Трудовые будни барышни-попаданки 4 - Ива Лебедева Страница 40

Лизонька незаметно для себя, впрочем, скорее для нас, приблизилась и слушала…

— Павлик, береги главизну! Ты в нашем братстве самый умный!

Голос донесся с другого берега узкого канала, даже канавки, соединявшей пруды. У мальчишек был перерыв — размяться, перекусить, снова за занятия. Сейчас они играли в волейбол, преподанный им Мишей, и, хотя мяч был добротно надут, получить им в голову, как только что получил Павлуша Волгин, — не очень полезное приключение.

После очередного удара мяч оказался в воде. Зефирка получила приказ, который поняла со второй попытки: не просто выловить, но отнести на другую сторону.

— Лиззи, не хочешь туда? — спросил Сашка, только что сменивший самокат на футбольный мяч. — Там твой Павлушка.

И указал на мостик.

— Почему мой? — резко ответила Лизонька. — Он… он просто Павлуша!

— Лиззи, — удивился Алешка, вставший на самокат, — вы теперь не дружите?

Я поняла удивление малышей. Из всех учеников Лизонька особенно выделяла Павлушу Волгина. Он всего лишь на три года старше, рукаст, умен, да еще лидер — командир одной из трех групп наших ребят. Когда я с Мишей разрабатывала название должностей, супруг посоветовал уйти от слова «староста», подразумевая именно Павлушу: почти все его подчиненные были взрослей.

— Не ваше дело, птишьяны, — крикнула дочь, и Миша заметил ей, что называть братиков «щенками» недопустимо ни на одном языке.

— Ну, тогда я домой! — резко сказала Лизонька. — Зефирка, за мной!

И зашагала к усадьбе. Я заметила, что Павлуша, пристально глядевший на нас с другого берега, обрадовался, видя, что Лизонька и мы идем не к нему.

Закапал мелкий дождик, намекнувший, что нам надо бы вернуться, а ребят ждет учеба.

* * *

Около шести загудел вечерний пароход. Миша провел время до него в секретной мастерской. Сказал, что перепрятывает, и не сдержал хитрой улыбки.

— А кое-что решил взять с собой, — нейтрально заявила я. — То, что прячется в карманах?

— Мушка, — ответил супруг уже без улыбки, — наш давний договор не рисковать без необходимости — в силе.

Об утреннем происшествии мы молчали. Я не хотела делиться своими подозрениями и отвлекать супруга. Хотя бы потому, что не верила — ну не может же такого быть!

Ага, не может! Жизнь в этом мире приучила ко всякому.

Чтобы версия стала основной, мне был необходим свидетель. А он, как назло, несмотря на страх перед богопротивными пароходами, отбыл на одном из них помолиться в Александро-Невской лавре. Чтобы вернуться вечерним пароходом.

Я обняла Мишу еще раз на причале. Он шагнул к трапу, протянул руку осторожно спускавшейся Павловне. Махнул с палубы, кораблик взревел еще раз и медленно исчез в сумерках.

— Как помолилась, Павловна? — спросила я, удерживаясь от вопроса, что решила задать ей еще утром.

— Хорошо, барышня, на душе легче да теплей стало, — ответила бабушка, — только вот с сердца у меня ваш паренек Антошка не идет.

— Это с чего, Павловна?

— Он утром одним путем на дымовухе плыл, только я до лавры, он — дальше. Видно, парень мается, места не находит. Я сказала ему: «Сойди со мной, помолись, полегчись», а он: «Разве иудин грех отмолить можно?» Я уж: «Свят-свят-свят, что за грех иудин?», да тут приплыли, мне сходить пора. Вы не прогнали его, барышня, или Михаил Федорович?

Среди учеников только один Антон — Михайлов. Родом из уезда Павловны, потому-то ей и близкий. Не столько острый умом, как Павлуша, сколько спокойный, дотошный, основательный, как барсук, да еще — сильный. Что с ним такое, что за «иудин грех»?

— Нет, Павловна, никто его не прогонял. А напомни, пожалуйста, когда мы с Мишей венчались?

— Ох, барышня, как вам, молодым, прожить без памяти стариковской? Семь годков назад это было, в генваре месяце, в первый день после Крещения Господня. Мне-то сейчас вам сказать не в труд. Вот когда Лизонька позавчера меня об этом выспрашивала, тут уж пришлось потрудиться старым мозгам, повспоминать… Барышня, что вы?

Глава 30

— Все хорошо, Павловна, оступилась на мокром. Иди переоденься — ты ведь под дождиком была, чаю попей. Обязательно сама с тобой чаю попью, милая моя… не сегодня.

Итак, даже не пришлось спрашивать. Павловна сама ответила на незаданный вопрос. Лизонька выпросила у Миши кодовый замок, узнала, как поставить запоминаемые числа, расспросила старую нянюшку, ну а Крещение — не переходящий праздник, и в каждом месяце день после него — один и тот же.

Пазл сложился? Нет, пока контур. Я все равно не верила, не понимала. Безумие… Нерешаемая задача…

Следовало бы решительно отправиться к Лизоньке. Но я, чувствуя, что после разговора надолго выйду из рабочего состояния, решила покончить с прочими делами и направилась в кабинет. Теперь Настя проводила в приемной едва ли не сутки.

— Скудна сегодня почта, Эмма Марковна. Отчеты да еще одна бумажка странная, непонятно от кого. Принес мальчишка из учеников, ему передать велели, чтобы только вы прочитали.

Я развернула лист.

«Эмма Марковна. Это письмо, адресованное вам, самый подлый поступок в моей жизни. Я предал товарища, потому что не мог предать вас…»

Я читала, печально улыбаясь, и кивала головой. Сложившаяся картинка было по-прежнему безумной, невероятной. Но обрела краски и сюжет.

— Совсем плохо, Эмма Марковна?

Я не сумела сдержать особо горький вздох на последних строчках. Антоша Михайлов закончил свое повествование тем, что он не мог не рассказать мне обо всем. Но и не может после этого поступка остаться с товарищами, поэтому уехал и будет сам искать себе хлеб. Еще извинялся, что покинул Новую Славянку в ученической одежде, та, в которой прибыл, уже мала.

— Ничего, Настюша. Худшего не случится. Я еще поработаю, а ты ступай к Ивану, вы же мало с мужем видитесь.

— Спасибо, Эмма Марковна. Он сегодня до полуночи в дозоре, что Михаил Федорович поставил, ничего, дождусь.

Я хотела сказать, что его дозор сегодня окончен, как и остальных дополнительных караульщиков. Не стала. Я имею право отменить распоряжение супруга, но для этого необходим письменный приказ, занесенный в журнал.

— Настюша, подготовь распоряжение