Гостиница на раздорожье (СИ) - Брэйн Даниэль Страница 4

Но вообще у меня мысль мелкала — это какая же часть «Красного матроса», то бишь «Джеральдины»? И что это за номер? Люкс? В котором обои от стен отстали или где шкаф скрипит? И что это тогда за голый глюк? Откуда ему взяться, если, кажется, в том люксе женщины жили? Или они уже съехали? А может, я не в «Матросе», а на матрасе больничном? А Михалыч тогда там как и где? Свет-то дал или решил, что раз водка чужая, пусть греется? 

— Вот полюбуйтесь! — нервно заметил мужик. — Мои истории зачитывали на собрании Чайного клуба королевы-матери. Мои книги увез с собой в кругосветное путешествие знаменитый Эдуардо Кридда!.. Я в столичных пансионах жил, да меня в королевском дворце принимали! 

М-да, вокруг было грязновато — на полу, столе и даже кровати валялись исписанные, заляпанные, скомканные листы бумаги, которые нельзя было трогать без присутствия постояльца. Но тут мой взгляд упал на нечто возмутительное: самые настоящие чернила растекались по столу и уже накапали на ковер. Такие же синие следы были на светлом вязаном покрывале, видимо, мужик решил вытереть руки и не нашел ничего лучше. Еще бы о шторы вытер… 

Я едва слышно скрипнула зубами, градус вежливости снизился до критической отметки, когда я вместо сладкой улыбки и сарказма сразу начинала давить авторитетом, опытом и интеллектом, не давая даже дыхнуть, не то что рот раскрыть. Чернила вряд ли выведутся без следа. 

— Полюбовалась, — ледяным тоном ответила я. — Счет за испорченные вещи вам выставят в конце вашего пребывания. 

— К-какие вещи?! Что вы себе позволя... — хотел возмутиться мужик, но я прервала его резким жестом.

— А вы себе что позволяете? В королевском дворце вы тоже в таком виде разгуливали? Перед королевой-матерью трясли всяким? Можете поклясться, и свидетели есть? И повторить можете? — я хмыкнула, глядя в растерянные глаза мужика. — А если мы для вас не настолько хороши, так, может, вы поедете обратно в столицу? Я вызову вам экипаж, да? Или, может, стоит шепнуть кому-то, что вы, уважаемый, у нас проводите свое время. Наверное, сбегутся поклонники такого великого таланта. И вы выступите перед ними в том самом естественном виде, в котором имели смелость разгуливать здесь, в моем доме?

Меня несло, честно, я даже не задумывалась, какие именно слова попадали на язык. Какое-то внутреннее чутье буквально вынуждало меня давить на нудиста, наступать на него. И он вдруг испугался, побелел — то ли от слов про возвращение, то ли при упоминании поклонников. Но его проняло, он попятился, отступая от меня, а я наоборот почувствовала слабину и заручилась мыслью «куй железо, не отходя от кассы». 

— У нас приличное заведение, зарубите это себе на носу! — я не рассчитала силу, с которой высказывалась, и буквально щелкнула зубами у самого лица мужика. Тот вдруг неестественно взвизгнул, взмахнул руками и пропал в белом облачке дыма, а вместо него…

Я хлопнула глазами, глядя себе под ноги. А вместо мужика на полу сидел белый-белый песец. Очень недовольный, но такой мягкий даже на вид, что мне тут же захотелось шапку из него, ну или воротник. 

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍— Вот это… песец, — до меня мгновением спустя дошло, что произошло. Голый мужик стал шерстистым комком. Это похуже, чем дракон огнедышащий, хотя с точки зрения визита инспектора — как посмотреть. 

— Попрошу не выражаться! — заворчала зверушка, открывая рот и реально произнося слова. — Не песец, это моветон и оскорбление, а песеглавец! 

Да хоть песезадец, подумала я, наблюдая, как белоснежная шапка, вильнув хвостом, направилась к зеркалу, видимо, чтобы собой полюбоваться. Я тоже глянула в ту сторону и так и обмерла. 

