Крыло Королевы (ЛП) - Торн Джессика Страница 39

Если не считать то, как сегодня я ухватилась за возможность и привезла нас сюда. Это не то же самое, но уже хоть что-то.

Это всё, что у меня теперь будет? Воспоминания и редкие моменты удачи? Это совсем не то.

— Это так прекрасно, — бормочет Аэрон. — Парить в небесах, быть свободным.

— Но у вас же есть свои собственные крылья, — отмечаю я.

— Разве? — Ренна горько смеётся. — Прошло столько лет, я уже и не помню.

Новые голоса шепчут где-то на краю моего сознания. Остальные члены Рондета пробуждаются, откликаясь на мои воспоминания.

— Тише, — шикает Кон. Им, не мне. — Осторожнее, вы её пугаете.

Внимая его словам, они затихают. Я заглядываю в глубину его глаз, рассматривая золотые крапинки среди зелени. Слегка инопланетные, казалось мне раньше. А теперь я вижу, что не слегка.

— Полёты были важны для тебя, Беленгария, — произносит Аэрон. — Свобода.

— Моя мама много летала, — отвечаю ему, испытывая потребность защитить свои чувства разъяснениями. Не знаю, почему. — Она была воином. И тоже очень любила небо.

Воспоминания о ней мелькают в моей голове: её объятия, её поцелуи, её смех. То, как я чувствовала себя в безопасности рядом с ней. А потом её не стало.

— И погибла, защищая вас всех. Понимаю. А твои братья? Они тоже любят летать?

— О да. Но не так сильно, как я.

— Рождённая летать, — говорит Ренна. — Ты настоящая находка, моя дорогая королева. Можешь показать нам больше? Свою родину с высоты? Возможны, мы вспомним её, если рельеф не сильно изменился. Если мы пролетали когда-то.

— Моя родина не… — как объяснить другой мир, огромное расстояние и пустоту между нашими планетами? — Это не так просто…

— Другой мир? — Аэрон фыркает, хотя довольно мягко, по-доброму. Это звук мне кажется знакомым, у Кона такая же манера, в какой-то мере. — В своё время мы повидали разные миры, хотя теперь не можем покидать свой собственный. Но мы видели бесчисленное множество миров в воспоминаниях других. Покажи нам свой. Прошу.

Я пожимаю плечами, неуверенная, но готовая попробовать. Ясность моих воспоминаний, очевидно, связана с этой необычной связью, но это так заманчиво и потрясающе. Я скучаю по дому так сильно, что мои воспоминания кажутся реальными, словно я сейчас прямо там.

— Закрой вновь свои глаза, — Кон притягивает меня к себе. Тепло его тела обволакивает меня, рядом с ним так уютно.

— А нас не потеряют? А как же обязанности, все дела? Джондара удар хватит.

Кон снова улыбается. Знаю, мои слова прозвучали горче, чем мне бы того хотелось.

— Да, он наверняка бьётся в истерике. Джондар любит, когда всё идёт по плану. Но наш долг перед Рондетом важнее всех мелких дел по расписанию. У нас с ними соглашение, и Джондар это понимает. Мы делимся нашими впечатлениями, а они с нами — своей мудростью; наши мечты в обмен на их воспоминания. Мы отдаём столько, сколько хотим, или сколько можем, а они направляют нас. Это отлаженный механизм. Так было со времён первых колонистов. Рондет знает этот мир и разделяет с ним связь, которую нам никогда не постичь. Но их долгая спячка…

— Ох, не надо об этом. Это скучно, — перебивает Ренна. — И нудно. И совсем не вдохновляет.

Кон смеётся ей в ответ и открывает бутылку вина, разливая по бокалам. Один передаёт мне.

— Вот, держи. Они наслаждаются вином, пока мы его пьём.

Я делаю глоток и чувствую, как Ренна мурлычет от удовольствия.

— Ты развлекаешь их?

— Не только я, — он обнимает меня за плечи. Я напрягаюсь. Разве не этого я хотела? Узнать его получше, провести с ним время. Заставляю себя расслабиться, позволяю себе насладиться моментом. Кладу голову ему на грудь. Интимно, и в то же время сдержанно. И так уютно, несмотря на странность всего происходящего. — Они помогают нам, учат нас, вдохновляют нас. Большинство моих людей либо не знает, либо воспринимает это как часть религии, нечто божественное. Для меня — для нас — всё иначе. Они те, кому мы можем доверять.

