Суженая императора (СИ) - Гэлбрэйт Серина Страница 4

Мужчина.

Один.

С одним я могу справиться.

Лишь бы Мирелла не пострадала.

Открываю створку шире, руки завожу за спину, чувствуя, как холод материализуется под ладонями, формируется дыханием вьюги.

Шаг через порог. Держаться в тени, как наставлял Хуаони когда-то.

Чужак замирает, поворачивает в мою сторону голову.

Заметил?

Возможно.

Я не умею укрываться в тени как должно, эту науку изучают и тренируют не один год, в то время как я отдала урокам всего несколько месяцев. Но мне и этого довольно, да и площадь комнаты не настолько велика, чтобы была необходимость подкрадываться к незваному гостю невидимкой. Я уже готова ударить, холод толкается в ладони, царапает кожу, как чужак делает шаг ко мне и вопрошает тихо:

– Астра?

– Стефан? – я спешно сжимаю кулаки, гася бьющуюся силу, возвращая её в клетку.

– Астра, – он делает ещё шаг и налетает на низкий деревянный табурет.

Табурет опрокидывается, Стефан выдаёт пару слов из тех, которые менее всего ожидаешь услышать от правителя целой империи. Я же бросаюсь к двери детской, прислушиваюсь с минуту, убеждаясь, что шум и брань не разбудили Миреллу.

– Тише! – шикаю на Стефана и поскорее отхожу от двери, пока он не заподозрил неладного. Выдаю отговорку, правдивую наполовину: – У моей домохозяйки, арайнэ Анды, чуткий сон и если она проснётся и поймёт, что у меня… гость, ещё и мужчина, то нам… мне не поздоровится. Не так-то просто найти хорошее жильё в столице, поэтому не хотелось бы лишиться этого дома.

Хватаю незваного визитёра за рукав, торопливо отвожу в свою спальню и закрываю дверь. Зажигаю свечу на прикроватном столике, снимаю с ширмы вышитую бежевую шаль и набрасываю поверх ночной рубашки. Кутаюсь зябко, ёжусь от неутихающего холода внутри, одинаково недовольная, раздосадованная и смущённая. Стефан бегло осматривает комнату, затем меня.

– Что это? – взгляд задерживается на белых дорожках на тыльной стороне ладоней.

– Я только что пыталась совершить государственную измену – собиралась убить своего сюзерена, – я говорю тоном нарочито лёгким, безмятежным.

– Раньше твой дар проявлялся иначе, – Стефан хмурится озабоченно.

Раньше я была достаточно глупа, чтобы демонстрировать силу, словно новый наряд, молодому заезжему фрайну, не побоявшемуся подойти к дикарке.

Нынче я её показываю лишь перед ударом.

– Раньше многое было иначе. Что ты здесь делаешь?

– Подумал, следует самому увидеть, как ты живёшь.

Что адреса, то тут великого секрета нет, наверняка Стефан сразу выяснил, где я не только работаю и помогаю, но и живу.

– В столь поздний час?

– Отчего нет?

– Увидел? Тогда отправляйся восвояси. Арайнэ Анда отдельно оговаривала, что визиты мужчин к её постоялицам недопустимы, особенно в неурочный час.

– У тебя есть мужчины? – уточняет Стефан требовательно, точно имеет право задавать мне подобный вопрос.

– Иди, не заставляй сопровождение ожидать тебя понапрасну.

– Я один.

– Один? – я подхожу к замершему у двери мужчине, приглядываюсь недоверчиво. – А как же сопровождающий, что был с тобою возле обители? И та девушка, Лия?

– Эветьен и Лия остались дома. Видела, какой был ливень? Мы не успели вернуться в Эй-Форийю, поэтому пришлось отправиться в городской дом Эветьена во Франском квартале.

– И ты явился сюда в одиночку, среди ночи?! – я всплескиваю руками, изумлённая невозмутимым заявлением. – Быть может, Франский квартал и безопасен, но в Университетском отнюдь не так тихо, как можно подумать. А ты… если с тобой что-то случится…

– Ничего со мной не случится, – Стефан ловит мою ладонь, проводит подушечкой большого пальца по медленно тающей белой линии на коже, поглаживает, возрождая полузабытые ощущения. – На улицах после дождя ни души. И я неплохо ориентируюсь в этой части города.

Притягивает меня вплотную к себе, смотрит пристально в глаза и остатки возражений столь неслыханному безрассудству исчезают без следа. Стефан отпускает мою руку, пальцы поднимаются к щеке и замирают, не касаясь. Я помню этот взгляд, помню этот жест, помню всё, что было после. И понимаю с пугающей ясностью, что как не отступила тогда, так не отступлю и сейчас.