Это вообще что такое? Это что за непотребство у меня вместо лица? Где мои заслуженные морщины — следы ночных смен и сурового выражения? Я же теперь скорчить соответствующую мину не могу, чтобы все за задницу схватились, судорожно соображая, где облажались? Где моя суровая межбровная складочка, по глубине которой становилось ясно, насколько нам задерживают зарплату? Или гусиные лапки от нервных подмигиваний, благодаря которым все сотрудники понимали вмиг, что у нас «тайный покупатель»? Где я, песец меня подери?

Нет, у меня не было седины и за собой я следила, гостиничный бизнес не терпит раздолбайства и отвратительного вкуса. Если ты не владелец. Тогда, конечно, без комментариев: твои деньги и только тебе решать, как их пролюбить. Но ни один кремчик или сыворотка, даже с вытяжкой из грудного молока и слез девственницы, не сделал бы мне такое лицо — то, которое я сейчас видела в зеркале. Разве что зеркало испортилось… Хотя белого песца, тьфу ты, песеглавца, оно показывало точь в точь. 

— Эм-м, господин песе… главец, — как ни в чем не бывало позвала я. Как бы внутри я ни офигевала, снаружи нужно лицо держать, особенно если так и хочется шандарахнуться этим самым лицом о стол. — Ответьте честно, вы не замечаете разницы между отражением в зеркале и происходящим в комнате?

Судя по взгляду песца, он решил, что я окончательно двинулась. Но не буду же я на глазах у постояльца ощупывать себя? А пощупать тут было что — и кожа гладенькая молодая, и волосы все еще свои, не крашеные, и грудь колесом. Ого-го какая грудь! Не болели ноги, это я сразу заметила, вес был намного меньше, но я тогда значения не придала. Не ломило поясницу, когда поднималась по лестнице. И чтобы рассмотреть рисунки на гобелене, я не прищуривалась, как обычно. Но причину тому видела только сейчас.

Из зеркала на меня смотрела… ну почти что я — версия молодая, не сказать чтобы улучшенная, но явно не потрепанная ни дефицитом девяностых, ни вседозволенностью двухтысячных, и уж тем более эта девочка в отражении никогда не отбивалась от стаи яжматерей на первое июня. Но у нее был тот же волевой подбородок, мой подбородок, так что я вдруг поняла, что эта девочка тоже бы справилась. А может, среди песцов и волчиц в панталончиках тоже немало работы и проблем. 

Было странно смотреть в зеркало, шевелить руками, подмигивать и понимать окончательно, что в зеркале-то я. Как такое возможно? Как скоро меня отпустит этот глюк? А если не глюк это, то что? Вопросы пока оставались без ответа.

— Итак, господин песеглавец, — я не стала спрашивать имя, так даже более угрожающе звучало. — Что вы скажете в свое оправдание? Ковер раритетный — одна штука, покрывало — натуральное — одна штука. Стол лакированный — требует ремонта благодаря вашим действиям — одна штука. Все это совершенно не входит в плату за комнату. Но я могу сделать вам одолжение: можете оплатить испорченные вещи, когда будете выезжать. Как скоро, кстати?..

— Я… Да я... знаете, с кем знаком?! — но пытаться угрожать, когда у тебя лапки и нос черной кнопкой, заведомо провальная стратегия. 

— А вы знаете, с кем знакома я?! — в эту игру можно было играть до бесконечности. И выигрывал на самом деле не тот, у кого знакомств больше, а тот, у кого чувство собственной важности выше и выражение лица самоувереннее. Вот песец и сдулся, хотя чего он от себя-то ожидал, творческая личность, поди. О, заикаться уже начал, вызывая у меня приступ «погладить бедняжку». А что? Давно заметила, когда гладишь воротник песцовой или норковой шубы, на душе так спокойно становится.

— М-мне нужно отправить несколько посланий, вызовите ко мне горничную после ужина. Вы же понимаете, я не брал в глушь больше средств, чем нужно для жизни там, где не на что тратить золотые монеты, — произнес песец. 

Да чем ты говоришь-то, мысленно восхитилась я. Понятно, что ртом, но он же зверь и так-то у песца не те голосовые связки! Он же только тяфкать способен. Должен. Но нет, говорил.

— Конечно, понимаю, все будет сделано. А убраться придут во время ужина, чтобы не мешать вам, — с достоинством королевы-матери я чуть склонила голову, как бы давая понять, что вы, конечно, здесь платите, но громить вам ничего никто не даст. И демонстрировать всякое приличным волчицам тоже.