В гостях у сказки, или Не царевна лягушка (СИ) - Веселова Янина Янина Страница 40

Тычок от мужа бьл настолько неожиданным, что Маша не удержалась и зашипела почище иной гадюки. Подколодный впечатлился, посмотрел на супругу, напустив в глаза восхищенной придурковатости. Она в долгу не осталась.

Переглядки разрушил тихий, возмущенный кашель Горыныча.

Услышав его, молодые вспомнили, для чего они здесь, и отскочили друг от друга. Так что к Яге красная как маков цвет Марья не шла — бежала, стыдясь не пойми него и напоминая юную влюбленную дурочку. За ней с улыбкой поспевала Настя, которой страстные взгляды Аспида на жену пришлись по сердцу. 'Какие они смешные, — радовалась она. — И как хорошо, что они нашли друг друга/

А вот Яга довольна не бьла. Собрав губы в ниточку, она сунула миску Марье как нож. Нет, как гранату с выдернутой чекой. Мол, провались ты, бесстыдница, а сорвешь процесс, я тебе, ух, чего сделаю, закаешься в облаках летать. Маша прониклась, бережно прижала серебряную братину и передала ее Насте. Гадание началось.

Не меньше дюжины раз Яга склонялась над чашей и беззвучно шептала над ней, всякий раз добавляя во весь голос: 'Мудрая вода, ответь мне 'нет' или 'да'.' Что уж там ей отвечали неведомо, но видимо что-то очень необычное, потому что ведьма попеременно то краснела, то бледнела, то кидала странные взгляды на Настю, Феогниду и братцев змеев.

Наконец, Ягишна вьлезла на сушу.

— Нянь, — кинулись к ней Аспид с Горынычем, — удалось гадание? Что узнала?

— Погодите, — сердито оттолкнула их Маша. Ну как оттолкнула? Попыталась. — Посадите ее куда-нибудь. Видите, нехорошо человеку?

— Где ты людей нашла? — прохрипела вредная ведьма, закатила глаза и собралась заваливаться. В обморок.

— Няня! Нянюшка! — переполошились мужики, подхватили половчее ее и поволокли с капища вон.

— Нельзя! — запретила Яга. — Верните.

— Положите на место, — ядовито продолжила ее речь Маша. — На мостик ее посадите. Туда можно?

— Да, — одобрила Яга, к которой постепенно возвращались краски. — Там мне самое место.

Оказавшись на мостках, она небрежно покидала свои приспособы в сумку. Уселась. Устроила суму на коленях. Сложила поверх руки. Пожевала губами.

— А знаете, — начала издалека, — почему реку Смородину так назвали? В честь ягодки? Ан, нет, — не дожидаясь ответа, поведала сама. — Смрадная она да еще и огнем заполненная, а через нее Калинов мост перекинут. И тоже не в честь калинки- малинки прозывается… Калинов от слова 'калить'. Раскаленный он, страсть какой, просто так не перейдешь. Туда-то тяжко, а уж обратно и вовсе невозможно…

— К чему ты это? — через силу спросил Аспид.

Маша и сама стояла ни жива ни мертва, до того страшно стало. Аж морозом повеяло, и стала понятна нечеловеческая суть царской няньки. Какая там ведьма? Сама седая древность смотрела ее глазами. Могущественный дух, на короткий миг накинувший телесную оболочку, вот кто предстал перед берегиней.

— К тому, — обняла острые коленки девчонка, которой оборотилась Яга, — что Полоза воскрешать надобно. Возьмем мы его под ручки белые да поведем по Калинову мосту на родную сторонушку, — тоненьким голоском пропела она.

— Нянь, не дури, — попросил Горыныч.

— Не пугай нас, — поддержал его брат.

Она не слышала, словно находилась далеко-далеко, а может грезила с открытыми глазами.

— Зреют в саду яблочки, зреют крутобокие, — снова затянула Яга. — Прилетают птицы к ним, белые лебедушки. Белые лебедушки — девицы красавицы. Имена известны их каждому живущему, но не всякий встретит их, повезет счастливчику. Первая лебедушка, что зовется Сирином, плачет и печалится, слезы льет горючие. А вторая пташечка Алконост — красавица напевает весело, видит лишь хорошее. А на крьльях пташечки все роса хрустальная. Все роса хрустальная из воды живительной… — напевая, чародейка не сводила неподвижных глаз с Насти, но стоило Горынычу привычным уже движением задвинуть жену за спину, как ведьма умолкла.