Знаю, я пожалею.

Знаю, что горечь сожалений неизбежна так же, как восход солнца сменяет сумрак ночи.

Пожалею через несколько дней ли, часов.

Или через несколько минут после того, как дыхание выровняется, сердце умерит сумасшедший свой бег, а затуманенный разум прояснится достаточно, чтобы в полной мере осознать произошедшее.

Пока же ничто не имеет значения.

После.

Позже…

Глава 2

Я пожалела.

Ржавчина сожалений разъедает меня всё утро с момента, как Стефан, не добавив более ни слова, ушёл. Снова и снова я повторяю в мыслях эту ситуацию, верчу и кручу её так и этак, ищу ошибку в своих поступках, в своих суждениях. Понимаю – ошибка закралась не в прошедшую ночь, не в прошлый вечер, но два месяца назад, когда я поддалась на уговоры Греты и решилась просить самого императора о милости для нашей обители.

На что я рассчитывала, представая пред его очами?

Наверное, на простую, но оттого не менее широко распространённую банальность, факт, подтверждённый не одним годом общения со множеством женщин.

Мужчины с лёгкостью забывают случайных любовниц. Отворачиваются от мимолётных увлечений и идут дальше своею дорогой, выбросив из мыслей и сердца женщину, которую ещё недавно держали в объятиях.

Меня и Стефана разделяло то, что когда-то соединило, – скоротечная беззаботная неделя тайных свиданий и страсти, пылавшая слишком ярко, чтобы гореть по-настоящему долго.

Разница в положении и происхождении.

И вереница лет.

Я искренне полагала, что он меня не узнает.

Я стала старше. Мы оба стали.

Мои волосы давно уже не каштановые с вкраплением золотых огоньков, какими были в юности, и я похудела. Да и впрямь, сколько женщин у него было после меня? Скольких женщин он видит ежедневно, придворных фрайнэ, служанок и просительниц? Десятки и сотни лиц, зачастую безымянных, замеченных мельком, походя. С чего вдруг Стефану было вспоминать девушку, которую он не видел семь лет?

А поди ж ты, вспомнил.

Разглядел в толпе просителей, что наводняли приёмную залу раз в два месяца, в особый день, когда любой человек, и мужчина, и женщина, даже самого низкого рода, допускался в столичный дворец и мог лично поведать императору о своей беде, попросить о милости или заступничестве.

Узнал.

И с той поры не отпускал, не оставлял в покое, будто нутром чуял мою тайну.

Будь он другим, и всё было бы иначе. Родовой артефакт подтвердил бы, что Мирелла от его плоти и крови, и никакая примесь материнского яда этого не изменит. Стефан мог бы признать незаконного ребёнка, как поступил мой отец когда-то, принять в свой род, дать имя и защиту, – или не признавать. Так или иначе я вырастила бы Миреллу, я справилась бы, как справлялась раньше, и неважно, был бы её отец рядом или навеки остался бы бесплотным духом в моих скупых упоминаниях, носила бы она его имя или моё.

Но Стефан тот, кто он есть, Его императорское величество Стефанио Второй, правитель Благословенной Франской империи, стоящий над людьми так же, как Четверо стоят над всем миром человеческим. Он не может избрать суженую иначе, чем через выбор жребием, не может обвенчаться с женщиной, что пришлась ему по сердцу, не может произвести на свет ребёнка, рождённого вне освящённого в храме союза. И мы обе, я и Мирелла, всего лишь досадное исключение из правил, принятых много веков назад, мы ошибка, неучтённый фактор отравленной крови.

Я терзаюсь сожалениями весь день, но куда сильнее грызёт понимание, что может повлечь за собою случайно открывшаяся правда. Утром Мирелла пытается расспросить меня поподробнее о ночном госте, но я только отмахиваюсь, придумываю глупые отговорки, как мог мужчина попасть в мою спальню в такой поздний час, и умоляю дочь сохранить всё в тайне. Отвожу Миреллу в храмовую школу, возвращаюсь домой и пробую отвлечься от тяжёлых мыслей работой. Во второй половине дня, по окончанию занятий в школе, забираю дочь и ближе к вечеру решаюсь заглянуть в нашу обитель. Дела и заботы идут своим чередом, кажется, ничто не изменилось, всё по-прежнему. Меня никто не поджидает, ни подле обители, ни возле дома арайнэ Анды, я не замечаю слежки, как ни стараюсь, если таковая вовсе есть. И я позволяю себе немного успокоиться, поверить, будто обошлось.