Волчья ягода (СИ) - Юрай Наталья Страница 4

— Все стадии прошёл, хотя было тяжело. Но, как видишь, освоился. Обжился. И тебе советую. Кстати, ты бы одежду сменила, а то народ у меня простой, без затей. Завалят и своё возьмут.

— Своё?

— Твоё, Женя.

И тут я задала мучивший меня вопрос:

— А почему жданная? Откуда знали, что я потеряюсь, и вы меня найдёте?

— Знак был, люди видели. Студенец вроде как сигнал посылает, что готов заморозить очередную перешедшую портал жертву — сполохи в небе запускает над тем местом, где человек погибает. Вот тебя Ляшка и нашёл.

— Кто?

— Ляшка, у которого ты в избе ночевала.

— Ну и имечко!

— Какое уж есть.

— А Студенец кто? Местный маньяк? — этот придурок перестанет издеваться надо мной или нет?

— Можно и так сказать, — хозяин улыбнулся.

— Прикольно у вас тут всё организовано. Весело. Хорошо, ну сани-то есть в вашем хозяйстве? Я готова ехать на санях до ближайшего населенного пункта, где есть телефон и электричество.

— Ты не поняла. Отсюда невозможно уехать. Из этого мира. Да и не ищет тебя никто.

— Ищут, ищут!

— Подумай хорошенько...

И тут я вспомнила разговор с теткой, и той, другой Евгенией. Сразу пропали аппетит и настроение. Я еще разберусь, что за дела творятся в моей семье!

— Хорошо, дам тебе возможность самой во всём убедиться. — Мстислав смачно облизал пальцы и зычно крикнул:

— Волче!

Тот, кого звали, не показывался минуты две, хозяин встал и, добавив к крику удар кулаком по столу, рявкнул со злостью:

— Волче, пёсий сын! Шкуру спущу!

Скрипнула дверь под низкой притолокой, и в гостиную, или как там её называют, вошел мужчина, одетый в серые меха с ног до головы: шапка, полушубок странные сапоги, чем-то напоминающие сибирский пимы. Серая гора поклонился своему господину и что-то буркнул.

— Давно плетей не получал? Приспалось ему! С чего приспалось-то? С кем приспалось? Опять у бабы какой меж грудей? Сколько раз говорено: не порть мне девок! Где обещанный глухарь? Где сохатый? Который день пустой вертаешься! Э-э-э, да что с тобой, раззявой, разговаривать! Девицу свезёшь, куда потребует. Охальничать не смей, запорю! Иди, каурого запрягай в кленовые розвальни. Те, что новые, да жди во дворе!

Человек что-то снова буркнул в ответ, поклонился и вышел.

— Ну, езжай, Женечка, поищи свой Кленовый стан. Шубею дам тебе бобровую — не замёрзнешь. А коли устанешь, возвращайся, приму с распростертыми объятиями, а то мне тут и словом человеческим перекинуться не с кем.

— Нет уж, лучше вы к нам на Колыму!

— Ну-ну! — усмехнулся Мстислав. — Не прощаюсь!

Одна из сотрудниц этого заповедника диких древних нравов принесла мне огромную шубу коричневого меха, которая, при моем не маленьком росте, свисала до самого пола.

Пару раз чуть не запнувшись, я спустилась с крыльца. Волче — забавна фамилия — вёл в поводу лошадь, запряжённую в сани. Неудачливый охотник весьма фамильярно закутал мои ноги в меховой полог, подтянул повыше ворот шубы и, оглядев меня запелёнатую, чуть заметно кивнул. Сел спереди, взял в руки вожжи, негромко свистнул, лошадка дёрнула головой, сдвигая с места груз, полозья скрипнули, и мы выехали через распахнутые ворота.

Глава 3. Хищники

Никто бы не поверил на моём месте. Никто в ясном уме и твёрдой памяти не принял бы на веру все эти словечки, грубую силу и отсутствие удобств. Потому что так не бывает в нормальной жизни, а я была уверена, что проживаю именно её.

Зимнее скупое солнце скатывалось к верхушкам высоченных елей, сани замедлили ход и остановились. Сколько мы ехали? Минут пять? Возница что-то глухо проговорил.

— Не слышу! — мне вовсе не хотелось любезничать с этим актёром-самородком. — Можете яснее говорить?

— Куда?

— Ехать? Не знаю… к большой дороге, районной. К тракту, шоссе, трассе, магистрали.

— Далече к большой…

— А пофиг! Вам сказано везти, вот и везите!

