Проданная - Лика Семенова Страница 4

Удар был хлестким, обжигающим. О да, я уже поняла, что помимо прочего стану получать по лицу много и часто. За все. Ублюдок опрокинул меня на сидение, приложив затылком о стекло, пальцы вцепились в ошейник и натягивали, заставляя меня хрипеть.

— Ты смеешь мне сопротивляться, грязная рабыня?

Я молчала. Лишь хрипела, отчаянно думая только о том, что если он натянет сильнее — перекроет мне доступ кислорода. Кажется, даже темнело в глазах. Но в такой момент отчаянно хотелось жить. Это инстинкт, который не отключишь разумом.

— Тебя не научили, как вести себя с господином, грязная девка? Я научу. Не откладывая. Как только приедем.

Едва Мателлин отпустил меня, я сжалась на самом краешке сидения, обхватив колени. Никак не могла восстановить дыхание. Ублюдка я больше не интересовала, но его слова невозможно истолковать как-то иначе. Как только я ступлю под крышу его проклятого дома — меня ждет наказание. Пред глазами снова и снова всплывала чужая исполосованная кнутом спина. Возможно, совсем скоро моя станет такой же. Нет… не возможно — наверняка.

Корвет нырнул в черноту парковочного рукава и понесся над посадочной полосой, обозначенной белыми огнями. От мелькания света меня мутило, в висках болезненно пульсировало. Я отчаянно хотела заболеть. Так, чтобы метаться в горячке. Тогда реальность притупляется, становится какой-то далекой, малозначимой.

Когда корвет остановился, и открылась дверь, меня выволокли, поставили на ноги. Цепь свисала на спину и казалась ледяной. От каждого касания к коже я покрывалась мурашками. Меня просто толкнули в спину, вынуждая идти. Цепь скорбно звенела, ошейник впивался в горло. Я перебирала ногами, не поднимая головы, смотрела на свои сандалии. На то, как покрытие парковки сменяется глянцевым мрамором широких коридоров и галерей, как отражаются огромные окна и витые, будто подсвеченные колонны.

— Где ты был?

Ровный холодный голос разрезал нестройный стук каблуков, и все тут же остановились. Я невольно подняла голову. Высокородный мальчишка обернулся, задрал подбородок и сцепил руки за спиной:

— Доброго дня, отец.

Я украдкой взглянула из-под волос: еще один высокородный. Высокий, широкоплечий, с толстой темной косой. Они были очень похожи, отец и сын. Почти идеальные резкие черты. Разве что на лице старшего тени залегали глубже, придавая какую-то хищность и почти графичный контраст. Если таков сын, я даже боялась вообразить, каков отец. Я отвела глаза и уставилась в пол, боясь привлечь к себе внимание малейшим движением.

— Я спросил: где ты был, Невий?

Старший Мателлин решительно прошел мимо меня, я видела в отражении мрамора колыхание его черной мантии, слышала стук каблуков. Я все же приподняла голову, заметила, как мальчишка изменился в лице, поджал губы.

— Занимался своими делами, отец.

— Чем именно?

Ублюдок молчал. Лишь с вызовом смотрел отцу в лицо.

— Ты был на Саклине! — голос уже не казался таким ровным. — В то время, как тебя ждали в военном корпусе! — Отец ухватил его за грудки одной рукой и тряхнул: — Что после этого значит мое слово? Слово Квинта Мателлина? — кажется, он был в бешенстве.

Мальчишка вцепился в отцовскую руку. Его лицо уже не казалось таким надменным. Видно, он боялся отца.

— Я не давал вам обещание явиться в военный корпус. Это ваше желание, отец, не мое. Дядя Луций…

Отец вновь тряхнул его:

— … я плевал на Луция. Я не хочу слышать о Луцие! Ты не его сын. Мне плевать, что делает и говорит Луций.

С мальчишки облетела вся напыщенность, все высокомерие. Теперь он казался просто желчным юнцом. Трепыхался в отцовских руках, а в глазах зарождалась паника, перемешанная с острой бессильной злобой:

— Я не обязан являться в корпус!

Отец разжал хватку:

— Испорченный щенок.

— Вы не имеете права, отец! Вы не имеете права!

— Права?

Квинт Мателлин отреагировал на удивление холодно. Лишь усмехнулся так, что сын вновь побледнел. Но на его лице расплылась желчная улыбка. Наглая, вызывающая.

— Вы не имеете права, отец, — голос звучал приглушенно, вкрадчиво. — Я в праве сам выбирать карьеру.

Отец лишь вздохнул и качнул головой:

— Ты в праве… Но какую, сын? Слоняться по комнатам, как женщина? Пить до утра и трахать шлюх? Это ты называешь карьерой?

Квинт кивнул в мою сторону, и внутри все сжалось:

— Что это? — он скользнул по мне взглядом и вопросительно смотрел на сына. — Новая рабыня?

Невий задрал подбородок:

— Я не имею права купить рабыню? Оставьте, отец!

— Почему она голая?

Мальчишка оскалился:

— А почему бы ей не быть голой? Это рабыня!

Старший Мателлин зашел сыну за спину и молча содрал с плеч синюю мантию. Сделал несколько широких шагов и пренебрежительно набросил мне на плечи. Я вцепилась в спасительную ткань, мгновенно чувствуя тепло. Ткань пахла духами — приторный, почти конфетный запах. Кажется, этот жест привел в замешательство всех. Я от неожиданности подняла голову и открыто взглянула на Квинта Мателлина, на мгновение встречаясь с его чистым голубым взглядом.

Невий просто потерял дар речи. Открывал рот, сжимал кулаки и не мог вымолвить ни слова. Он багровел на глазах. Казалось, еще немного и из ушей пойдет пар.

— Вы…

— Иди к себе, Невий. Это приказ.

— Не делайте ошибок, отец.

Квинт Мателлин лишь небрежно бросил охране:

— Проводите моего сына на его половину.

— Отец!

— Мы поговорим позже. И я даже выслушаю тебя.

Огден отвел меня в крыло рабов. В длинную общую комнату, называемую тотусом. Указал на узкую кровать в углу. Мне разрешили принять душ, выдали одежду — стандартное серое тряпье с нежно-зеленым поясом. Зеленый — цвет дома Мателлин. Я переоделась, села на кровать и сжалась, стараясь сдержать рыдания.

Когда-то все было совсем иначе.

Я родилась на Белом Ациане в доме зажиточного имперца Ника Сверта, служившего главным смотрителем Имперской Торговой палаты Ациана. Кто-то утверждал, что