Анна Гаврилова - Золотой ключик для Насти Страница 35

Бездумно взяла мешочек, на ощупь опознала в нём кошелёк.

Чёрт… Значит действительно ушел? А напоследок вроде как… позаботился.

– Не печалься, девочка. Всё хорошо будет. Довезём тебя до колдуньи, отправим в твой мир. А через пару недель так завертишься, что и думать забудешь о своём Косаре.

Чтобы не закричать закусила губу, во рту вспыхнул солоноватый привкус.

Косарь меня бросил. Не выдержал обиды и ушел. Теперь он вернётся в Вешенку и будет жить как раньше. И обо мне, твари неблагодарной, даже не вспомнит.

Важная мысль о том, что осталась одна в компании пары малознакомых мужчин настигла много позже. Сперва я как следует поревела, выла раненой белугой и едва не билась головой о бортик. Старик даже приказал остановить телегу, перебрался ко мне, обнял.

Слова утешения слышала, но осознать не могла. Кажется, он говорил о молодости, которая даёт много шансов; о будущем, в котором всё непременно будет хорошо; о возможности вернуться в деревню, где живёт Косарь… но только после исполнения обязательств. Ведь договоры жуликов не терпят, и раз пообещала, нужно выполнить.

Выполню, Хабыч, всё выполню. А потом вернусь к родителям и навсегда забуду о тебе, Косаре, Вешенке и Ремвиде вместе взятых. И никогда больше никому не доверюсь. И плакать буду только по пустякам.

Вторя моему горю, дождь и не думал утихать. Прохладные капли падали на лицо, смывали слёзы. Платье намокло, отяжелело так, что встать могла с великим трудом.

Старик скоро вернулся к своему товарищу, принялся рассказывать про очередные пошлины, сетовать на несговорчивость сборщиков налогов и общую разруху в стране.

– Хорошо хоть армию немного подраспустили, – бубнил он. – А то на одни военные сборы сколько денег тратили! Зато теперь военный сбор уменьшили, а другой ввели. «На развитие технологий», слышал о таком? Знаю – знаю как и чего они развивают. Новый вид самогонного аппарата изобретают. Как пить дать! Другое придумать неспособны. Зато слово какое «технология»!

В сумерках, густых как переваренный кисель, подъехали к постоялому двору. К этому времени я продрогла до костей, зубы стучали громче, чем копыта неустанной лошадки.

Хабыч, тоже мокрый насквозь, помог выбраться из телеги, учтиво повёл в тепло. Не медля ни секунды, скомандовал организовать для меня отдельную комнату и приготовить лохань горячей воды. Подручные трактирщика исполнили указания с неимоверной прытью. Через десять минут я лежала в обжигающей воде и чувствовала себя почти счастливой.

Ну и чёрт с ним, с Косарем! Пусть катится на все четыре стороны.

И чего он, собственно, ждал? Неужели думал, будто я в искреннем восторге от их захолустья? Что мне действительно нравится незатейливый деревенский быт?

Культурный уровень вешенцев тоже, поди, должен вызывать восторг! Ну конечно, любование фигурными козявками вполне схоже с посещением галереи современного искусства. А прослушивание многоголосого испускания газов на общем обеде спокойно заменяет поход в консерваторию.

– Чёрт! Да лучше сдохнуть в придорожной канаве, чем жить в Вешенке! – выпалила я.

Обвела злобным взглядом комнату, в поисках чего‑нибудь, что можно сокрушить. Увы, кроме кровати ломать нечего. Разве что оконные ставни. Чёрт, как же надоел этот обшарпанный нищий мир!

В моём заплечном мешке обнаружилась прабабушкина юбка и кофта. Вещи были упакованы в полиэтиленовый пакет, поэтому остались совершенно сухими. Снова Косарь позаботился, будь он неладен! Воспользовался моей привычкой бросать вещи где попало. Чёрт!

К ужину спустилась злая, без малейшего намёка на слёзы.

Похоже, в небольшом трактире собралось всё местное мужичьё. Все столы заняты, мужики потягивают хмельное, переговариваются. Сидят плотно сбитыми кучками, издали напоминают «команды знатоков», которым задали общий, но крайне сложный вопрос. От гула, царящего в тесном зале, зазвенело в ушах.

Из‑за ближнего столика встал и махнул Хабыч. Судя по всему, старик остался доволен моим преображением. Действительно, сколько можно плакать?

Мне тут же всучили кружку какой‑то горячей жидкости, заверив, что это лучшее лекарство от простуды, даже мёртвых воскрешает. Я благодарно хлебнула и чуть не обплевалась – большей гадости в жизни не пробовала. Из чего они варят это пойло? Из помоев перемешанных с… Впрочем, неважно.

Поднос с едой притащил сам хозяин, но отходить от стола не собирался.

– Вы откудова едете, люди добрые? – осторожно спросил он.

– Из Западного, – вежливо отозвался старик.

– Да ну!

В одно движенье, без приглашений и лишних поклонов, трактирщик скользнул на лавку, заметно подвинув недовольного возницу. Тот рыкнул в ответ и явно приготовился обложить нахала трёхэтажным. Всё‑таки он правильный мужик, хоть и суровый.

– И как там, в Западном? – заговорческим шепотом спросил хозяин заведения, предупреждая ругань.

– Как? – брови Хабыча приподнялись. – Да как обычно.

– А горанцы?

– Какие ещё горанцы? Вы, любезный, о чём?

Глаза трактирщика округлились, вспыхнули неподдельным любопытством. Гул внезапно стих.

– Так три дня назад корабли Горанга пристали к западному берегу!

– Как это? Откуда знаешь?

– А вот так, – по тону трактирщика неясно печалится или наоборот – радуется, что может блеснуть перед заезжими. – Приплыли, высадили близ какой‑то крайней деревни тьму – тьмущую воинов и двинули к столице. Они и лошадей привезли.

– Брешешь, – нахохлился Хабыч. – Лошадей на кораблях не возят!

– А вот и нет! Давеча у нас гонец один останавливался. Как раз лошадь менять. Та, что под ним была, совсем в мыле, едва не пала. Он и рассказал. Он как раз из Западного ехал.

– Так что же получается?..

– А получается вот что! – трактирщик важно потряс пальцем, скривил губы. – Горанцы идут с запада. Причём не просто идут, мчатся. Поговаривают, дескать даже не жгут никого и не убивают. Просто говорят, мол: ваша деревня тепереча наша, дани платить королю Горанга будете. И дальше едут. Правда, провизию для воинов и лошадей берут. Ну и самих лошадей тоже – на всех ведь из Горанга не привезёшь, часть пешими топает.

– Брешешь, – изумлённо повторил Хабыч. – Всегда жгли, а теперь не жгут? Не бывает так. Это ж не война получается, а так… Не война, в общем.

– Вот и я не верю, – встрял мужичок в красной рубахе, обвёл собравшихся рукой: – Говорю им, тикать надо, от горанцев‑то! А они вона, по хатам сидят. Думают, и впрямь не тронут. А я им: вы хоть девок пожалейте…

– Ой, да заткнись ты! – не выдержал трактирщик. – Ничего мы не думаем. Просто вече деревенское решило с места не сниматься. Тронут ли нас горанцы – бабка надвое сказала, а свои, ежели уйдём, хаты точно почистят.