Скромница Эльза и ее личный раб - Елена Саринова Страница 4

— Я-я… не-е… Вот, кочерыжка!

— Да ты, малец, вообще не знаешь, что это такое.

— Кочерыжка, что ли?

— О-о! — в запале закатив глаза, я тут же на всей скорости споткнулась.

Да потому что мы с конопатым спутником моим не шли сейчас. Мы с ним неслись по выщербленному тротуару. Хотя изначально, все ж, аккуратно и незаметно на пару выползли с балкона, накрытого плющом.

Тенисто узкая, загруженная скучными домами, улица Канатов вскоре свернула вправо и вовсе оборвалась глухим забором с приколоченной картонной вывеской «Продам. Без посредников». Судя по изрядной линялости картонки, без посредников данный забор никак не думал продаваться. И я, развернувшись в этом странном тупике, лишь растерянно успела пискнуть и показательно взмахнуть рукой, как отрок, оттопырив свой тощий тыл, вполне отработанно качнул в сторонку одну из заборных досок:

— Уважаемая дирья, нам, это, туда.

И продолжать пищать отпала всякая необходимость.

До крепко сколоченной столярной мастерской мы с Юником добрались чужими огородами-садами. Хотя, три странных, прикрытых тряпками, гряды на нашем пути за не менее странной полуразвалившейся лачугой вполне могли сойти и за вотчину чего-то, гораздо интереснее местной моркови или кабачков. Сам же адир Садак, судя по гордому обращению, законный гражданин этого замечательного острова (сарказм мой можно проигнорировать), предстал в дверном проеме низкорослым лысым пузачом, в котором глаз радовал лишь залихватски искривленный набок нос. Но, это до момента, когда адир Садак поймает взгляд ваш стальными серыми глазами. Каюсь, я даже замерла на несколько секунд. Почему на несколько всего? Разглядела на заднем его фоне гроб, приткнутый к стенке.

Это был не совсем обычный гроб. Точнее, вовсе необычный. Он по всему континенту так и зовется: «Зайринский». Определение данное, давным-давно став нарицательным, обозначает слово «несерьезный». А все почему? Здешний остров обделен землей. Тем более для полноценных кладбищ. И на паре-тройке самых древних здесь давно стоят чьи-то монументальные торговые дома. Вот именно по этой уважительной причине всех упокоившихся граждан Зайры попросту сжигают. А уж потом либо рассеивают пепел в море, либо втыкают его в стену. Благо, стен хватает. Особенных, на особых площадях. И если из любви к искусству, все ж, заступиться за островные «несерьезные» гробы, то стоит отметить, некоторые из них бывают очень даже хороши (те, что на выставках в музеях континента). И, подумаешь, похожи они на пеналы для карандашей. Это я так заступилась?.. Нет! Гроб, что приткнут сейчас к стене в уже знакомой мне мастерской как раз хорош. Он весь как кружево ажурен и отлакирован идеальными слоями. Да и вообще, элегантней, чем его создатель.

ГЛАВА 5

Город-остров Зайра,

столярная мастерская адира Садака.

Торговалась я с зайринским гробовщиком как на зачете со студентом за оценку. Долго, со вздохами и закатыванием глаз. Причем, закатывал их гробовщик, адир Садак. Ну вот никак не ожидал он от улисийской благовоспитанной девицы подобной… неутомимости. Юник, надраивающий в сторонке ворсистой тряпкой лаковое покрытие гроба от нашего диалога так в итоге разошелся, что гроб ажурный засверкал местами, точно зеркало.

— Да где это видано, чтобы вот так!

— Так создадим же прецедент, уважаемый адир. Вы мне отличное снисхождение в цене, а я позабочусь вписать ваши гробы в «Путеводитель по острову» от нашего Географического общества.

— Чего?

— Ах-х-хи-хи-хи. Хи-хи!

— Юникин! — вдохнув с присвистом, гаркнул криминальный отчим. И, сплюнув на пол, выдал лично мне. — А-а! Лады! Одиннадцать серебряных за сведения, охрану двух бойцов и сопровождение по Зайре!

И тишина… А все-таки, качественные у меня с собой прихвачены успокоительные капли. Надо бы еще раз их… чуть позже.

— Кх-хм. Значит, договорились. И, адир Садак, давайте медленно и хладнокровно все условия еще раз повторим…

До самого полудня я, как ни странно, проспала. Вот просто на подушку бух и всё. Возвращаться для ожидания вестей в гостиницу адир Садак отговорил — опасно. Сам же, отрабатывая зайры, напялил кожаную шляпу и ушел, прихватив с собою упирающегося пасынка. А я осталась. И теперь, проснувшись, лежала скромно на спине. Рассеянно хлопая глазами, пялилась в необструганный низкий потолок в маленькой комнатке за печкой. Да это даже не комнатка была, а так, закуток для отдыха. В нём помещались лишь топчан под колючим покрывалом, кривая тумбочка и я… Лежу, вспоминаю сон. Романтический, между прочим. А вместо фона из приятной тихой музыки — жужжание шальной местной осы. Туда-сюда вдоль рамы на окне… туда-сюда…затихла и опять. Да ну ее и эту музыку.

Мне снился грустный Сельдерин. Он вместе с матушкой моей (как символичный образ мутной) сидел в нашей бледно бежевой столовой и, оттопырив длинный палец, пил пекку из моей любимой чашки. Я довольно долго этому факту изумлялась, пока жених мой не вымолвил со снисходительной улыбкой: «Дорогая Эльза, я скучаю, и эта чашка мне напоминает о тебе». Скучает. Он по мне уже скучает. Ну тогда… Задорно звонкий «брэ-эмс» огласил нашу занудную столовую. Моя любимая фарфоровая чашка! С незабудками!.. «Брэ-эмс, брэ-эмс, бум-мс»…

— Ой, уважаемая дирья, я тут тарелкой об ложку. А вы меня и не заметили. Садитесь в общем. Я вам еду от мамки притащил.

— Спасибо, Юник…кин.

— А, просто Юник! — хмыкнул он.

Теперь, когда казаться взрослым и важным надобность отпала, пацан улыбался искренне, как и положено по возрасту. Однако, поболтать по делу мне с «детским» Юником не удалось — дверь в мастерскую тихо отворилась, чтобы впустить прохладный ветер, еще одну осу и хозяина гробов. Я к тому времени уже изрядно подкрепилась оладьями с паштетом, выпила компота и даже успела посетить отдаленный закуток, так что была готова и к знаниям, и к действиям. Только все равно мне не понравилось выражение его лица. И будто даже искривленный нос еще зловеще искривился… Что ж, значит будем снова торговаться.

Но, я ошиблась:

— Дирья Эльза, ваш брат у них. У пришлых из портовых ижинских складов. Уж месяц, как по Зайре ходят слухи, что, мол, там вонь человечья множится, — показательно брезгливо сморщил свой видный нос адир Садак.

Я непонимающе нахмурилась:

— А что это?

— Торговля там людьми, — мы с отчимом ребенка оба вперились взглядами в полутемный дальний уголок. Пацан оттуда хмыкнул несколько смущенно. — Ну а чё? Об этом давно на базарах треплются. И всё ждут, когда же наши в гости к этим…

— Юникин! — взревел адир Садак.

Но, мне внезапно стало не до их семейных потасовок:

— Там, на складах торгуют людьми? — последние слова я извратила в нервный писк.

Сердитый поворотом разговора гробовщик, пыхтя,