Попаданец для драконши - Алиса Рудницкая Страница 37

— А теперь, слово предоставляется моему драгоценному брату, сону Гансу. Прошу, выслушайте то, что он скажет.

А потом, быстро-быстро глянув на меня, она отошла.

Повисла такая тишина, что, казалось, я услышал дыхание каждого из сидящих здесь правителей. Я обвел их взглядом.

Выбора было всего два. Либо отмахнуться, либо забрать престол, взвалить на себя ношу и стать уже не просто игрушкой двора, а игрушкой этих людей, правителей. Сделать Вадгард марионеткой в чужих руках, избавив его от долга.

А может, все же есть третий путь?

Меня взяло зло. Да что же за жизнь-то такая пошла?! Сплошные нервы! Так, где там мое красноречие? Не зря же я гордился тем, что всегда выигрывал в спорах? Не беда, прорвемся. И для начала надо их шокировать.

Я снял маску, улыбнулся залу — кажется, чуть безумно… и опрокинул залпом фужер вина. Раздались смешки, и тут же стихли. Потому что я сунул тонкий свиток с речью в бокал, вытащил из кармана подаренную Эриком сон Теаганом зажигалку и поджег проклятую бумажку. А потом заявил дезориентированной публике:

— Знаете, я всегда ненавидел все эти напыщенные, искусственные речи. И ненавидел читать с листа. Это, как мне кажется, обесценивает любое выступление.

Бумага горела плохо и медленно, обещая потухнуть. Вино оказалось с горчинкой. Но я, тем не менее, поднял фужер и начал.

— Видит свет-птица, я не умею читать мысли, но я прекрасно знаю, о чем вы все сейчас думаете. Все мы все прекрасно понимаем, да, о доблестные мужи нашего замечательной кеты, что вращается вокруг звезды Лойса? И я не дурак, чтобы не знать, какие слова вы хотите услышать от меня.

Я протянул Ласла горящий фужер и продолжил, удостоившись от этого ненавидящего взгляда королевы и Эллы.

— От рождения мужчине дано гораздо больше, чем женщине. Сильное тело, сильный и более уравновешенный дух, даже голова у нас, казалось бы, работает лучше. Мужчины рождаются для того, чтобы править миром. Лишь мы — добытчики, кормильцы, ученые. И все это мы прекрасно понимаем, правильно ведь? Это догма, которую нам установила сама природа, однако…

Я улыбнулся Ласле — успокоительно, ласково, как она вчера улыбнулась мне… и она поверила. Успокоилась. Расслабилась.

— Однако из-за того, что природа преподносит нам все на блюдечке с голубой каемочкой, мужчины, что греха таить, ленивы. Мы привыкли, что сильнее женщин с рождения. Мы привыкли, что обставляем их во всем. Но мы забыли о том, что любая врожденная сила заведомо слабее упорства. Именно поэтому мужчины проиграли последнюю войну… но выиграли женщины. Потому что женщины постоянно совершенствуются в отличие нас, упивающихся своей силой! Потому что они знают, что такое — быть с рождения слабыми. И поверьте мне, нет никого сильнее, чем человек, познавший слабость. Потому что слабость — это болезнь, излечившись от которой ты никогда не позволишь ей вернуться.

В зале зашептались, но Ласла пресекла разговоры взмахом руки.

А я ощутил, как внутри меня поднимается незнакомый, неведомый мне ранее жар. Я впервые в своей жизни отстаивал не просто свое мнение… я отстаивал то, что было мне дорого. То, что имело право на существование. И слова в порыве вдохновения, от которого — или это вино оказалось слишком крепким — у меня кружилась голова, сами вылетали из моего рта.

— И вы посмотрите на этих женщин! — я развел руками. — Им тяжело, но они стараются. А главное — они не унывают. Я многого не знаю, ведь я — словно новорожденный ребенок, который всего три дня назад появился на свет. Однако если бы мне не сказали, что была в Вадгарде война — я бы даже не понял, так они все восстановили. И чем вы думаете они занимаются, когда мужчины лежат на своих перинах, восхищаясь своим великолепием? Рыцарь ее величества, сона Тонильф, до последнего, под проливным дождем, отрабатывала приемы фехтования на шпаге! А как они талантливы? Это кресло, которое вы видите, наши маги соорудили всего за сутки. И это я знаю всего лишь малую часть! Потому я взываю к вам, дорогие гости — откройте глаза, прислушайтесь, задумайтесь. Эти женщины достойны того, чтобы править этой страной! Да что там, они достойны восхищения!

Впечатлительная розовая королева протяжно ахнула и вытерла глаза кружевным платком. Ее муж погладил ее по плечу.

— Позже, когда мужчины — вчерашние дети — вырастут, они будут не выше женщин и не ниже, а встанут на одну ступень с ними, на одну линию, и будут править вместе, — продолжал я. — Они будут заражаться энтузиазмом женщин, глядя на них постоянно совершенствоваться. Они увидят, что трудолюбие — лучший повод для гордости, чем врожденная сила. К тому же подумайте сами… любое дело, любое ремесло, любая страна, любой мир — как живое существо. Если оно не развивается, не приспосабливается к новым условиям — его либо убивают, либо оно умирает само. Так не пора ли что-то менять? Не пора ли, как змея, вылезти из той шкуры предубеждений, что давно стала нам мала? И вы знаете… я серьезно предлагаю за это выпить. Ласла, плесни мне вина в этот пепел.

Ласла послушно перелила красное, словно рубин, вино в тот закопченный фужер, в котором я сжег написанную для меня речь. Я взял его, поднял над головой и провозгласил:

— Я искренне люблю свою страну, свой материк, Вадгард, и я хочу на его примере доказать всему миру, что пора меняться. Потому вместе с этой речью я сжег все свои предрассудки, чего и вам желаю. Я отрекаюсь от престола и передаю его своей драгоценной сестре Ласле. И пусть поможет ей свет-птица на ее пути великой королевы!

С этими словами я залпом выпил полное пепла вино и с силой, будто пытаясь сбросить напряжение, грохнул фужер об пол. Грохнул… и зажмурился, ожидая, что кто-нибудь чем-нибудь в меня кинет.

Но ни кто не кинул. Напротив, из зала раздался еще звон, и еще. И когда я открыл глаза, то увидел, что какие-то бумажки тлеют уже не в одном фужере. Тежело дыша и слушая свое бешено колотящееся сердце, я видел, как женщины и мужчины пьют пепел, как бьют варварски дорогой форфор. Кто-то хохотал, кто-то пытался беспорядочно хлопать. Короли не понимали, что им делать. Кизильный король зыркал из стороны в сторону, но все же запихивал в свой фужер какую-то бумажку, лакрица улыбался одним углом рта, смотря на меня с неожиданной благосклонностью, гречи