— Хорошо, — говорю, закрывая глаза, вновь представляя, как лечу над лесами и озёрами, кружу над крышами Высшего Мыса и ловлю воздушные потоки у Ормовых утёсов. Вспоминаю, как мы неслись наперегонки с Зендером, и я обошла его благодаря чистому везению: поймала воздушный поток, который он, дурак, упустил. Сладкое чувство победы. Я делюсь всем этим с Рондетом и Коном, стараясь притупить острое чувство потери и сожаления от мучительной разлуки с родиной и семьёй и очередного осознания, что как королеве мне ничего из этого больше не будет доступно.

Я ныряю и взлетаю, «Оса» легко отзывается на каждое моё движение. Всегда так было. Всё настолько реальное, что я теряюсь в своём ожившем воспоминании. Облетаю все знакомые места, вытаскивая из своей памяти звуки ветра, брезента, металла и древесины бальсы. И гудение двигателя, как сердцебиение огромного насекомого, летящего вдаль.

Не представляю, сколько времени проходит, пока я сижу здесь, просматривая прекрасные воспоминания об утраченных надеждах вместе с инопланетными мечтателями. Может, несколько минут, а может — несколько часов. Кон тихонько меня будит. Этот Кон явно заботливее, чем тот, который бодро привёл меня сюда.

— Нам пора возвращаться.

Он помогает мне подняться на ноги, но сразу же отпускает. Интимность момента прошла, как будто и не было вовсе.

Я прикусываю краешек губы, внезапно засомневавшись.

— Кон? Я сделала что-то не так?

— Вовсе нет, — но он больше не улыбается. Он разворачивается, направляясь к проходу, по которому мы пришли, ведущему к внешнему миру.

Здесь нужен другой подход.

— Ренна? — шепчу я, надеясь, что Кон не слышит. — Можно поговорить с тобой? Только с тобой?

— Я поговорю с тобой наедине, Бел, — по голосу Ренны я бы сказала, что она забавляется: в нём слышится и смех, и понимание. — Личный разговор. Только между нами.

Широкие плечи Кона напряжённо распрямлены. Настороженно. Я посылаю мысль:

«Что я сделала не так?»

— Кон никогда не задумывался, чего тебе пришлось лишиться, чтобы быть с ним. Вот и всё. Для него это была честь. Для тебя — жертва.

«Но он ведь тоже чего-то лишился. Наверняка».

— Да. И этого он тоже не осознавал. Он был молод, полон надежд, но все они казались несбыточными. В отличие от твоих. Будь мягче к нашему антейму, малышка. Его сердце только начало заживать.

— Пожалуйста, Бел. Твои стражники будут волноваться, — вмешивается Кон, по-прежнему не оборачиваясь. В его голосе появилось что-то резкое. Он зол, расстроен и не знает, как с этим справиться.

Мои стражники. Эта мысль столь мощная и резкая, что мне не удаётся её скрыть. Ни от кого. Шай будет так зол…

Кон напрягается, мышцы его спины каменеют, плечи распрямляются. И он всё также не смотрит на меня. Если я думала, что минуту назад он был расстроен, то теперь…

Он знает. Я совершенно уверена, что он знает. Потому что во всех моих мечтах о свободе и счастье, которыми я поделилась, когда я не парила одна в небе над Вейрианом, я была с Шаем. Моим товарищем, мои другом, человеком, которого я люблю, о котором мечтала много лет. Это всегда был Шай.

И теперь Кон знает.

Я не могу заснуть. Ворочаюсь в постели, с одного бока на другой, пока простынь не сворачивается в комок. Осталось два дня до нашей свадьбы, и мой жених знает… ну, что бы он там ни думал, что он знает.

В итоге я признаю своё поражение и встаю с кровати, надевая халат. Джессем и Петра дежурят у двери снаружи. Когда я выхожу из комнаты, они выпрямляются, готовые ко всему.

— Да хватит уже, — ворчу я. — Расслабьтесь, отдыхайте. Мне нужно подышать, вот и всё.

Зря надеюсь. Не после всего, что произошло. Они молча следуют за мной. Вздыхаю, оставляя тщетные попытки, и иду вдоль края террасы. Некоторые цветы распускаются ночью, их аромат успокаивает. Любой другой ночью это, возможно, могло бы помочь. Но не сегодня.