— Чего?! — немного нервно спросил змей.

— Дура я, вот чего! Завистливая старая дура! — самокритично признала Яга. — Машку ругаю, Настю хаю, Васькой недовольна. Хотя насчет Васьки я и права кругом, но вот про вас, девки… Простите меня что ли, а?

— В семье всякое бывает, плюнуть и забыть, — моментально откликнулась Маша.

— Ага, — из-за мужниной спины хлюпнула Настя.

— Добрые вы, а я вот злая, — снова пустилась каяться ведьма. — Напустилась и не уймусь никак. Вот меня носом-то и торкнули. Да с размаху. Да в навоз.

— Ты можешь нормально объяснить нам, что произошло, — мягко попросил Аспид.

— Нянюшка, что тебе открылось?

— Настя наша — Алконост.

— Кто? — Горыныч сегодня бьл способен только на короткие реплики.

— Птица такая, — ласково, как маленькому растолковала змею Яга. — Вестница Доли. Посьлает богиня через нее хорошие вести, покрывает ее крылья живой водой. Поплачет Сирин, польет слезами яблоко, а Алконост водицей живой окропит, и станет то яблочко волшебным. Перебродивший сок таких яблочек великую силу имеет, может он мертвого воскресить.

— И ты серьезно думаешь?.. — голос Аспида прервался. Смерть брата все еще причиняла ему сильную боль.

Они с Полозом всегда бьли не разлей вода. Оба записные красавцы, оба немного не от мира сего. Их увлечения не годились для княжичей из царской семьи. Аспид интересовался архитектурой, Полоз был талантливым резчиком по камню. Братья даже завидовали практичному Горынычу, которому не приходилось ломать себя об колено, вникая в сложности управления государством. Нет, Аспид с Полозом не увиливали, честно постигая академические науки, но в душе хотели совсем иного. Старались на благо семьи, понимая свой долг, но искали отдохновение в других местах.

Для Полоза отдушиной стала невеста. Каменная с другими, рядом с ним она оживала. Розой цвела для него одного, путалась искоркой в черных ночных волосах, юркой ящеркой обнимала широкие плечи. Аспид жениться не торопился. К чему? Вокруг столько прекрасных, охочих до ласки женщин, только знай проворачивайся.

— Не родилась, видать, еще моя единственная, — всякий раз отвечал он на упреки близких. — Али живет слишком далеко. Искать надо, короче. А пока не найдется, придется в чужих объятиях утешаться, я чай не схимник.

— Нашел бы себе одну вдовушку поаппетитнее да потолковее, — вразумлял младшенького Горыныч, — и тихонечко бы с ней…

— Скучно, брат этак вот, — отказывался Аспид. — Муторно. И без того себе на горло наступаю.

— Вертопрах.

— Пусть так, — соглашался тот. — Вот доучусь, дождусь пока Полоз женится да и махну к варягам. Хоть погуляю в свое удовольствие, разомну косточки, пока в государственную лямку не впрягли. Тогда уж не отвертишься.

— Правильно, братишка, — поддерживал средний. — Бери пример с англов. Они хоть и зануды чопорные, но понятия имеют — отправляют молодых в путешествия дальние, чтоб они свет посмотрели да себя показали.

— Знаем мы их путешествия. Набеги это чистой воды. Да и сами англы — сплошь разбойники, тати, ушкуйники заморские.

— Варяги тоже не ромашки на драккарах нюхают, — поддразнивали старшего.

— Вы варягов не троньте, у нас с ними мир… — всякий раз горячился Горыныч, но на младших посматривал с любовью и гордостью.

А потом Полоз пропал, и жизнь раскололась на 'до' и 'после'. В далеком беззаботном солнечном 'до' остались радость и свет, а в гнусном беспросветном 'после' царили только горе, темнота, война и боль. Словно бы вся радость жизни была заключена исключительно в среднем из братьев змеев. Ведь с его исчезновением, гибель Полоза Аспид так и не смог принять, хоть гадания и показывали, что его давно нету в мире живых, все пошло наперекосяк.

Налаженная жизнь рушилась, погребая под своими осколками правящую семью и все Тридесятое царство. Судите сами. Не минуло и полугода со смерти Полоза, как встретил царь Кащей свою любовь, и началась война с царством Берендеевым.

Война, которую проиграли. Нет, Тридесятое царство осталось в своих границах, его земли не были разграблены и обескровлены, просто оно, враз лишившись своего владыки, его жены и их новорожденной дочки, осиротело.