Хаос - Анна Карвен Страница 38

клыков в его шею, используя большой и указательный пальцы, чтобы выдавить яд. Как бесчестно с моей стороны, как вероломно отравлять человека, когда он совершенно беззащитен. Даже у меня есть границы, которые я не хочу пересекать. — Но ты должен понять, что у меня есть кое-что очень ценное, что мне нужно защитить. Это моя страховка.

Я бы сделал все, чтобы уберечь ее, даже если это отвратительно.

Я делал отвратительные вещи всю свою жизнь.

Яд не убьет Энака сразу. Вместо этого медленно парализует его с ног до головы. В течение следующих нескольких дней не будет ни малейшего намека на то, что что-то не так… пока он не почувствует слабость и неуверенность. Он будет спотыкаться о вещи и ронять их без предупреждения. У него начнут дрожать руки. Его зрение затуманится.

Затем однажды, вероятно, примерно через неделю, он внезапно упадет, так как мышцы его ступней и голеней парализует.

В дикой природе водяные гадюки, окрашенные в черный цвет, возвращаются к своей добыче через несколько дней или даже недель после того, как отравили жертву, и съедают ее живьем… медленно.

Я кладу пустые клыки в руку Энака и обхватываю их его толстыми пальцами. Затем поворачиваюсь и смотрю на Амали.

Она сидит на узкой деревянной скамье, поджав длинные, обтянутые кожей ноги, наклонившись к пустому месту, где я сидел всего несколько мгновений назад.

Ее руки полуоткрыты, пальцы протянуты к тому месту, где я сидел, а взгляд прикован к размытому воздуху — там, где раньше было мое лицо.

Ее глаза широко раскрыты и блестят, губы слегка приоткрыты, щеки покрыты легким темным румянцем. Ее метка яркая и поразительная на фоне ее сияющей кожи.

Пульсирующая боль в моей голове и груди немного утихает, когда смотрю на ее лицо. Я никогда не видел ничего более прекрасного. Выражение ее лица наполнено нежностью и заботой, но что разрывает меня на части, так это совершенное доверие в ее глазах.

Как я мог что-то сделать, кроме как отдать свою жизнь за это нежное создание, которое является добром для моей тьмы?

Я подхожу к ней и глажу ее по щекам, пробегая кончиками пальцев по растрепанным волосам, касаясь большими пальцами ее влажной кожи.

Такая чистая.

Эти полные, сочные губы… такие невероятно манящие.

Не в силах сопротивляться, я медленно целую Амали, упиваясь ее нежностью, желая, чтобы она каким-то образом защитила меня от действия яда дракона.

Я целую ее с нежностью, на которую никогда не мог себе представить, что буду способен.

Благоговейно целую ее, как будто это последний раз, когда я ее вижу.

Кажется непристойным украсть этот поцелуй без ее ведома, желать ее в этом холодном, эфирном пространстве, где я всего лишь призрак.

Но все равно это делаю, потому что я эгоист.

Неохотно я отстраняюсь.

Затем отпускаю свою хватку на времени…

И все стремительно возвращается: покачивание корабля, странные запахи трав и зелий, смешивающиеся с запахом дерева в каюте, ужасная пульсирующая боль за моими глазами.

На ее лице появляется выражение полного замешательства.

Время ускоряется.

— К-кайм? — Ее взгляд затуманивается, затем снова становится четким. — Что ты сделал?

— Ублюдок, — шипит сзади Энак, двигаясь ко мне. — Что ты со мной сделал, гребаный упырь?

Это первый раз, когда вижу, как целитель теряет самообладание.

Я разворачиваюсь, чтобы встретить его, немного вытаскивая короткий меч из ножен.

— Не надо.

— Не надо, — одновременно со мной говорит Амали, и я не знаю, обращается ли она ко мне или к целителю.

Энак разжимает руку и смотрит на пустые клыки. Другая его рука летит к двум колотым ранам на шее. Его глаза расширяются от осознания.

— Ты влил в меня змеиный яд? Ты гнилой, бескровный ублюдок. Я молюсь, чтобы драконья царапина послала огонь Морхабы в твое черное гребаное сердце, ассасин.

Позади меня Амали начинает двигаться, но я быстро делаю знак рукой остановиться.

К моему большому облегчению, она замирает.

Я качаю головой.

— Подумай хорошенько, Энак. Если бы действительно хотел убить тебя, я бы уже сделал это. Это медленно действующий яд. Ты не умрешь ни сегодня, ни завтра, ни даже на следующий день. Но в конце концов ты умрешь, если не послушаешься меня.

Он пристально смотрит на меня.

— Что это? Что ты в меня влил?

— Яд черной водяной гадюки. Теперь, как и я, ты умираешь, но, по крайней мере, у тебя есть выход. От этого есть противоядие. — Я внимательно изучаю его. В его глазах вспыхивают искорки узнавания, а губы слегка поджимаются — разочарование. Он не знает лекарства.

Губы Энака кривятся.

— Дай-ка угадаю. Ты единственный, кто его знает. Как чертовски удобно.

— Коммерческая тайна, — пожимаю я плечами. — Делай, как я говорю, и ты будешь жить. — Независимо от того, насколько он хорош, целитель никогда не будет знать столько о ядах, сколько Орден. Окрашенная в черный цвет водяная гадюка не водится ни в низинах, ни в горах. Маловероятно, что Энак когда-либо сталкивался с таким случаем в своей жизни.

— Ты ублюдок высшего порядка, ты знал об этом, Кайм? В этом не было необходимости. Я бы выполнил свою часть сделки.

— Не будь наивным, целитель. Ты же знаешь, я не могу позволить себе поверить тебе на слово. Чести здесь не существует.

Особенно когда кто-то собирается собрать пять великих магнаров. Такая монета может превратить людей в демонов.

Энак пристально смотрит на меня. Его спокойная маска растаяла. Его золотистые глаза холодны и жестки, выражение лица свирепое. Он действительно довольно грозный на вид противник.

Я не сомневаюсь, что он убил бы меня прямо сейчас, если бы мог.

Я его не виню. Я бы чувствовал себя точно так же.

— Я дам тебе рецепт противоядия, как только буду уверен, что мы больше не нуждаемся в твоих услугах, — тихо говорю я; своего рода предложение мира. Возможно, общение с Амали делает меня более цивилизованным. — Это просто сделать, и у тебя есть все ингредиенты.

Энак скрещивает руки на груди, сердито глядя на меня.

— Ты все еще должен мне пятьдесят золотых, а потом еще пятьдесят сверх этого.

— Это и твоя жизнь, — соглашаюсь я. — Что бы ни случилось с кем-то из нас, ты покойник.

— Ты хитрый злодей, я отдаю тебе должное. Откуда мне знать, что ты выполнишь свою часть сделки? У тебя нет никаких угрызений совести по поводу убийства, даже если человек не сделал ничего, кроме того, что перешел тебе дорогу.

— Он даст тебе это лекарство. — Амали