый желудок подпрыгнул и ухнул куда-то в пропасть, как будто я действительно могла почувствовать себя отвергнутой мужчиной, которого вовсе и не хотела. Возможно, потому, что у Еноша все-таки было сердце, как бы мне ни было неприятно это признавать, – наполненное гневом и горем, но не такое черное и полное ненависти, как я считала сперва.

Отец Леофрик, на миг застывший в изумлении, все-таки кивнул:

– Отлично. Именем Хелфы Всеотца объявляю вас мужем и женой.

Енош сделал шаг в сторону и слегка наклонил голову:

– М-м-м-м, священник, какое же ужасное обстоятельство – для тебя, – что я только что поклялся защищать свою жену.

Теплые капли брызнули мне на щеку.

Я инстинктивно зажмурилась, но мне и не нужно было видеть, чтобы понять, что отца Леофрика больше нет. Мазнув ладонью по лицу, я крепко сжала губы, чтобы не чувствовать медного привкуса. А когда я снова открыла глаза, старик истекал кровью у моих ног – с торчащим из горла костяным острием, безмолвно разевая рот, как выброшенная из воды рыба.

Я смотрела сверху вниз на умирающего, и где-то на задворках моего сознания зародился вопрос. Если Енош покарал целое королевство, мстя за свою спутницу, что станется с миром, если что-то случится с его женой?

Глава 16

Ада

На следующий день я проснулась в объятиях Еноша. Не такое уж редкое явление – если не считать того, что на этот раз сам бог спал.

Длинные темные ресницы опущены, грудь мерно поднимается и опускается, губы чуть приоткрыты… Ни разу за все то время, что я провела на Бледном дворе, я не видела, чтобы он спал.

Почему же он спит сейчас?

Приподнявшись на локте, я осторожно, одним пальцем, убрала прядь цвета воронова крыла, упавшую на лицо бога. На лицо моего мужа. Сколько раз я дотрагивалась до него, но чувствовала ли я его когда-нибудь по-настоящему? Понимала ли, какие у него непослушные волосы, замечала, что они не ложатся так, как я их укладываю? Какие мягкие они на концах? Как кожа на его мускулистой груди покрывается мурашками при моем прикосновении, как разбегаются эти крошечные бугорки под…

Его пальцы стиснули мое запястье, а веки в тот же миг распахнулись:

– Что ты делаешь, маленькая?

Да, что я делаю?

– Трогаю тебя.

– Делай так чаще. – Он взял мою руку, провел ею по своему лицу, по темным бровям, по густым черным ресницам, вдоль идеального изгиба чувственных губ, с пылкой сосредоточенностью удерживая при этом мой взгляд. – Что скажешь? Одобряет ли это моя жена? Разве я не божественно совершенен?

– Древняя душа, скрывающаяся за красотой юноши.

– Именно так.

Не знаю уж, какой реакции я ожидала, но я увидела что-то определенно новое: Енош отпустил мою руку и сладко потянулся, закинув за голову украшенные мускулами руки, которыми с легкостью мог сломать мне хребет, и глубоко вздохнул – основательно, не торопясь, как будто не делал всего этого целую вечность. Что ж, возможно, что и не делал.

– Когда ты в последний раз спал?

– Двести лет назад. – Хриплый со сна голос, щекотное дыхание на моем плече: Енош повернулся ко мне, так, что моя голова удобно легла на сгиб его руки. – Бывало, я спал сутками, даже месяцами, и так глубоко, что мало что могло меня разбудить.

– А сейчас?

Он медленно провел пальцем по моему лбу, следуя его изгибам – с нежностью, которую проявлял все чаще и чаще.

– М-м-м-м, моя жена любопытна. – Он ткнулся губами мне в шею, целуя, потом перешел ниже, к ключице, потом сполз еще ниже, к округлости груди. – Я верю, что если усну сейчас, то, когда я проснусь, ты будешь ждать рядом со мной. – Он втянул в рот мой сосок и закружил вокруг него языком, осторожно покусывая. – Поцелуй меня, жена.

Он навалился на меня сверху, раздвинув мне ноги своими коленями, заставляя открыться для него. Его рот накрыл мой, и я чувствовала, как покачивается у меня в межножье его эрегированный стержень, упруго придавливая мой пульсирующий клитор. Енош сосал мои губы, впивался в них, раздвигал их языком, а потом застонал, не отрываясь от меня, и этот голодный звук воспламенил кровь в моих венах – пожалуй, в этот раз виной тому была не магия, – и мне не было нужды притворяться, что это не так.

Мои руки блуждали по его спине, чувствуя, как ходят под ладонями напряженные мускулы, и твердые кости лопаток, и…

Он поймал мои руки, закинул их мне за голову, прижал к кровати и прошептал, не отрываясь от моих губ:

– Ох, моя маленькая жена, я еще должен наказать тебя за то, что ты отвергла своего бога и пыталась отказать ему в своем тепле.

Он сел на корточки, самодовольно ухмыляясь мне, но руки мои остались задраны и не могли шевельнуться: костяные браслеты стиснули мои запястья, приковав меня к постели, сотворенной для нас Еношем.

– Что ты делаешь? – Я задергалась. – Ты же обещал, никаких цепей!

– Да, никаких цепей. Цепи позволили бы тебе двигаться, а так у тебя не будет такой возможности… Ой-ой-ой, перестань бороться с оковами. – Он потянулся к моим лодыжкам и развел мои ноги, которые тут же стиснули новые костяные кандалы. – М-м-м-м, моя маленькая смертная так рассердила меня в таверне. Дай-ка я покажу тебе, женушка, как это больно, когда я лишаю тебя своих прикосновений.

И боль тут же пронзила мое лоно, терзая меня желанием, бедра мои задергались в поисках трения – и не находили ничего. Я выгнулась дугой навстречу бесплотному воздуху, живот скрутила судорога, но ничто не приносило мне облегчения, ничто не утоляло неистовой жажды, желания почувствовать наполненность внутри. Во мне бушевал огонь, гоня по телу волны жара, опаляющего меня изнутри, но волны эти