Лилит Сэйнткроу - Грешники Святого города Страница 4

У меня в этом вопросе, по сути, не было выбора: богом с головой шакала я грезила с детства. В «Риггер-холле» мы изучали религии, и древнеегипетские культы, как древнейшие, шли в самом начале. Я сразу почувствовала, что это мое, — у меня даже затылок покалывало. Все, что касалось египетских богов, я усваивала так, будто не изучала впервые, а знала давным-давно и нужно было только вспомнить.

Когда я впервые вступила в смерть, Анубис был там и с тех пор не оставлял меня. К кому еще могла я обратиться за утешением, если не к нему? Я потянулась к его нише. По лицу струились слезы, в горле стоял твердый горячий комок. Я преклонила колено. Встала. Сделала шаг вперед. Приблизилась к его статуе и алтарю, заваленному подношениями. Еда, питье, разбросанные банкноты, ароматические свечи. Даже нормалы пытались умилостивить смерть: они сознавали ее неизбежность, но надеялись хоть каким-то образом снискать милость и продлить свое существование после избранного часа.

Кольца мои сверкали, озаряя сумрак золотым свечением. Все камни, от обсидиана на безымянном пальце правой руки до янтаря на среднем пальце левой, от лунного камня на левом указательном пальце до фигурки Суни на правом большом, искрились, реагируя на насыщавшую воздух энергию. И на ту силу, что несла в себе я: она связывала меня с демоном и меняла мою человеческую природу.

«Бог мой, мой владыка, пожалуйста, выслушай меня! Я нуждаюсь в тебе».

Я опустилась на колени, извлекла катану из ножен, положила сверкающий стальной клинок на каменный пол перед собой, сложила руки на коленях, закрыла глаза и стала размеренно дышать.

«Прошу тебя, владыка. Я устала и жажду твоего прикосновения. Заговори со мной. Ты утешил меня, но мне хочется тебя услышать».

По мере того как мое дыхание становилось глубже, голубое свечение заполняло все уголки мысленного поля зрения. Я принялась читать молитву, выученную давным-давно по новоегипетской книге из библиотеки «Риггер-холла».

— Anubis et'her ka, — шептала я. — Se ta'uk'fhet sa te vapu kuraph. Анубис, владыка смерти, надежный спутник, защити меня, ибо я твое чадо! Защити меня, Анубис, взвесь сердце мое на весах, взгляни на меня, владыка, ибо я твое дитя. Не попусти зло уязвить меня, но обрати ярость твою на врагов моих. Да пребуду я под взором твоим, да пребудет надо мною длань твоя вовеки, пока не примешь меня в свои объятия.

С очередным вздохом пульс мой замедлился, и та тихая точка в моем сердце, где обитает бог, раскрылась, словно цветок.

— Anubis et'her ka, — повторила я, и тут голубое свечение обернулось ослепительной вспышкой.

Анубис вобрал меня, поглотил целиком — и я ощутила безмерное счастье.

Воздвиглись голубые хрустальные стены смерти, но я не стояла на мосту над колодцем душ. Хрусталь преобразовался в подобие храма — духовное эхо того места, где находилось мое коленопреклоненное тело. Бог же предстал передо мной в виде сидящего пса, черного, поджарого, взирающего на меня своими бездонными глазами — провалами в звездную тьму.

По собственной воле я не являлась сюда со дня смерти Джейса.

Тогда я рыдала. Я ненавидела моего бога, восставала против него, обвиняла, плакала в объятиях Джафримеля, ощущая жестокую несправедливость свершившегося. Впрочем, я понимала, что у смерти нет и не может быть любимчиков. Смерть любит всех одинаково, и когда приходит чей-то час, вся печаль живых не в состоянии отвратить неизбежное.

От этого я терзалась еще больше — как можно любить своего бога и гневаться на него? Как могу я одновременно страдать и любить его?

Теперь на мне было облачение божьей избранницы с серебристыми блестками, подобными рыбьей чешуе. Мои колени ощущали холод голубого хрустального пола, изумруд жег мою щеку огнем. То был знак Анубиса, вживленный в мою кожу смертными, но по божественному соизволению. Драгоценный камень выделял меня как избранницу смерти. Может быть, благодаря какой-то случайной генетической комбинации бог одарил меня силой, позволявшей вступать в его владения и ощущать его прикосновение.

Я встретила его взгляд. Сейчас я не призывала душу умершего и не нуждалась в холодной стали, но рука моя инстинктивно, до боли в пальцах, сжимала рукоять меча. Глаза бога были провалами в бесконечную тьму, наполненную голубым сиянием бесчисленных созвездий, недоступных смертному взору. Но эти созвездия в очах смерти погасли, едва я удостоилась его внимания, которое сокрушило бы столь ничтожное создание, если бы во мне не было частицы его божественной бесконечности. Это само по себе великая тайна: как может смертная вместить бесконечность божества и как может бог вместить мою бесконечную душу?

Так или иначе, но он снял с меня тяжкое бремя и вселил уверенность. Я принадлежу Анубису. Я принадлежала ему всегда, ибо еще до моего рождения бог возложил на меня свою длань. И оставить меня он не мог, как не могла я оставить его. Правда, это не мешало мне бунтовать против него, проклинать его в печали и скорби. Но сути дела это не меняло. Анубис мой бог, он никогда меня не покинет.

Но ведь есть еще и Лукас. Человек, от которого отвернулась смерть.

Мысль здесь немедленно воплощалась в действие, и стоило мне задуматься об этом, как через разделявшее нас пространство протянулась незримая смысловая нить, туго натянутый шнур, и сквозь меня пронесся громовой звук божественного смеха, подобного биению непостижимо огромного церковного колокола.

«Путь Лукаса — не твой путь», — напомнил мне Анубис.

У меня и впрямь собственный путь, и мой договор со смертью нерушим. Даже если я проклинала его в своей человеческой слабости и скорби.

Я — глина; но если осколки глиняной посуды порежут руку гончара, слепившего из глины свое творение, кого в том винить?

Бог заговорил.

Значение его слов прожигало меня насквозь. Каждое из них срывало слой за слоем, покров за покровом. Так много препон, ему приходилось пробиваться сквозь них, но каждая раскрывалась навстречу богу, как бутон. Не было иной сущности, ни человека, ни демона, ни божества, перед кем я так покорно склонила бы голову. И принимала принесенный ему обет как данность.

Меня переполняло жаром — огнем его прикосновения и еще каким-то неведомым пламенем. Мне надлежало свершить нечто, чего бог так мне и не открыл.

Выполню ли я его просьбу? Исполню ли я его волю, когда придет время? Сделаю ли то, о чем он меня просит?

Во мне поднялась волна горечи. Смерть не торгуется, у нее нет любимчиков, и она уже забрала тех, кого я любила.

Дорин. Джейс. Льюис. Каждое имя было звездой в созвездиях, сиявших в очах бога.

Я могла гневаться на него, но какой в этом смысл? Его обещание давало мне веру в то, что я увижу их снова, когда придет мое время, — тех, кого я любила и кто ушел в смерть, тех, кого оберегает Анубис. Что бы ни включало в себя это последнее неотвратимое действо, я могу быть уверена в том, что смерть хранит души тех, кто много значил для меня при жизни. Любовь и преданность живут в моем сердце, как благостный груз благодарности перед ними.