Элис Хоффман - Третий ангел Страница 4

Во время лодочных прогулок вдоль хмурых берегов, именно в тех пустынных местах, где селились голубые цапли, мама неизменно напевала дочкам песенку с таким припевом: «Плыви, моя лодочка, греби, греби, мое весло». Но случались такие катания редко, только в те дни, когда мама чувствовала себя хорошо. Но и тогда Люси Хеллер была слишком слаба, чтобы брать в руки весла, обязанность грести лежала на девочках. Когда Мэдди и Элли было, соответственно, десять и одиннадцать лет, их мать тяжело заболела и в течение нескольких лет, до того времени, как сестры стали старшеклассницами, проходила курс лечения от злокачественной опухоли. В те годы их и оставил отец. Люси все же поправилась и стала чуть ли не единственным пациентом онкологической клиники, у которого не было ни одной вспышки рецидива, но в ту пору ее сил хватало только на то, чтобы нести в руках сумочку с вязаньем. Мать самой Люси тоже когда-то скончалась от той же болезни, и хоть Люси избегала этой мрачной темы и держала свои страхи при себе, девочки неизменно чувствовали их. И считали мать обреченной.

На случай, если одна из прогулок на лодке обернется катастрофой — неожиданно нагрянет шторм или ялик перевернется, — девочки даже разработали план спасения. Несмотря на их почти ежедневные ссоры и даже драки, несмотря на взаимные провинности: Мэдди случалось стащить у сестры какое-нибудь украшение или книжку, а Элли в ходе уборки их комнаты выбросить коллекцию ракушек, собранную сестрой, — все равно они должны спасать друг друга. Просто схватятся за руки и будут помогать одна другой держаться на поверхности воды. Перед каждой прогулкой они проверяли, есть ли в ялике спасательные жилеты, и наводили в газетах справки относительно прогноза погоды.

Они не сомневались, что над их матерью висит проклятие. Из-за него их и оставил отец. Иначе разве мог бы нормальный мужчина бросить жену, мать своих детей, которая проходит курс лечения от рака? Постепенно сестры пришли к решению, что они единственные на свете, кто может разрушить это колдовство. И способ сделать это тоже один-единственный кровь за кровь, око за око, зуб за зуб. Они обратятся за помощью к цапле, которой когда-то было поручено присматривать за их семьей. Но ведь дух цапли может потребовать жертвоприношения?

Поэтому однажды ночью сестры, вместо того чтобы лечь спать, прокрались на задний двор дома. Босиком. Стояла ужасная темень, и, конечно, Мэдди споткнулась о камень. Элли пришлось удержать ее за руку, чтобы та не упала. Обе были одеты в одни лишь ночные сорочки. В доме исчез привычный порядок. В холодильнике закончилась еда; постиранная когда-то одежда превратилась в грязную и заношенную; никто не заботился о вывозе мусора; тучи мух роились над ящиками, в которых громоздились упаковки риса и макарон. Так проявляла себя болезнь, оставляя везде трагические следы, в углах, в щелях между половицами, на полках шкафов.

Когда девочки дошли до конца лужайки перед домом, Мэдди охватили сомнения. Проклятие, в конце концов, — нешуточное дело. За оградой уже ничего не было видно. Казалось, что в мире, кроме них двоих, не осталось других живых существ. Если они пойдут дальше, что там окажется? Придет ли к ним цапля, если они позовут ее? А если и вправду придет, что им тогда делать? Мэдди вообще-то птиц не любила. А голубая цапля была ростом не меньше ее самой. Про это написано в книге Одюбона[2] — как и про то, что цапли считают территорию, на которой живут, своею и вполне могут наброситься на захватчика.

— Нечего трусить, — заявила старшая сестра. — Теперь за дело.

И начала копать (лопату Элли прихватила из гаража). Влажная земля отзывалась громким чавканьем, на поверхности выступали небольшие лужицы. Мадлен держалась поближе к сестре, ощущая запах мыла и пота. Она казалась человеком, который точно знает, что надо делать.

— Ты только мешаешь, — заявила ей Элли. — Путаешься тут под ногами. Я и сама могу справиться.

Когда яма была выкопана, Мадлен протянула сестре бритву, которую накануне стащила из ванной комнаты.

— Тебе не будет больно, — пообещала Элли. — Зато к нам придет цапля. И защитит нас.

Она всегда знала, что нужно сказать, чтобы заставить сестру делать то, что той совсем не хотелось. Иногда ее слова были правдой, иногда — нет.

— Когда что-нибудь болит, лучше всего все время повторять про себя какое-нибудь слово, — прошептала Элли. — Что-нибудь успокаивающее.

Отец бросил их. Мать скоро положат в больницу. Или ее схватят таинственные силы, утащат и запрут в высокой заколдованной башне. Или она умрет. И Мадлен выбрала слово «рисовый пудинг». Собственно, два слова, но зато это было название ее любимого блюда. Рисовые пудинги ужасно вкусные, и она их так давно не ела!

Элли молниеносно провела лезвием по ладошке сестры. Насчет боли она оказалась права. Было почти совсем не больно, только чуть обожгло кожу.

— Получилось, — прошептала Элли. И так же быстро сделала порез себе. Хоть и глубокий, но она и глазом не моргнула. — Теперь надо держать руки над ямкой.

Девочки терпеливо постояли, наблюдая, как кровь капала на землю, потом Элли набросала на это место жидкой грязи.

Спутанные волосы лезли в глаза, но девочкам было не до этого, сейчас они взбирались по стволу сикомора, самого высокого дерева на три мили в округе.

— Что-нибудь точно должно случиться, — сказала старшая.

Но ничего не случилось. Они ждали и ждали, а ничего не происходило. Элли была глубоко разочарована. Ведь все это задумала она, именно она принимала решения, а теперь… Что им делать теперь? Девочка никогда не плакала, но сейчас была близка к слезам.

— Цапля никогда не прилетит, — прошептала она. — И не спасет маму.

Для Мадлен мысль о том, что ее старшая сестра способна заплакать, была самым ужасным испытанием той ночи.

— То, что мы ее не видим, еще не значит, что ее здесь нет, — вдруг сказала она.

Элли удивленно взглянула на сестру. Честно говоря, Мэдди и сама удивилась своим словам, но продолжала:

— Здесь же темно, а возможности человеческого глаза довольно ограничены.

В школе на уроках анатомии они сейчас как раз проходили устройство глаза. Сестры продолжали смотреть в сторону болот, однако разобрать, где кончается полоска земли и начинается вода, было невозможно. В ночи серебристый тростник казался угольно-черным.

Мэдди продолжала, и, как ни странно, теперь голос ее зазвучал уверенно:

— Могу поспорить, что она сейчас здесь, рядом с нами, просто прячется. Но мы не должны сомневаться в ее присутствии.

На следующий день матери стало лучше. Она расположилась в шезлонге на лужайке, радом с ней лежало вязанье, и бледный солнечный свет ласково согревал ее. В полдень мама пошла на кухню и приготовила дочерям завтрак. Позже в тот же день они услышали, как она рассмеялась. Болезнь отступила, и это сделали они. Сделали с помощью капавшей в ямку крови из порезов на ладошках и своей веры в чудо.