Сласти, страсти и тайны королевского двора - Тиро Томое Страница 38

Однако на моё счастье, посредине дороги меня нагнала одинокая повозка, единственная идущая против дорожного движения. И снова сработало невероятное везение. Управлял ею старый знакомец Исайи – пасечник Фил. Он то и подвёз меня до края лугов, а дальше дело не хитрое. Через час я, аккуратно путая следы, уже вышла на заповедное поле папаши, где в полдень раскрывались серебристые метёлки вожделенной серебрянки.

До полудня было ещё часа три. У меня уже народился план, как я смогу подремать под раскидистой ивой, пока солнце не поднимется достаточно высоко. А после, собрав урожай, позавтракаю и неспешно двинусь обратно.

Как объяснить исчезновение готового порошка серебрянки, я уже придумала. Папаша, конечно, удивится, может, поворчит немного, но за пару часов состряпает новый порошок, а вечерком я отнесу заказ Твине. И историю с мавкой, разбазарившей ценный ингредиент, можно будет считать закрытой.

Ветки плакучей ивы нежно трепетали на ветру, солнце поднималось всё выше, радостно пели птицы. Я скинула сумку и ботинки на траву, потянулась, разминая уставшую спину, и только решила сесть, как…

— Привет, Марь Васильевна! Как жизнь?

От моего визга смолкли все птицы. Даже ветер исчез. Из густой травы показалось изумлённое лицо зеленоглазой красавицы.

— Ну, ты горазда визжать! – уважительно протянула она, выплёвывая изо рта травинку – тьху! Оглушила, Марь Васильевна!

Я во все глаза смотрела на вредительницу и поверить не могла. Сколько лет ноги её не было в Трилло!

— Богиня! – ошалело прошептала я, — ты!

— Я, — кокетливо подтвердила Богиня, поправляя изящными пальцами прядь пшеничных волос.

На глаза навернулись слёзы.

— Скажи, как там мои? – сглотнула я тугой комок, вставший поперёк горла.

Богиня опёрлась рукой о землю, склонила голову на левое плечо и уставилась на меня. В зелёных глазах сквозила грусть.

— Не съела леденец?

Я покачала головой.

— Нет. Твой эксперимент продолжается.

— М-да, должна была понять. Ты ж меня откуда-то узнала, — кивнула Богиня, — с твоими всё прекрасно. Живут, растут, процветают. Внучки́ уже семьи свои организуют. А ты когда? Пора уже. Вон какая красавица вымахала. Никогда не поверю, что ухажёров у тебя нет.

Я нервно засмеялась, пропуская её слова мимо ушей. Живут мои. Главное всё у них в порядке. Семьи, вот, организуют. Сколько лет-то прошло? Все восемнадцать? Как один день…

— Марь Васильевна! Ты чего?

—А?

Я притронулась к щекам, по которым текли солёные струйки. Слёзы. Вытерла их и улыбнулась.

— Расчувствовалась. Думала, никогда тебя больше не увижу и про своих не спрошу.

— О-о, — озабоченно протянула Богиня, — о-о… Плохой эксперимент! Зря, очень зря я его затеяла.

Богиня вскочила на ноги, нервно заходила под ивой. Она что-то неразборчиво бормотала себе под нос, нервно потирая тонкие ладони.

Туда-сюда, туда-сюда. Аж в глазах зарябило!

Во время разворота пшеничные волосы взлетали лёгкой волной, открывая тонкую шею красавицы, кружевная юбка захлёстывалась вокруг стройных ног Богини.

— Эм, что не так? – поинтересовалась я, подтягивая сумку, чтобы достать завтрак. Как не угостить Богиню? Хотя, ест ли она вообще?

Богиня так резко оказалась передо мной, что я вздрогнула и едва опять не заорала.

— Да, всё не так, Марь Васильевна! – горячо воскликнула она, — ты чем вообще занимаешься в своей новой жизни? На что молодость тратишь?

Я даже растерялась чутка. А Богиня продолжала наседать. Она упёрла руки в боки, подалась вперёд.

— Тебе на что второй шанс дан? А, малахольная?

— Жить, — неуверенно ответила я, прикрываясь сумкой с завтраком, как щитом.

— ЖИТЬ! – воздела руки Богиня, — а ты, чем занимаешься?

— Живу, — озадачено ответила я.

— И это ты называешь жизнь?! – трагическим шёпотом произнесла Богиня, — это жалкое существование ты называешь «жизнь»? а как же любовь? Чувства? Бабочки в животе? Ты же молодая…

Тут уж я не выдержала. Вскочила на ноги, подбоченилась и заорала.

— Да, мать моя женщина. Жизнь! Какая любовь в мои-то года? Ошалела ты что ли? Какие бабочки? Только жирные гусеницы в толстых свитерах из коконов! Кака така любовь, если я бабка по разуму? Вот пирожки-шанежки это да, это я могу! А не всякие там кубики на прессе и глаза с поволокой…

Я ошеломлённо замолчала. Богиня резво опустилась на траву, придвинулась ко мне и потянула за подол, принуждая сесть. Вокруг одуряюще запахло мёдом и свежими яблоками.

— Допетрила, да? – ехидно протянула зараза зеленоглазая, приобнимая меня за плечи, — ну-ка колись, кто это там такой нарядный к тебе повадился ходить? Что за глаза с поволокой и кубики пресса? А? ну, не молчи, Марь Васильевна. Мне же интересно.

Ну я и рассказала. Про подворотню, про парня раненного и про троллей. Богиня внимательно слушала, кивала и радостно всплёскивала руками на каждой опасной ноте повествования. Отчего-то складывалось у меня впечатление, что всё она знала, только важно ей было это услышать от меня.

Слова растворились в прогревающемся воздухе, а мы всё так и сидели. Обидно было понимать, что разум возраста не имеет, только опыт накапливается, а вот время жизни мы отмеряем по внешности. И если ты девица восемнадцати лет, то ты и есть девица, просто чуть умнее, чем другие. Хотя, это ещё с какой стороны посмотреть. Вот то, что касается медицины там да. Там я крутая. А всё остальное… трижды ха! Межличностные отношения ещё туда-сюда, а быт? Куда я тут могу приложить своё умение пользоваться микроволновкой или стиральной машинкой-автомат? А метро? Где я его тут прокопаю и запущу поезда? Или, допустим, электричество. Пользоваться я им умела, а вот воспроизвести в Трилло это уже простите, это для меня невозможно.

Вот и выходит, что дура я набитая, которая пряталась за годами прожитой жизни, которая тут всё одно как сказка. То есть не существует.

От этого осознания меня разобрал такой смех, что опять слёзы по щекам потекли и живот свело. Рядом серебристо звенел смех Богини. Но всё тише и тише. Я, нервно икая и утирая слёзы, оглянулась. Зеленоглазой нигде не было. Опять исчезла. Впрочем, пока я в Трилло у нас всегда есть шанс встретиться.

Глава 37

Глава 37

Полуденное солнце встало в точку, и над поляной зазвучал мелодичный звон. Чуть слышный, как перезвон хрустальных колокольчиков. Исайя всегда удивился, когда я говорила, что серебрянка звенит, распускаясь. Он не