Сани снова резко дёрнулись вперёд, а меня откинуло назад. Мелкая месть гадкого человека. Но вскоре злые мысли куда-то улетучились. Розвальни еле слышно шипели по снегу, словно просили не шуметь. Было в этой поездке и мерном шаге лошади что-то такое, что вдруг заставило часто-часто биться сердце: я неожиданно прониклась этим лесом, этим морозным воздухом, даже этой большой спиной в сером меховом одеянии. Мне словно влили самый чистый, самый энергетически заряженный кислород в кровь, она забурлила, заволновалась. Жаль, что скоро останется позади чудесный пейзаж и странные люди, верящие в представление, что разыгрывают перед туристами. Да и бог с ними!

— Большак.

— Чего?

— Приехали.

— Стоп! Куда приехали, какой большак?

— Большая дорога на Белую реку. Оттель и до Возянки дотопаешь.

Я с сожалением выбралась из-под мехового тяжёлого полога и огляделась: никаких признаков сколько-нибудь нормальной дороги не было видно.

— Шутишь что ли? Нет тут твоего большака!

— Запорошило. — мне показалось, или в голосе мужчины прозвучала ирония?

Тревога заставляла нервничать. Вечерело, а этот питекантроп оставлял меня среди леса на произвол судьбы. Ведь ясно же, что ни до какой Возянки или Белой реки одна я не дойду.

— Скатёрушкой ровненькой дороженька, девица! — верзила почти вытолкал меня из саней.

Лошадь несколько раз вскинула голову, прощаясь, видимо, и, неуклюже переступая, принялась разворачиваться в обратную сторону. Мужчина в розвальни садиться не спешил — животному, увязающему в глубоком снегу, и без того тяжело. Надо же, какие нежности, подумала я совершенно некстати. Тётя часто говорила, что главная моя проблема — гордыня. Ни помощи попросить, ни в слабости признаться. И вот именно сейчас я была с родственницей совершенно согласна, но переделывать собственную натуру пока была не готова.

Розвальни с возвышающейся над ними серой спиной казались кораблём, отплывающим от необитаемого острова, на котором в совершеннейшем одиночестве остаётся Евгения Васильева. Крикнуть бы, попроситься обратно, но слова застряли в горле костью. Ничего! Доберусь до цивилизации, я им такую антирекламу обеспечу! Жалко, что сотовый сел, а то бы и фоточек подходящих в соцсети накидала бы!

Шагать по снегу было совершенно невозможно, но я решила не сдаваться и пропахала метров тридцать белоснежной целины, пока изрядно мешающая продвижению длинная шуба не начала действовать на нервы. Пришлось остановится и отдышаться. Солнце садилось как-то слишком быстро, и длинные тени от деревьев всё больше растворялись в сумраке. Вспомнив предыдущую ночь, я содрогнулась от страха. Как можно быть такой гордой дурой? Могла бы улыбнуться, как умеешь, Женечка, попросить довезти до этой самой Белой речки, раз уж возвращаться не хотелось. Но насладиться жалостью к себе я не успела: совсем рядом, за стволами деревьев, кто-то бесшумно двигался. Вскоре стало понятно, что тех, кто неотвратимо окружал меня, было несколько.

Такого животного, испепеляющего остатки разума страха я ещё не испытывала. Горящие в сгущающейся темноте жёлтые глаза не оставляли сомнений — волки решили поужинать моим молодым телом, и никакой возможности спастись от страшных смертоносных клыков не было. Дедушка рассказывал, что на заготовке дров ему пришлось как-то целую ночь сидеть на сосне, пока волчья стая, вольготно расположившись под деревом, спокойно дожидалась, когда окоченевшая от холода добыча сама упадёт в их пасти. Тогда деда спасли коллеги, заподозрившие неладное и примчавшиеся на выручку. Сейчас хищники вели себя пугающе странно: неспешно окружали, садились, и даже ложились на снег, один волк и вовсе немного покатался на спине, задрав воздух крупные лапы. Я прижалась к дереву, на которое взобраться не сумела бы — ни одно сучка, и лихорадочно вспоминала, что нужно делать при нападении бродячих собак. Вот только волки — это не дворняжки, их камушком не отгонишь, да и где я камушки найду? Даже снежок не слепить, снег сухой. Постепенно сужая круг, волки подходили всё ближе и высоко задирали морды, ловя непривычный запах. Вряд ли в их чаще кто-то пах ланкомовскими духами.