Карен Монинг - Эльфийская лихорадка Страница 4

Но Книгой никто не владел, никто ее не переносил, и не было в этом определенного умысла.

Она перемещалась сама.

Переходя из одних рук в другие, превращая каждую новую жертву в оружие насилия и уничтожения. Берронс говорил, что Эльфийские реликвии со временем начинают жить своей собственной жизнью. Темной Книге уже миллион лет. И этого достаточно, чтобы она зажила какой-то своей жизнью.

Женщина исчезла за углом, и я камнем упала на тротуар. Мои глаза были закрыты, и мне хотелось вдыхать глубже по мере того, как ОНО уходило дальше, исчезая в ночи, где только Бог знает, что она могла натворить. Боль начала отступать. Это была самая опасная из всех Священных Реликвий, и теперь она свободно перемещалась в нашем мире.

До сегодняшней ночи, она не знала обо мне.

Теперь знала.

Она смотрела на меня, видела меня. Не могу объяснить как, но я почувствовала что она каким-то образом отметила меня, окольцевала как голубя. Я заглянула в пропасть и пропасть смотрела на меня. Как папа всегда говорил: «Хочешь узнать жизнь, Мак? Все просто — смотри на радугу. Смотри на небо. Ты найдешь то, что ищешь. Если в мире ты будешь искать добро, то ты найдешь его. Если пойдешь искать зло… ну… не стоит делать этого.»

«Какой идиот — размышляла я, поднимаясь на ноги на тротуаре, — решил дать мне особенные силы? Какой дурак решил, что я смогу что-то сделать с проблемами такого масштаба? Как могу я не охотиться на зло, если я — одна из немногих, кто его видит?» Туристы снова заполонили улицу. Двери паба открылись. Тьма отступила. Заиграла музыка, и мир снова ожил. Смех буквально отскакивал от кирпичей. Интересно, в каком мире они живут? Уж точно, не в моем.

Я не обращала на них внимания. Меня тошнило до полного опустошения, вывернуло все внутренности, не осталось даже желчи.

Я распрямилась, вытерла рот тыльной стороной ладони и глянула на свое отражение в окне паба. Грязная, мокрая и от меня жутко пахло. Волосы превратились в мокрый беспорядок, пропитанный пивом и… о! Подумать страшно, чем еще. Никогда не знаешь, что можно найти в канаве Дублина, в районе развлечений. Я собрала волосы на затылке и закрепила их заколкой, чтобы они хотя бы не падали на лицо.

Платье было порвано, впереди не хватало пары пуговиц, я сломала каблук на правой туфле, а колени были в царапинах и кровоточили.

— Вот девушка, которая вложила новое значение в слова «пьяна до упаду»? — заржал проходящий мимо парень. Его приятели поддержали его. Их было человек двенадцать, одетых в джинсы и свитера в красных кушаках и галстуках-бабочках. Мальчишник — вышли отметить торжество тестостерона. Они обошли меня стороной.

Как много они не знали.

Неужели всего двадцать минут назад я улыбалась прохожим? Шла через Темпл Бар, чувствуя себя привлекательной и полной жизни, готовая к любым испытаниям, которые только может подкинуть судьба? Двадцать минут назад, они бы кружили вокруг меня, флиртовали со мной.

Я попыталась пойти, но сломанный каблук позволил сделать только несколько неуклюжих шажков. Это было не просто. Все болело. Боль от близости к Книге проходила, но, несмотря на это, я с ног до головы казалась себе сплошным синяком, после тисков, в которых она меня держала. Если сегодняшний вечер будет похож на предыдущий, то голова будет раскалываться еще много часов, а потом просто болеть еще несколько дней. Мой визит к Кристиану МакКелтару, молодому шотландцу, который знал мою сестру, придется отложить. Я осмотрелась в поисках пропавшего каблука. Его нигде не было видно. Проклятье, я любила эти туфли! Я несколько месяцев откладывала деньги, чтобы купить их.

Я вздохнула и подумала про себя, что это не так уж и важно. Сейчас мне нужно было обдумать проблемы посерьезнее. Я не упала в обморок. Я была в пятидесяти метрах от Синсар Даб и оставалась в сознании. Это означает, что события последних дней «разбавили» меня и я теперь стала более злой. Намного ближе к Книге. Берронса бы эта новость обрадовала. Даже очень. Хотя на его лице прочитать эти эмоции очень сложно.

На обратном пути в книжный магазин начался дождь. Прихрамывая, я с несчастным видом шла под дождем. Ненавижу дождь. По многим причинам.

Во-первых, дождь мокрый, холодный и противный, а я уже и так достаточно промокла и замерзла. Во-вторых, солнце не светит пока идет дождь, а я — непримиримая поклонница солнца. В-третьих, в время дождя вечерний Дублин становится еще темнее, чем обычно, а это означает, что чудовища становятся смелее. В-четвёртых, когда идёт дождь — нужен зонтик, а когда люди несут в руках раскрытые зонты, они низко-низко опускают его, особенно если дождь бьёт прямо в лицо. Я веду себя точно так же, то есть я не могу видеть того, что приближается ко мне. На оживленной улице это обычно приводит к тому, что люди уворачиваются друг от друга с приглушенными извинениями или ругательствами. В Дублине же это означает, что я могу врезаться прямиком в Эльфов (их чары не влияют на меня физически, как на обычных людей), и тем самым выдать себя. Из всего вышеизложенного следует правило: когда здесь идет дождь, я не использую зонтик.

Что само по себе было бы так уж плохо, если бы здесь постоянно, чёрт подери, не лил бы дождь.

Я промокла насквозь. И пятая причина, по которой я ненавижу дождь: косметика на лице растеклась, а волосы стали похожи на паклю.

Но, как известно, во всем есть как положительные, так и отрицательные стороны — после дождя от меня уже не так разило.

Я свернула на свою улицу. На самом деле эта улица вовсе не была моей. Моя улица находится на расстоянии в шесть с половиной тысяч километров отсюда, в провинции Глубокого Юга. Она залита солнцем, на ней много зелени, восковые магнолии и азалии, высокие дубы по краям. На моей улице дождь идет очень редко.

Но теперь я не могу вернуться домой в Эшфорд, потому что обязательно приведу за собой чудовищ. Но должна же я называть хоть какое-то место «своим», пусть им будет эта дождливая, мрачная, тоскливая улица.

Приблизившись к книжному магазину, я тщательно осмотрела фасад старинного, четырехэтажного здания. Впереди, сзади и с боков на магазине были установлены фонари. Они заливали светом высокое кирпичное здание. На красивом латунном шесте висела яркая боковая вывеска с надписью «Книги и сувениры Берронса», качаясь и поскрипывая на холодеющем вечернем ветру. На старинных, выкрашенных в зелёный цвет окнах пылал мягким неоновым светом знак: ЗАКРЫТО. Янтарные торшеры в медных канделябрах освещали глубокий, сделанный из известняка сводчатый вход в книжный магазин. Между известняковыми колоннами, мерцающими в свете фонарей, находились богато украшенные, застекленные ромбовидными панелями, входные двери вишневого дерева.